Дышащий космос - Лазарь Соколовский

21-е января того года

Русские страсти… Вновь поверх землитолько поземка мела сообразноистине. Толпы колоннами шлив очередном ослепленье соблазном.

День не задался, опять календарьперекроил приказные угрозы:как ни старались, не плакал январь,будто назло огрызаясь морозом…

Впавший в младенчество, вождь умирална охраняемой теми же даче,что породил он, где каждый фискалсловно выхаркивал: сам это начал —

жизненный круг в угловатость идейвпихивать яростно… Даже котенкуявно, как в этой игре ни потей,всех невозможно сравнять под гребенку,

выполоть разве пласты, как траву,прямо под корень… И лихо косили,так что не ясно уже самому —как и кого осчастливить насильем?

Сделал, что смог… И уже кровенелопыт (когда б он застрял на бумаге..).Вспомнилось детство: «Куда ты, пострел?!»Некого первым… – Все дело в отваге,

дальше же проще… – Не видно ни зги.С измальства, вроде, учили чему-то…делай добро! – Но сплошные враги!Я ведь как лучше… Откуда же смута:

что натворил-то! Скорее назадв майский Симбирск и на ручки бы к маме!..Где-то читал: Робеспьер и Марат…Мы ведь за ними, по той же программе:

мало ли что от природы дано —вот бы раздуть на костях пепелище!Годы мелькают – все то же кино:сытость Женевы, российская нищность…

Как-то подумалось: не дилетантсам ли, что кроюсь одним только Марксом?Не было времени… да и талантпереворачивать нравился массам.

Съезды, подполье, германский состав,Питер, октябрь – и тюремные Горки!..Речи, расправы, железный устав,а под ногами сюсюкает Горький:

«Церкви не надо бы… интеллиге…» —«Этих подрясников! Вырастет склока.» —«Хоть по закону…» – «Не гнуться в пурге —опыт Коммуны.» – «Нет, опыт Востока.»

Голод и споры о НЭПе… Плющомгроб уберут… Коба смотрит по-рысьи…День от крещенья второй… Я крещен! —ухнуло разом спасительной мыслью:

здесь мы минуты, здесь только пролог —там естество, никаких революций…Буквам подруга учила: бэ – о – г…что если снова ребенком проснуться!?

«Наденька… Надя… скорей за попом!»Та хоронила тетрадки каракуль:«Поздно, Володя…» Накатывал ком.«В землю б обратно…» Готовилась рака.

Видно, никак не сбежать от началдаже при дьявольстве эксперимента…Впавший в младенчество, вождь умирал.Толпы слепые рыдали зачем-то.

По следам пилигримов

(перечитывая дневники)

Хотя каждый ручеек мудрости течет по своему проторенному

желобку, но вместе они стекаются в один неоглядный поток.

Вот бы за ними! Ведь так глупо медлить или просто отворачиваться,

а еще глупее пытаться разделить их. Это почти то же, что пробовать

рассорить реки или нарочито не замечать океан.

I

Опять с пустотою один-на-один,поставив скупые пределы:забыться б, замкнуться средь книг и картин,пусть мечется рой оголтелый —

что нам-то… Казалось, мы выше, мы надизвечной возни муравьиной,как Фауст. А будни ползли наугад,минуя живые стремнины,

о коих знавали, хоть подлый режимприпрятал – да черт с ним, с режимом!Вот так и случились, где край различимкрушенья все-го… Пилигримы,

прошедшие раньше тем срывом, зовуттеперь и тебя на служеньезастывшему миру, где воля да трудхотя бы подобье движенья,

которым все реки текут по своимпрорытым отчаяньем руслам,которым над избами курится дыми в редких просветах искусство

живительным, тонким, капризным лучом —на общем ходу перемога…Что выйдет в итоге – по смерти сочтем,здесь некогда, снова дорога,

привал затянулся, уже корешокпрокрался в соблазн неучастья,в чулане пылится походный мешок,да только не высидишь счастья,

и даже молитвой смешно вопрошать —вдруг кто-то с готовою сутью…Лишь, сбросивши шкуру, опять и опятьна те же пути-перепутья.

II

Неважно, что показывают часы и что говорят и делают

люди. Когда я бодрствую и во мне брезжит свет – тогда

и утро. Нравственное совершенствование – это попытка

стряхнуть сон.

Высоты гражданства забыты, рекордвот разве мошною могли быпоставить: что Бостон – наивный Конкордвтянулся в погоню за прибыль.

Одно побужденье, один интереси в юной стране спозаранку:куда-то потянется ржавый прогрессс железной дорогой и банком?

Былая свобода приткнулась не там,где клятву давали на братство,иной лихорадкой греметь поездам,коль равенство смыто богатством.

Рабы, что бежали в Канаду, гремяцепями, бредут чуть живые

обратно на юг, где своя матроснякрушит Золотую Софию.

Что скажет теперь романтический дух,какое последнее слово,коль Новая Англия разве на слухнаивно покажется новой?

Пиши, не пиши – твое робкое «нет»не дальше того околотка,что дал тебе выбор: созреет ответ,едва зацепила чахотка?

                                          ***

Угар пневмонии – куда-то бежать,как сказывал старый профессор…Книг связка, лопата, мотыга, тетрадь,из ящиков домик, что к лесу

спиной, а фасадом на озеро, навсходящее по утру знамяестественной жизни, когда из окнавсе то, что оставлено нами,

забито, забыто, затаскано, за-мучено в каменных одахсухих городов… Здесь откроешь глаза —а в них золотится Уолден,

когда-то индейские тропы, травойзаросшие аж по колени…Союз созерцательной и трудовой —вот к богу простые ступени.

Ты молод еще, пусть твои рубежихоть тоже не дальше ограды,пойдут, не пойдут за тобой – докажи,по совести много не надо:

капризный едва заполощется май,спеши встрепенуться с рассветом,зверья не спугнув, осторожно копай,двудольные сея под лето

по старой, но верной заботам стерне,оставленной кем-то из прочих…«Молчания мир не доверил и мне,» —горланила выпь среди ночи,

чтоб нам не забылся природы язык,чтоб тоже упрямо врасталив готовую почву, откуда дневники твой разворачивал дали,

куда устремится космический зонтвсего через пару столетий…Вот только уходит опять горизонт,когда побужденья не эти.

III

Спрашивать надо: не зачем я живу, а что мне делать.

Все уже тропинка, все ближе краяабсурда какого-то что ли…Да нет! это совесть больная твоя,которую столько неволил.

А начал в Казани мальчишкой ещес потугами на камильфотство,потом был Кавказ, Севастополь, расчетна славу, а вышло сиротство.

Один… Что учительство – было б чемуучить, не скатиться бы к фальши…Тома сколотил – и куда самому?На каплю продвинулся дальше?

Все уже тропинка, все круче подъем,да где она, точка отсчета?Когда-то с подругой мы плыли вдвоем,теперь притомилась чего-то,

повыросли дети, подвял Гименей,а все не готова по волерасстаться с добром, отойти поскорейк мужицкой избе и застолью

не графскому… Стыдно! Пытался не разсбежать, но зачем же так громко?Блокнот рукотворный опять под матрас,а там пусть рассудят потомки…

                                           ***

Не спится, не снится, и ноги зудят —что ноги! душа неспокойна:как будто типичный семейный разладвошел в социальные войны.

Казалось бы, истину в Ясной взрастил —а что, если видимость только?Десятков за 8, но хватит ли силсмиренно разыгрывать рольку

достойно сходящего мужа, отцас враньем покаянного вздоха?Посмертная свалится маска с лица —и ахнет глухая эпоха!

Но это возможно под осень – покас трудом перетерпится, старче,лишь сердце кровит по полям дневникада свет разгорается ярче.

Хоть в этот апрель ни луча, ни тепла,дождит лишь, снежит неуемно —постой, жизнь к итогу еще не пришла,успеешь бегом по вагонам.

Тебе ли не знать, что родится из смутжестокая, глупая драка,что в эти же двери тебя принесутотпавшие дети, Иаков,

и так же до щелочки сдвинется ширь,все тем же решится задача:завоет, стада распродавши, Рахильи будут соседи судачить.

Дождись октября хоть бы, там листопадследы заметет ненасильем…Не спится, не снится, и ноги зудят —знать, все не подрезаны крылья,

Конец ознакомительного фрагмента.