На круги своя - Любовь Овсянникова

Сломя голову, не одеваясь, я выскочила из дому.

— Дан! — выдохнула я, вбежав в обменный пункт.

Оба кассира были на месте.

— Что такое? Я вам поменял потертую бумажку, как вы просили, — резко ответил он, предупреждая мои претензии.

— Поменял, поменял. Но я же забыла сотку на вашем столе. Дан, я точно знаю, что забыла ее здесь. Отдайте, — я постучала ногтем по столику.

— Что-о? Ану, вали отсюда, тетя! Видал? — угрожающе спросил мой собеседник у подельщика.

— Она могла от ветра упасть на пол. Посмотрите, пожалуйста, — еще на что-то надеясь, просила я.

— От какого еще ветра?

Я замялась, мне не хотелось напоминать ему о резких, воровских движениях, когда он выхватил  из моих рук потертую банкноту.

— В это время Славик как раз выходил на улицу, — попробовала я объяснить исчезновение купюры возможным сквозняком.

Как по команде оба кассира наклонились, и какое-то время всматривались в темноту под столами.

— Нету там ничего. Иди, говорят тебе, отсюда! Видали мы тут таких, — снова при­крикнул на меня Дан.

Я не уходила.

— Зачем вы так, вы же меня знаете. Разве я похожа на мошенницу? Дан, это для меня очень большая сумма, поверьте. Отдайте, прошу вас.

— Женщина, идите домой и ищите там свою «большую сумму», — он вновь перешел на «вы», затем поднялся и вышел из своей каморки. Он готов был вытолкать меня силой. Не допускать же до этого! Но и отступать я не могла.

— Хорошо, я к концу дня вернусь. Может, при подведении итогов у вас проявится лишняя сотня.

— Конечно, подходите, — смилостивился Дан.

Дома я заново перерыла сумочку, перебрала каждую бумажку, каждую записку. Тщетно.

В уставшем, измученном сознании прокручивалась пленка сегодняшних событий, снова и снова возникали лица кассиров обменного пункта. Я подумала, что пер­вая полсотенная купюра была фальшивой. На ней, видимо, «прокололся» Славик, с кем не бывает. И он же пытался сбыть ее мне. Моя возня с этой купюрой действовала ему на нервы и он, не выдержав, бросил свою затею и вышел на улицу. Понятно, что Дан был не просто мрачен, а зол на Сла­вика, ведь они поровну делили ответственность. Хоть для них это была не бог весть какая сумма, однако повод для мрачности имелся. Видимо, чтобы досадить Славику, лишний раз проучить его, показать, что влипнуть в неприятности легко, а выпутываться — стоит усилий, Дан без возражения заменил мне купюру. А за­бытые мною или свалившиеся на пол сто долларов забрал себе с полным убеждением, что судьба послала ему заслуженную удачу.

Я представила, как подбирается сейчас Славик к Дану, чтобы разделить добычу пополам и покрыть убыток, случившийся из-за покупки фальшивой банкноты, с каким напором доказывает, что если бы он не стал меня отвлекать своими перемещениями, то я бы не забыла деньги на столе. Выходит, он и себя выручил, покрывая убытки, и Дану дал возможность поиметь лишних пятьдесят долларов. Да, теперь они будут дер­жаться дружно.

И все же под вечер я снова пошла к ним. Теперь там сидело еще трое мордастых парней, которых я раньше не видела. У меня хватило мужества поздороваться с ними.

— Я пришла, как мы договаривались, — обратилась к кассирам.

— Не «мы договаривались», а вы нас просто осчастливливаете своими посещениями, — поправили меня.

— Неважно, пусть будет так. И все же, есть для меня новости?

Мне навстречу поднялся один из троих мордоворотов.

— Это та тетя, которая целый день терроризирует вас? — глядя на меня, обратился он к кассирам.

Присутствующие переглянулись: Дан полоснул меня боко­вым зрением, коротко кивнул и сдвинул плечом; Славик, мазнув по подельникам взглядом, распахнуто уставился на меня. Как чует зверь, попавший в западню, где-то существующую спасительную щель, так и я почувствовала в Славике сопере­живание, сопоиск приемлемого выхода из положения. Надвинувшиеся, уничтожающие меня глаза остальных парней стали не так страшны.

— Матушка, сегодня никто никому ничего не возвращает. Запомни! И не обижай лю­дей, — произнес один из троих чужаков, четко расставляя логические ударения.

— Возвращают, — отважно пролепетала я. — Можно за вознаграждение. Если уж вы решили исправлять людские недостатки, то за рассеян­ность меня достаточно наказать половиной потерянной суммы, а вам будет достаточно второй половины. Вознаграждение за бдительность, — уточнила я. — Вот это и было бы в духе времени.

Однако я уже понимала бесполезность дальнейших переговоров. Мордастые на­чали меня окружать, играя под «кожанками» натренированными мышцами. Славик все смотрел на меня, и под его взглядом я неторопливо положила пустой кошелек на стол.

— Да, для вас это не приобретение. Вы просто куражитесь от избытка наглости. Но вам это отольется, попомните мое слово.

Я повернулась и направилась к выходу. Меня настиг звук коротких реплик, кото­рыми перекинулись мои обидчики и которые я разобрать не смогла, а затем голос Сла­вика, обращенный ко мне:

— Женщина, вы забыли кошелек.

Я намеренно ускорила шаг и вышла на улицу, ибо только так могла выманить Сла­вика за собой, который уже был заодно со мной и за меня — бессознательно, инстинктивно, по здоровой природе чудом сохранившегося в нем инстинкта защищать слабого. Принимая из его рук пустой кошелек, спросила:

— Пятидесятка была фальшивая?

— Нет, — удивленно ответил он. — С чего вы взяли?

— Тогда, почему…

— Просто хотелось спихнуть очень потертую банкноту, — и он протянул мне все ту же пятидесятку.

— Возьмите, это моя доля от вашей «сотки». Мы ее поделили. Дан дал мне именно эту потертую банк­ноту. Воспитывает, понимаете? Потому что это я купил ее у одного древнего дедули, пожалел старика.

— Спасибо, — голос мой задрожал. — Все же это лучше, чем ничего. Идите, дружок, не навлекайте на себя новые неприятности.

Надо же, — подумала я, — мы действовали словно заговорщики: я намеренно за­была кошелек, а он воспользовался этим, чтобы незаметно вернуть часть моих денег. Уже в спину уходящему парню я добавила, с удивлением для себя, которое потом долго вспоминала:

— Помните, судьба всегда будет милостива к вам.

Не среагировав на мои слова, лишь коротко скользнув по мне взглядом, он, зябко ссутулившись, прошмыгнул назад в помещение.

6. Знамение

Ночью мне спалось сладко и спокойно, однако снились странные, пророчес­кие сны. Пережитое потрясение переплеталось с верой в возмездие, тупая боль в сердце перемежалась минутами блаженного покоя, и тепло, словно морем обнимающее мою бренную оболочку, сменялось волнами озноба от безотчетной признательности. И сны были точно так же сотканы из образов мести и благодарности, проклятия и благословения. Они, забываясь и тут же — во сне — вспоминаясь, повторяли круговорот понятного и мистического, уже случившегося и лишь грезившегося, оставляя убеждение в глубоком их значении для грядущего. Совсем под утро воз­никло почти реальное видение юноши, взявшегося ниоткуда и стоявшего ни на чем, от которого исходил во все стороны какой-то целебный свет. Он спросил:

— Видишь свет?

— Да, — ответила я.

— Это свет истины, и я им поделюсь с тобой.

— Зачем? — я боялась принимать, хотя бы и в подарок, такую драгоценность.

— Чтобы ты поделилась с другими.

— Но свет не живет сам по себе, он связан с тобой. Без тебя его снова не станет.

Видение исчезло, и только голос еще звучал, удаляясь:

— Воистину есмь и пребуду. Аминь. А ты прокляни каждого, творящего зло; про­сти завистников и недоброжелателей; защити невинных; попроси милости и добра для любящих; покайся в грехах своих-их-х…

Я проснулась, недоуменно озираясь. Куда ушел этот юноша, с которым мне было так спокойно и уверенно? Почему растаял голос, донес­ший до меня странные речи, давший наказ, а как его исполнить не сказал? Вопросы, оживившиеся верой в возможность получить на них ответы, застряли в горле. Из моих уст, казалось, приготовившихся к дальнейшему разговору, вырывалось только учащенное дыхание. А сердце снова сжалось в комочек от сирой ре­альности, прорезавшей приятность сна. До слуха донесся перезвон колоколов. Начинался новый день обременительной жизни, новый мученический круг. Ярко, как и во всю зиму, светило солнце. Под его лучами проснулись сосульки и огла­шали окрестности дружной звонкой капелью. Автомобили шуршали шинами по мокрому асфальту, и, тяжело вздыхая, грузно оседали огромные, толстые, пропитанные водой сугробы.

Благовест звучал настойчивее и чем-то приятным привлекал внимание, возможно, собор обзавелся новым звонарем.

Прибравшись, не спеша и привычно, позавтракав не сухариками, как всегда, а бутер­бродом с салями, выпив настоящего кофе, я потопала в сквер на прогулку.

К собору стекался народ. Преобладали пожилые женщины и молодые мужчины — они выде­лялись истовостью, изображенной на лицах. Была молодежь, дети. Раньше я не присматривалась к жизни собора и теперь удивилась тому, что в нее вовлечено столько людей. Повинуясь непонятному, неосоз­нанному импульсу, я поплелась за другими к входу в храм.