Любовin - Анатолий Арамисов

– Хуже чем пьяный, – потягивая пиво, процедил Франц.

– А что может быть хуже на работе, чем это? – улыбнулся Курт.

– Да не выходит никак из головы Герман этот со своей историей. И снится каждую ночь в каком-то кошмаре! – откровенно выкрикнул Франц.

За столом воцарилась мертвая тишина. Друзья, а их было четверо, переглянулись.

– И как он тебе сниться? – настороженно спросил Курт.

– Как как! С папашей своим как будто меня поедает! – выдохнул Франц.

Все замерли. Франц удивленно посмотрел на вытянувшиеся лица собутыльников.

– И меня точно такой же сон мучает, – тихий шепот одного из них был подобен раскату грома.

Курт вздрогнул.

– И я это вижу во сне.

Все, как по команде, резко поднялись с дубовых стульев.

– Боже! Пресвятая Дева Мария! – прошептал Франц и перекрестился. – Выходит нас всех преследует одно и то же виденье! Я чувствую – не к добру это…

– В чем мы провинились? – выдохнул сосед Курта, булочник Ганс. На его округлой добродушной физиономии застыл страх. – Мы же вовремя вызвали лекаря и тот спас Герману жизнь, а? Так, друзья?

Курт обвел взглядом лица присутствующих:

– Я думаю, всё это связано с рассказом о моем гроссфатере. Ведь только мы слышали Германа. Здесь кроется какая-то тайна…

Друзья с напряженными лицами слушали Курта.

– Я очень хочу разгадать её. Поэтому… прости меня, мутти, – он поднял глаза к потолку, – я поеду к нотариусу.

– Зачем к нотариусу? – настороженно спросил Франц. – Мне кажется, нам всем нужно скорее идти к священнику!

– Это правильно, – согласился молодой художник, – давайте все завтра утром пойдем в церковь!

– Решено! – воскликнул Ганс. – Вот за это мы сейчас и выпьем!

И, обернувшись к прислуге, крикнул:

– Пять пива сюда! Да покрепче!

Впервые за вечер за столом друзей появилась улыбка. После посещения утренней молитвы, мучащие их сны как по команде прекратились.

Нотариус Карл Зельцер знал толк в своем деле. Он выжал из Курта Бремера почти все его деньги, прежде чем тот получил документы на наследство.

– Вы же понимаете, молодой человек, – скрипел Карл своим простуженным голосом, – сколько времени я усердно хранил ваши бумаги! И выполнил волю старшего Бремера! Вот сейчас, в день вашего совершеннолетия, слава Всевышнему! – сухонький старичок молитвенно сложил ладони и притворно-раболепно устремил взгляд на потолок. – Вы получаете из моих рук свое прекрасное будущее! И не надо скупиться, отблагодарите нотариуса, как следует!

Курт склонился над столом, внимательно рассматривая документы. Он, не спеша, читал каждую строчку, иногда возвращаясь назад в начало предложения, чтобы точно понять смысл написанного. Гроссфатер весьма своеобразно излагал свое завещание.

– А вот здесь, как понимать слова моего дедушки? – поднял глаза на нотариуса наследник.

– Где? В каком месте, молодой человек? – услужливо сгорбился над бумагами Зельцер.

– В конце, вот здесь, где написано: «Наследник мой имеет Много, но Мало с тем, что Отпечаток в Темноте дает «… – продекламировал вслух Курт и удивленно посмотрел на старика.

Тот водрузил на глаза пенсне и, жуя губами, вчитался в текст.

– Да… – протянул он озадаченно, – ваш гроссфатер был большой оригинал. Если честно, молодой человек, я, быть может, и подзабыл что, но он не разъяснял мне смысла этой фразы… гмм… да-с.

– Какой такой отпечаток? – задумчиво проговорил Курт – И почему в темноте? Странно…

– Не утруждайте себя размышлениями, молодой человек! – мелкие грязноватые зубы нотариуса раздвинулись в широкой улыбке. – Вступайте в наследство и радуйтесь жизни!

– Хорошо! – Курт поднялся и взял документы. – А вы ничего не забыли мне дать, господин Зельцер? – он пытливо заглянул в бегающие глазки хранителя бумаг.

– Ах да! Ключи от замка оставлял мне ваш гроссфатер, как же я забыл, да, старею, знаете ли, старею… Вот только… ээээ… – проблеял нотариус.

– Что только? – насупился Курт.

– Ну… возместите мне расходы. Я эти ключики протирал керосином, чтобы не ржавели, хранил их, как зеницу ока… столько лет.

Курт Бремер вздохнул и вытащил из кармана последние марки.

– Вот, возьмите! Лучше бы вы не протирали их, а знали смысл каждой фразы в завещании!

– Данке, данке – закивал головой Зельцер и полез по лестнице на верх полки, где недавно лежала папка с документами Бремера. Достав огромную связку звенящих ключей, он спустился вниз и с облегчением произнес:

– Ну, вот и всё! Мы с вами в полном расчете! Надеюсь, теперь мои сны будут гораздо приятнее…

Вскоре Курт покинул родную Саксонию. Перед поездкой в родовое гнездо он сумел скопить немного денег, усердно работая кистью. В последнее время после случая с одинаковыми сновидениями художник частенько навещал местный собор, и библейская тема все больше и больше присутствовала в его картинах.

Пастор Генрих Готвальд с интересом наблюдал за молодым человеком, который задумчиво водил кистью по холсту, примостившись недалеко от парадного входа в церковь. Служба закончилась, и прихожане уже как полчаса назад разошлись по домам. Яркое весеннее солнце сверкало отблесками в многочисленных лужах, весело щебетали птицы, и жизнь в этом небольшом саксонском городишке шла по своей спокойно-накатанной колее.

Готвальд подошел поближе к художнику. Тот, увидев священника, приподнял голову и, улыбнувшись ему, продолжил свое занятие.

– Рисуете городской пейзаж, молодой человек? – пастор заглянул через плечо художника и осекся…

– Нет, святой отец, я сегодня решил экспериментировать! – ответил Курт, старательно выводя в характерном «бремерском» стиле сложный мазок.

Генрих Готвальд молча смотрел на картину. Он в эту секунду знал, что уже где-то видел её, но никак не мог собраться и вспомнить – где же именно?

Курт бросил быстрый взгляд на пастора. Художник уже заметил недоуменно-удивленное выражение лица священника, когда тот увидел нарисованный им сюжет.

Картина была прекрасна. На ней изображалась Пресвятая Дева Мария, протягивающая с Небес руку помощи падающим в Бездну душам. Лицо Святой было непередаваемо добрым и в то же время одновременно строгим в своей неповторимости. Она бережно поддерживала заблудших в этой жизни и, как будто бы обращаясь к Создателю, молила о Прощении для них.

Пастор, потрясенный, несколько минут молча стоял возле художника, не сводя глаз с картины…

– Что-то не так, святой отец? – дружелюбно спросил Курт, прекратив на минуту работу.

– Нет, наоборот, твоя картина великолепна, сын мой, – ответил Готвальд, – только скажи мне, что побудило тебя написать сие творение?

Курт улыбнулся:

– А я и сам не знаю – почему сегодня начал эту тему. Как будто кто-то водит кистью за меня… Мне, падре, видится именно такой Святая Мария, доброй и строгой, защищающей нас и предостерегающей от грехопадения. Верно?

Священник поднял правую руку и перекрестил художника:

– Истинно так, сын мой! Да пребудет в тебе вдохновение, посылаемое Свыше и чистые помыслы Божьи претворятся в прекрасных картинах твоих!

Курт с благодарностью наклонил голову и произнес:

– Спасибо, святой отец! Я рад, что вам так понравилось мое полотно…

– А как ты назовешь эту картину?

Живописец отошел на два шага от мольберта и окинул взглядом свое творение. Он как будто впервые любовался им. Яркое солнце отражалось своими бесчисленными лучами от неповторимых мазков художника, и картина светилась теплым разноцветьем, отдаленно напоминающим искусно выполненные церковные витражи.

– Она будет называться «Рука Марии», святой отец! – удовлетворенно воскликнул Курт.

Он весь светился от радостного возбуждения…

Генрих Готвальд медленно шел домой. Он рассеянно кивал на приветствия проходивших мимо горожан и так глубоко задумался, что прошел мимо собственного дома. Священник мучительно вспоминал – где же он видел сюжет картины художника? И только поздно вечером, ложась спать, он, наконец, вспомнил. Генрих был так впечатлен исповедью одного прихожанина, вернувшегося с войны, что после нее по ночам преследовали мучительные, страшные явления. И этот сон с Пресвятой Девой Марией был словно долгожданным освобождением для его мятущейся души…

Курт Бремер вздохнул и встал со стула из черного дерева. Он помнил наказ матери перед ее смертью. Однако желающих купить этот огромный замок не находилось. Лишь однажды приехал какой-то незнакомец, маленький, с длинным горбатым носом, черноволосый, похожий то ли на цыгана, то ли на еврея человек; походив по владениям Курта, он внимательно всё осмотрел, цокал языком, что-то бормоча себе под нос, но, в конце концов, так и удалился, ничего не пообещав удрученному художнику.