Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Пристрастия лорда Бэнвилла прояснились ещё в Ницце, так что Екатерина Иоанновна, особа строгих правил, не пожелала с ним и знаться, но Георгий Александрович, будучи человеком широких взглядов (к тому же, заметим мимоходом, слишком хорошо знакомым с подобными господами по светскому кругу общения) находил пристрастие лорда к женоподобным грумам и румяным лакеям забавным. «Прекрасный собеседник, отличный спортсмен и истинный джентльмен», — так сказал он мне, поясняя, почему счёл возможным пригласить Бэнвилла в Москву (тогда уже стало ясно, что Екатерина Иоаниовна на коронацию не едет).

Неприятным сюрпризом для меня стало не то, что его светлость привёз с собой свою очередную пассию — в конце концов мистер Карр выглядел как человек из общества — причина моего расстройства объяснялась проще: куда поместить ещё одного гостя? Даже если они будут ночевать в одной комнате, все равно из соблюдения приличий придётся выделить второму англичанину отдельную спальню. Я немного подумал, и сразу нашлось решение: московских слуг, за исключением Сомова, переселить на чердак, что над конюшней. За счёт этого освободятся две комнаты, одну отдам англичанину, а другую великокняжескому повару мэтру Дювалю, а то он разобижен.

— Где господин Смайли? — спросил я лорда Бэнвилла по-французски про его дворецкого, поскольку нужно было дать ему необходимые пояснения.

Как и большинство воспитанников дворцового ведомства, я с детства обучен французскому и немецкому, но не английскому. Это в последние годы двор заметно энглизировался, и мне все чаще приходится жалеть о недостатке своего образования, а в прежние времена английский считался языком неизысканным и для нашей службы необязательным.

— Он уволился, — ответил милорд по-французски же и неопределённо махнул рукой. — А мой новый дворецкий Фрейби там, в карете. Читает книгу.

Я подошёл к экипажу. Слуги споро разгружали багаж, а на бархатном сиденье, закинув ногу на ногу, сидел полнолицый господин очень важного вида. Он был лыс, густобров, с аккуратно подстриженной бородкой — одним словом, никак не напоминал английского дворецкого, да и вообще дворецкого. Через открытую дверцу я разглядел, что мистер Фрейби держит в руках пухлый том с золотыми буквами на обложке: Trollope. Что означает это английское слово, мне было неизвестно.

— Soyez le bienvenu![1] — приветствовал я его с учтивым поклоном.

Он молча посмотрел на меня сквозь золотые очки спокойными голубыми глазами и ничего не ответил. Стало ясно, что французского мистер Фрейби не знает.

— Herzlich willcommen![2] — перешёл я на немецкий, но взгляд англичанина остался таким же вежливо-безучастным.

— You must be the butler Zyukin? — проговорил он приятным баритоном какую-то невнятицу.

Я развёл руками.

Тогда мистер Фрейби с видом явного сожаления убрал книгу в широченный карман сюртука и достал оттуда же другую, много меньше первой. Полистал и вдруг произнёс одно за другим понятные слова:

— Ти, ви… должен …. бить …. дворецки Зьюкин?

А, это у него англо-русский словарь, догадался я и одобрил подобную предусмотрительность. Если б я знал, что мистер Смайли, худо-бедно изъяснявшийся на французском, у милорда больше не служит, а заменён новым батлером, я бы тоже запасся лексиконом. Ведь нам с этим англичанином предстояло решать вместе немало сложных и деликатных проблем.

Словно подслушав мои мысли, мистер Фрейби достал из другого кармана ещё один томик, на вид ничем не отличавшийся от англо-русского словаря. Протянул мне.

Я взял, прочёл на обложке «Русско-английский словарь с чтением английских слов».

Англичанин полистал своё пособие, нашёл нужное слово и пояснил:

— A present… Подарок.

Я открыл дарёный томик и увидел, что он устроен ловко и умно: все английские слова написаны русскими буквами и с ударением. Сразу же и опробовал лексикон в деле. Хотел спросить: «Где чей багаж?» Получилось:

— Уэа… хуз… лаггедж?

И он меня отлично понял!

Небрежным жестом подозвал лакея, тащившего на плече тяжёлый чемодан, ткнул пальцем в жёлтую наклейку. На ней было написано Banville. Приглядевшись, я заметил, что наклейки имеются на всех предметах багажа, только на одних жёлтые с именем милорда, на других синие с надписью Carr, а на третьих красные с надписью Freyby. Очень разумно, надо будет взять на вооружение.

Очевидно, сочтя проблему благополучно разрешённой, мистер Фрейби снова извлёк из кармана свой фолиант и перестал обращать на меня внимание, а я задумался о том, что английские батлеры, конечно, всем хороши и своё дело знают, но кое-чему у нас, русских служителей, все же могли бы поучиться. А именно — сердечности. Они просто обслуживают господ, а мы их ещё и любим. Как можно служить человеку, если не испытываешь к нему любви? Это уж какая-то механистика получается, будто мы не живые люди, а автоматы. Правда, говорят, что английские дворецкие служат не господину, а дому — наподобие кошек, привязываются не столько к человеку, сколько к стенам. Если так, то этакая привязанность не по мне. И мистер Фрейби показался мне что-то уж больно странным. Хотя, рассудил я, у такого хозяина и слуги должны быть чудные. Да и неплохо это, что mon collègue anglais[3] такой, как говорят в народе, квёклый — будет меньше путаться под ногами.

Затевать настоящий обед времени не было, поэтому к прибытию их высочеств я распорядился накрыть стол на скорую руку, a la picnic — с малым серебром, на простеньком мейсенском сервизе, и вовсе без горячих блюд. Кушанья заказал по телефону из «Delicatessen» Снайдерса: паштет из бекасов, пирожки со спаржей и трюфелями, расстегайчики, заливное, рыбу, копчёных пулярок и фрукты на десерт. Ничего, можно было надеяться, что уже к вечеру мэтр Дюваль освоится на кухне и ужин получится более пристойным. Правда, я знал, что Георгий Александрович и Павел Георгиевич вечером будут у его императорского величества, который ожидался в половине шестого пополудни и прямо с вокзала должен был проследовать в походный Петровский дворец. Высочайший приезд нарочно подгадали именно на шестое мая, поскольку это день рождения государя. Уже с обеда затрезвонили церковные колокола, которых в Москве неисчислимое множество, — это начались молебствия о ниспослании здоровья и долголетия его императорскому величеству и всей августейшей семье. Я лишний раз пометил себе распорядиться насчёт балдахина с вензелем «Н» над подъездным крыльцом. Если вдруг пожалует государь, подобный знак родственного внимания будет кстати.

В пятом часу Георгий Александрович и Павел Георгиевич, надев парадные мундиры, отбыли на вокзал, Ксения Георгиевна стала разбирать старинные книги в малой столовой, которая при Чесменских, кажется, использовалась в качестве библиотеки, лорд Бэнвилл с мистером Карром заперлись в комнате его светлости и велели сегодня их больше не беспокоить, а мы с мистером Фрейби, предоставленные сами себе, сели перекусить.

Прислуживал младший лакей со странной фамилией Земляной, из московских. Неотёсанный, довольно неловкий, но очень старательный. Пялился на меня во все глаза — должно быть, наслышан об Афанасии Зюкине. Признаюсь, это было лестно.

Вскоре, уложив своего питомца на послеобеденный repos, к нам присоединилась и гувернантка мадемуазель Деклик. Она уже отобедала с их высочествами, однако какая же это еда, когда сидишь рядом с Михаилом Георгиевичем — его высочество обладает весьма неспокойным нравом и все время шалит: то начнёт хлебом кидаться, то спрячется под стол и приходится его оттуда извлекать. Одним словом, мадемуазель охотно выпила с нами чаю и отдала должное замечательным филипповским пряникам.

Её присутствие оказалось очень кстати, поскольку мадемуазель знала по-английски и отлично справилась с обязанностями переводчицы.

Я спросил англичанина, чтобы с чего-то начать разговор:

— Давно изволите работать дворецким?

Он ответил одним коротким словом, и мадемуазель перевела:

— Давно.

— Вы можете не беспокоиться, вещи распакованы и никаких трудностей не возникло, — сказал я не без укора, поскольку мистер Фрейби в распаковке не участвовал вовсе — так и просидел со своей книжкой в карете до самого конца этой ответственной операции.

— Я знаю, — был ответ.

Мне сделалось любопытно — в флегматичной манере англичанина ощущалась не то поразительная, превосходящая все мыслимые границы леность, не то высший шик батлеровского мастерства. Ведь пальцем о палец не ударил, а вещи разгружены, распакованы, развешаны, и все на своих местах!

— Разве вы успели наведаться в покои милорда и мистера Карра? — спросил я, отлично зная, что с момента прибытия мистер Фрейби не выходил из собственной комнаты.

— No need, — ответил он, и мадемуазель столь же коротко перевела: