На круги своя - Любовь Овсянникова

Благовест звучал настойчивее и чем-то приятным привлекал внимание, возможно, собор обзавелся новым звонарем.

Прибравшись, не спеша и привычно, позавтракав не сухариками, как всегда, а бутер­бродом с салями, выпив настоящего кофе, я потопала в сквер на прогулку.

К собору стекался народ. Преобладали пожилые женщины и молодые мужчины — они выде­лялись истовостью, изображенной на лицах. Была молодежь, дети. Раньше я не присматривалась к жизни собора и теперь удивилась тому, что в нее вовлечено столько людей. Повинуясь непонятному, неосоз­нанному импульсу, я поплелась за другими к входу в храм.

7. Праздник Сретения Господня

В этот день был праздник Сретения Господня: «Радуйся, благодатная Бого­родице Дево, из Тебя воссияет Солнце правды…» — неслось под сводами. Я тенью скользила между прихожанами, рассматривала иконы, рос­пись стен. Мне припомнилось это здание в давние времена — заброшенное, трону­тое тленом. В нем размещался древесный склад. Я помнила мальчишек, которые лазали по карнизам окон, по крышам; помнила груды отвалившихся, почерневших от времени красных кирпичей. Как скоро все переменилось! А может не скоро? Может, годы, прошедшие невидимой чередою, были просто незамечены мною? Прошли и предательски накинули на меня эту сеть, из которой не выбраться, сеть безнадежности и безысходности. И вырвали из моих рук интересное дело, а теперь вырывают и самую жизнь.

Наклонив голову, я стояла перед святым ликом, не очень понимая, чей он. Вдруг тихий голос из еще помнящегося сна заставил очнуться: «Не годы, но люди накинули сеть. Исполни, как сказано велено тебе, и воплотится слово произнесенное и воздастся каждому». Я отступила от людей и оглянулась, ища и не на­ходя того, кто говорил со мною. Растеряно обратясь к образу, я вдруг увидела почти живые глаза. Незримый свет, исхо­дивший от них, переливался в меня тонкой струйкой тепла, пробуждая нечто не сущест­вующее во мне ранее, не существующее во мне никогда, не постигаемое мною, но повеле­вающее мною сейчас.

Я, словно загипнотизированная, отошла в угол, где продавались свечи, иконки, крестики и религиозная литература.

— Дайте пять свечей и… — мой голос сорвался, произнося непривычные слова, — и иконку вон того святого, — показала я глазами.

— Это Георгий Победоносец, — пояснила старушка, протягивая мне покупки. — Храни этот образок, ты купила его в Великий праздник, и он осенен сегодняшней молит­вой. Не расставайся с ним, носи с собою.

Я кивнула и отошла.

Перед образом Георгия Победоносца начала одну за другой зажигать и ставить свечи, неумело произнося после каждой надиктованные во сне слова.

— Проклинаю врагов моих, содеявших зло, — трудно поверить, но перед мысленным взором промелькнули некоторые лица. Были среди них те, которых я числила врагами, но были и неожиданные. Неожиданные тем, что я любила их и считала свое отношение к ним взаимным.

Как в бреду, я ставила новую свечку.

— Прощаю недоброжелателей и тех, кто мне завидовал, — сонм образов калейдоскопом промелькнул передо мной. И снова я различила среди них многих своих знакомых.

Я шептала далее:

— Да пребудет мир с невинными, — у меня начала кружиться голова, и я уже не могла распознать мелькающие лица. Они плыли мимо меня плот­ной чередой, огибали меня, как поток воды огибает препятствия на своем пути, и исчезали за спиной.

Свечи разгорались ярче и ярче, и я слышала их потрескивание. Ничего другого не существовало для меня.

В моих руках запылала новая свеча, и, ставя ее, я снова безотчетно шептала. А может, я произносила эти слова мысленно?

— Благослови, Господи, любящих меня, приходящих с добром в мой дом, — силы иссякли, закружилась голова, перед глазами потемнело, и мне не дано было увидеть лица тех, о ком я теперь молилась.

Я покачнулась и начала оседать на пол, но одновременно с этим почувствовала, что с двух сторон меня подхватили чьи-то руки. Молодые парни, стоящие по бокам, легкими пассами тронули мои щеки, приводя меня в сознание, и я открыла глаза. Они тут же прекратили заботиться обо мне, и снова, сосредоточенно глядя на икону Георгия Победоносца, принялись креститься и шевелить гу­бами. Сжимая в руках оставшуюся свечу, я попыталась выйти из храма. Хотелось еще раз взглянуть на небо, ощутить в легких студеный, очищенный частыми снегопадами воздух, послать миру последнее «спасибо» за короткое счастье встречи с ним и навсегда раство­риться в нем.

И тут я ощутила толчок в спину.

— Не гоже уходить, не покаявшись, с не зажженной свечой. Ты зачем пришла сюда? — сказала старая, ссохшаяся женщина. И ее голос вернул меня к действительности.

Мельком глянув на нее, я снова обратилась к лику святого, но вдруг опять повернулась к старушке. Плотно сжимая губы, она в упор смот­рела на меня и молчала. Я почувствовала сильную головную боль. Ощущение пребывания в материальном мире не исчезло, я понимала, что не сплю, не отошла в мир иной, но теперь реальность состояла только из символов, которые пугали меня, отгораживали от живой, двигающейся, осознающей себя яви. Ни удивления, ни неверия не было, только страх и желание понять происходящее владели мною, когда я всмотрелась в это старческое лицо. Мое лицо. Оно принадлежало мне, но только бу­дущей, какой я еще не была. Все казалось знакомым в нем: удлиненный овал, завершающийся внизу изящным подбородком; зеленые глаза под не­выразительными дугами бровей, аккуратный нос, хорошо очерченные и в меру полные губы. Как и сейчас, оно казалось очень бледным, только на щеках играл неяркий лихорадочный румянец — верный признак постоянного возбу­ждения, которым раньше я горела в любой работе, рождающей проекты успеха. Это же возбуждение проявлялось и при неудачах, когда я проигрывала в мелочах.

Теперь нет на моем лице этого румянца, ничто не волнует меня, я перестала го­реть азартом жизни и стыдом промахов, — пронеслась у меня мысль, не задержавшись надолго.

Величавая старуха гордо держала седую голову, увенчанную высокой прической. В маленьких ушках виднелись серьги со сверкающими каменьями, шею прикрывал шарф. Да, у меня часто болело горло, — кстати или некстати подумала я. Сложенные на животе руки, тонули в обшлагах рукавов, как в муфте. Худая, чуть согбенная фигура меня была облачена в тонкое, драпирующееся книзу манто из неиз­вестного меха, а ноги утопали в струящемся от пола и расстилающемся вдоль него тумане.

Сколько мгновений мы рассматривали друг друга? Страх прошел, я почти перестала ощущать собственную материальность. Мое сознание пронзила мысль: «Мне здесь сто лет! Как же можно прожить столько, так тяжко мучаясь?»

Молчаливая старуха, похожая на меня, была из плоти и крови, живая — я видела, как она дышала, как мигали ресницы, как двигались осматривающие меня зрачки. Невозмутимо, как бы обретя высшее понимание вещей, я отвернулась от нее. Зажгла и поставила перед образом последнюю свечку. Слыша собственный голос, зашептала по­следнее, что помнила:

— Прости мне, Господи, грехи мои, вольные и невольные, осознаю и признаю их, раскаиваюсь в них.  

Пересиливая себя, захлебываясь слезами и всхлипывая, я продолжала:

— Спаси и сохрани меня, Господи, помоги мне… — молиться я не умела, это случилось со мной впервые.            

Отстранив рукою все еще стоящую на моем пути старуху, я торопливо пошла к выходу.

8. Возмездие

На улице ничего не изменилось. Сиявшее вовсю солнце не предвещало тепла, а разгулявшаяся капель была скорее приметой нашей южной зимы, чем наступающей весны.

Домой возвращаться не хотелось. Я покинула сквер, пересекла проезжую часть улицы, подошла к своему дому и побрела вдоль него на угол перекрестка, к кинотеатру. Мимо меня в оба направления сновали студенты медицинского института в распахнутых по-весеннему пальто, под которыми виднелись белые накрахмаленные халаты. Я остановилась возле соседнего подъезда, где размещался киоск обмена валюты, — прямо на моем пути стоял Дан. Он еще не увидел меня, занятый разговором с молодой женщиной в норковой шубе с капюшоном, небрежно накинутым на пышную, увитую локонами, прическу. Рядом стояла коляска, а в ней посапывали крошечные близнецы. Было ясно, что это жена Дана, а близнецы — его дети. Они вышли на прогулку и вот навестили отца и мужа. Мирная, ничем не омраченная сценка.

Что для этого успешного человека значила я и те пятьдесят долларов, которые достались ему от моей беспечности, рассеянности, затравленности и удрученности? Посмотрев на себя его глазами, я увидела смешную и жалкую, нелепую женщину, пытающуюся вырвать крохи, небрежно подброшенные ему судьбой. Он в них не нуждался, но так забавно было наблюдать, как упорно она настаивала на своем, как отчаянно прыгала, пытаясь дотянуться до этих копеек. Просто умора, как безоглядно она растрачивала силы на дело, для нее безнадежное.