Опасная граница: Повести - Франтишек Фрида

Кречмер снял тяжелый рюкзак и осторожно опустил его на снег. Слабый треск на мгновение нарушил тишину. Глубоко вздохнув, контрабандист расправил плечи. Ганс тоже скинул рюкзак и бесшумно положил его у своих ног. Он с удовлетворением отметил про себя, что и у длинноногого Кречмера болят плечи, что рюкзак тяжел и для него. Контрабандисты всегда отдыхали перед переходом границы, и сегодня они не стали делать исключения.

У Ганса не выходили из головы проклятые миллионы Мюллера. «Если бы у меня было хотя бы сто тысяч, — мечтал он, — я бы построил новый дом с красной черепичной крышей, кухню выложил белой плиткой, рядом с кухней устроил ванную, а далее кладовку. В ней на полках стояли бы банки с маринованной рыбой, помидорами, огурцами, на крюке под потолком висел бы приличный кусок окорока, колбаса... Десять миллионов! Это, наверное, несколько мешков банкнотов...»

— На, выпей, — прошептал Кречмер и подал ему маленькую плоскую бутылку.

Водка обожгла горло, и приятная теплота разлилась по желудку. Глоток водки взбадривает, два глотка обостряют чувства, а четыре притупляют их. Человек уже двигается будто в трансе, забывая об осторожности, ему кажется, что удачливее его нет никого на свете. И не успеет он стряхнуть с себя опьянение, как перед ним стоит таможенник с оружием на изготовку: «Пойдем-ка, дружище, в отделение да составим протокол...» И с таким трудом заработанные деньги — тю-тю.

— Хочешь еще? — спросил Кречмер.

— Спасибо, хватит.

— Не бойся, у меня много.

— Больше не хочу.

— Хорошо, — сказал Кречмер, отхлебнул и закрыл бутылку пробкой.

Ганс вдруг вспомнил Марихен, ее тонкие пальцы, обхватившие бутылку, ее уверенный голос, необычный зеленоватый отблеск ее темно-карих глаз. Она доверчиво облокотилась о его плечо, так, что спиной он почувствовал ее молодую, упругую грудь. Он даже растерялся, словно сделал что-то недозволенное. Ганс знал Марихен давно. Она напоминала ему длинноногую козу и вдруг, как в сказке, превратилась в очаровательную девушку. Боже мой, какой бы теперь была Мария Луиза? Сколько же лет прошло со дня ее внезапной смерти? Перед двусторонним воспалением легких оказался бессилен даже врач. В воспоминаниях Ганса всплыла маленькая девочка с веснушками вокруг носа, первым словом которой было «папа». Может, сегодня она была бы похожа на Марихен? Когда Марихен и его дочь играли вместе, люди говорили, будто они похожи, как сестры. Кто виноват в ее смерти? Врач, который упрекал их, что они пригласили его слишком поздно? Он делал девочке уколы лишь для того, чтобы его не обвиняли потом, будто он ничего не предпринял для спасения ребенка. Или во всем виновата жена, решившая поначалу, что это обычная простуда? Позже бедняжка так казнила себя, что день ото дня слабела и хирела, и через год он и ее отвез на кладбище.

Все это время он жил словно во сне. Чтобы избавиться от печальных мыслей, он уходил на границу. Таскал тяжеленные рюкзаки, домой возвращался лишь для того, чтобы поспать. Ничто его не интересовало. Из этого ужасного состояния он выбирался долго и трудно и выбрался только благодаря границе, которая отнимала у него все силы без остатка. Двух бед оказалось недостаточно, и за ними пришла третья. Как говорится, бог любит троицу. Он бросил группу, в которой погибло двое контрабандистов, и пошел работать на фабрику. Ему нужно было находиться среди людей. Когда-то он учился на слесаря и ремесло это не забыл. Те пять лет, что он проработал на фабрике, прошли в постоянной суете, в бесконечных заботах, но это помогло ему забыться. Теперь он снова на границе и мысли его — словно отзвуки прошлого, они заняты Марией Луизой. Но вначале он подумал о Марихен.

Мороз забрался под пальто и стал холодить намокшую от нота рубашку.

— Пойдем, Йозеф.

— Подожди, у меня еще капелька осталась.

Кречмер допил водку и смачно крякнул. Взвалив на плечи рюкзаки, они продолжали путь. В лесу было по-прежнему тихо, только их шаги нарушали ночное спокойствие. Ганс думал о том, почему они пошли именно сегодня. Завтра может потеплеть или выпадет свежий снег, мягкий, как перина. Но они пошли сегодня, и тут уж ничего не поделаешь. Конечно, никто не знает, что ждет их на границе. Сегодня, например, они могут спокойно пройти, а завтра могут столкнуться с патрулем. Нет, сегодня они должны пройти! Вот будет позор, если Ганс Гессе, которого еще ни один из зеленых не поймал, угодит в западню при первом же переходе.

На темном небе мерцали звезды. Мороз пощипывал нос и щеки, спину согревал тяжелый рюкзак. Скоро они пересекут границу и через полчаса лесом выйдут к Кирхбергу. Но это еще не все. Они могли столкнуться с патрулем, возвращающимся с ночного дежурства или же, наоборот, заступающим на утреннюю смену. Магазин Кубичека находился как раз посреди деревни. За домом был большой сад. Им надо было пройти через задние ворота и попасть в сарай, который служил Кубичеку складом. В углу лежала куча соломы, а под ней — старый ящик из-под муки. Они должны были положить туда свои рюкзаки и снова забросать ящик соломой.

— Подожди, — произнес шепотом Ганс.

Впереди послышался подозрительный шорох. Они остановились и прислушались. Через минуту они уловили тихий звук шагов. Нет, это не патруль. Они еще на немецкой стороне, а немецкие таможенники ходят так, что слышно за версту. Это или контрабандист, тихо крадущийся по дороге, или кто-нибудь из тех парней, которые по непонятным причинам стали часто ходить через границу. От таких лучше держаться подальше.

— Не пугайся, — прошептал Кречмер и тихонько свистнул.

Его свист прозвучал словно легкий писк. В темноте мелькнула какая-то фигура.

— Все в порядке? — негромко спросил Кречмер.

— Все в порядке, папа.

— Куда они пошли?

— Через Вальдберг к домику лесника. В паре с Карбаном этот новый таможенник.

— Где они остановились?

— Забрались в домик. Наверное, замерзли. Я подождала там некоторое время, но они и носа не высунули, — сказала девушка, и Гансу показалось, что она засмеялась.

— Тогда пойдем кратчайшим путем. Груз сегодня чертовски тяжел, у меня уже плечи онемели.

— Я бы пошла по старой тропе.

— Это слишком далеко.

— Таможенники туда заходят редко. Не стоит рисковать.

— Контрабандист все время должен рисковать.

— Как хочешь, папа.

— Ты пойдешь впереди.

— Хорошо.

— Если уж они ждут, так пусть хоть кого-нибудь поймают, — ухмыльнулся Кречмер.

— Зачем ты таскаешь ее по ночам в лес? — резко спросил Ганс.

— Пусть потешатся дураки, — усмехнулся контрабандист.

В морозной ночи шаги громко отдавались на смерзшемся снегу, словно шли они по битому стеклу.

3

— Прекрасная ночь! — сказал с восхищением младший таможенник Кучера. — Пап начальник, посмотрите, как сверкают звезды. Красотища!

— Это верно... Между прочим, вам надо учиться ходить. Вы топаете так, будто идет целая колонна, — охладил его восторг старший таможенник Карбан.

Они шли из деревни полевой дорогой. Кирхберг остался внизу. Деревня уже спала, ни в одном окне не было света. Дорога вела к вершине холма, а затем ныряла в лес. Новичку, не привыкшему к ночным дежурствам, лес казался страшным, зловещим, он не мог разглядеть даже крупных деталей и чувствовал себя так, будто оказался вдруг в длинном темном туннеле. Пока они шли по полю, над их головами светили звезды, а теперь их скрывали ветки высоких деревьев. Кучера шагал вслед за старшим таможенником Карбаном, кутавшимся в теплый полушубок. Он держался на таком близком расстоянии от начальника, что ежеминутно натыкался на его полушубок, от которого исходил слабый запах нафталина. Именно этот запах помогал Кучере в кромешной тьме соблюдать дистанцию.

Тропинка, то поднимаясь, то опускаясь, вилась по ельнику, который то и дело цеплял их своими заиндевелыми ветками. Неожиданно они выбрались на широкую поляну и остановились. В лесу было по-прежнему тихо, лишь издали доносились звуки жизни: раздраженно лаяли в деревне на немецкой стороне собаки, протяжно гудел паровоз, извещавший о своем приближении к станции. Оба патрульных напряженно вслушивались в тишину леса. Здесь царили ночь и мороз, снег и серебристый свет звезд. Кучера испытывал смутное чувство, будто и он является составной частью этого заиндевелого мира, занесенного снегом и погруженного в темноту.

Мороз щипал все больнее. Кучера поднял воротник шинели, натянул шапку на уши, а руки засунул глубоко в карманы. Если бы можно было, он бы начал пританцовывать. Но разве допустимо топать по хрустящему снегу, если даже самый слабый звук разносится бог знает на каков расстояние?

— Пойдем дальше, — сказал Карбан и вразвалку вышел на тропу.

Они двинулись вперед не напрямик через поляну, а по краю ее, слегка постукивая ногой об ногу, чтобы прогнать мороз.