Семь змей и мертвец (СИ) - Богинска Дара

Куда тебе. Дюжина человек в месяц — это больше, чем пальцев на одной твоей руке, да?

— Я понимаю. Значит, ничего странного? Совсем.

— Волки одуревают, куры мрут от какой-то заразы, у старой коровы Ховарда молоко с кровью пошло, мы её и зарезали. А, ещё выгребную яму для нужника выкопали — вас это интересовало?

— Всё ясно. Хорошо.

Данте сцепил зубы.

Теперь он понимал Аларика — у рыжего терпения что каши на дне котелка, в отличие от малефика, но и тому уже хотелось отвесить оплеуху Линдуру. Нутром чувствовал: что-то утаивает староста. Не так просто обтянутые прозрачной кожей ладони лежат у него на плечах днем и ночью. А что? Одному богу известно.

К слову о нем. О Них.

— Тогда так — что вы знаете о том, что творилось здесь... ну, не знаю... Может, лет пятьдесят назад?

Староста присвистнул.

— Ну и вопросы у вас...

— Нормальные вопросы, на которые можно нормально ответить, — отрезал Данте.

— Город здесь был. От той стороны леса до этой. Не было ни огородов, ни пастбищ, только дома и дорога от столицы до приисков. Жили здесь шахтеры. Храм стоял, ну да вы видели, что от него осталось.

— И где же все дома? Дома должны были остаться, хотя бы срубы какие-нибудь... Кладка каменная, — Данте в самом деле плохо разбирался в строительстве.

— Подвалы только. А дома сгорели. У нас, конечно, городишко был, но дома в то время наспех строили, из древесины, дёрна и соломы, без камня. Да и поди его дотащи — ближайший карьер в сотне миль, и дорога не прямая. Ну и... Пожар у нас был как-то. С тех пор так и не отстроились — прииски прибеднились, и уже давно, так что вряд ли и отстроимся. Раньше хоть что-то таскали, хотя бы руды тележку, а теперь и ладони будет много.

— А отчего пожар?

Линдур замялся, и произнес:

— Они убили меня.

Данте со стоном надавил пальцами на глаза, шепнул:

— Убирайся.

-...а потом вспыхнуло. Сам я не видел, как раз в столицу отъехал, но, говорят, так было.

— Давно пожар был?

— Пятнадцать лет назад. Примерно.

— А вы? Сколько вы уже в Эмноде?

— Ну... — Линдур нахмурил узкий красный лоб. — Наверно, лет... тридцать. Да. Мне было двадцать девять, когда... — он кашлянул, — ...когда я прекратил службу.

— Ясно... — Данте сложил руки на столе, кинул взгляд на оставленный на огне котелок — отвар ещё был не готов, — А есть в Эмноде кто-нибудь старше вас?

— Ну да, старуха Вильма.

— А где живет?

— Вряд ли вы с ней поговорите, она после удара не в себе. И живет одна. В пожаре том у неё сын умер.

— Мне и необязательно говорить. Где?

— Вы мимо её дома проходили, когда въезжали. Недалеко от пустыря, перекошенный, на её крыше ещё дерево растет.

— Ага. Понял. Спасибо, Линдур, - Данте кивнул, - можете идти.

— Так что в телеге?

— Как старейшина деревни, полагаю, вы должны быть в курсе. Но местным знать ни к чему. Это для их же блага. Потому прошу вас сразу — по мере сил успокаивайте их... а не подбивайте к расправам над моими друзьями.

— Да что вы притащили? — кроме злости Дани услышал обеспокоенность.

— Мы нашли склеп. Не на самом кладбище, гораздо восточнее. Он был вскрыт и пуст. И полон змей. На саркофаге была вырезана крылатая змея, а все ниши заставлены артефактами, место которым совсем не здесь. Возможно, опасными артефактами, и, поверьте, их стоимость исчисляется не в золотых монетах, а в душах, которые они отправят на тот свет.

Малефик глянул на побледневшего, сжавшего челюсти Линдура поверх сплетенных в замок ладоней. Он был поражен и зол, но и только. Вряд ли он знал о том проклятом месте. Ну, или он невероятно хороший актер.

— Поэтому я хочу узнать... кроме монастыря, который мы видели, жители Эмнода случайно не били поклоны где-нибудь ещё?

— О, нет! Клянусь, нет! Зачем нам это? Иным богам не место здесь, это все знают! Все знают! И то, что церковь делает с теми, кто не согласен!... Мы тоже знаем, — пророкотал Линдур скорее с неодобрением, чем с надлежащим в подобном случае подобострастием.

— Кто не согласен? Ваш ответ звучит... странно. — Малефик натянуто улыбнулся. Линдур увидел кончики острых зубов, показавшиеся в улыбке, выпрямился, прихлопнув ладонями по столу.

— Я не боюсь, как бы вы не старались! Этому городу нечего скрывать, поэтому и я скажу честно — срать я хотел на вашего долбанного Ключника! Лживая тварь он, а не добряк! Я с удовольствием бы вообще не пускал вас на порог, но я не могу идти против короля. Я предан Бринмору! До последней капли крови!

— Значит, и церкви тоже, я полагаю. — Данте тоже поднялся. Он был даже выше Линдура, по едва не вдвое уже того в плечах, к тому же слабо покачивался, опираясь костяшками на стол. Глядел он исподлобья — верный пес на страже Церкви.

Линдур ухмыльнулся злым, в морщинах, ртом, и повернулся кривой спиной к церковнику. От стола до двери — семь шагов, но этот хромой калека явно проделал этот путь быстрей. Видимо, присутствие малефика ему осточертело.

— Линдур...

Почти исчезнувший в дверях староста остановился, всей своей спиной выражая больше эмоций, чем Данте был способен почувствовать.

— Да?

— Не забывайте, что у Церкви в Бринморе больше власти, чем у вас. Вспоминайте об этом, если вдруг снова возникнут... претензии.

Молчание.

Девушка в синем до последнего не отрывала от Данте скрытого тенью взгляда. Когда Линдур уже ушел, край её сарафана какое-то время ещё был в комнате яркой полупрозрачной дымкой, потом испарился и он.

Вздохнув, малефик прижал ладонь к лицу, надавливая пальцами на хмурый лоб.

— Они убили тебя... Проклятье, кого — тебя?..

Чай громко бурлил на огне. В комнате прохладно пахло мятой.

Казалось, что кто-то огромный и великий пересыпал из ладони в ладонь груду камней. Они шумели, бились, и этот грохот был так силен, что сотрясал каждый дом в Эмноде до основания. После громовых раскатов всего пару моментов был слышен шелест дождя, потом яркая вспышка — и снова великан приступал к работе. Как же сладко спится в подобные летние ночи!

Данте всего на миг закрыл глаза, а когда проснулся, была уже глубокая ночь. Он ворвался в покои близнецов, взбудоражил спящих спутников своим бодрым, взволнованным видом.

— Может, хотя бы утра дождемся? — без особой надежды простонал Йоль, закрывая лицо широкой ладонью — Данте уже зажег масляный фонарь, и рыжий свет ослепил меченосца. Аларик поднялся без возражений и угрюмо собирался.

— И так уже заждались, — Данте кинул Йолю его штаны, приподнял фонарь, цепляясь взглядом за Аларика, — Как себя чувствуешь?

— Голова, — поморщился он. Голос был хриплый, как с попойки.

— Поделом, что ж. Может, дать тебе микстуры?

— Не надо, — он застегнул вокруг бедер ножны и резко, не глядя, вложил в них ножи, — Поделом же.

— Куда идем-то хоть? — сонный Йоль был ещё более неуклюжим — запутался в рукавах рубахи, грохнулся с лавки, натягивая сапоги, умудрился задом наперед надеть куртку. Дани вздохнул — толку от такого защитника?

Вряд ли бы Йолю понравился ответ.

Вряд ли он нравится колдуну.

— Староста что-то скрывает. Мне интересно узнать, что именно.

— Мне этот ублюдок сразу не понравился.

— Когда ты покажешь мне человека, который тебе сразу понравился — ущипни, хорошо? — фыркнул Йоль, однако понимающе качнул головой.

— Идемте.

В темноте Эмнод нравился малефику гораздо больше. Не было видно местных серых лиц, перемазанных сажей, не так сильно несло помоями, и никто не провожал троицу настороженными взглядами. Из-за сплошной стены дождя едва доносился сладкий тонкий запах ночной фиалки, высаженной по левую сторону от дома — где-то там, в неприметной лачуге, жила местная травница. Горел свет в таверне, мимо которой прошли церковники — размытые жёлтые квадраты света дробились и шли рябью от частых капель. Снаружи никого не было.

Когда Данте накинул на голову чёрный плащ и поднял повыше фонарь, его свет с трудом рассеял густую влажную тьму, сковавшую Эмнод.