Любовin - Анатолий Арамисов

Прошло два года.

Все это время Курт перебивался случайными заработками в своем небольшом саксонском городке и о том, чтобы скопить деньги на поступление в университет, не было и речи. Еще с детства он обнаружил в себе незаурядные способности к рисованию, и теперь они явно пригодились.

Курт писал портреты самодовольных местных бюргеров, их напыщенных жен, горделивых детей и благодаря этому не умирал от голода. С каждым разом его работы становились все более удачными, и вскоре он прослыл в округе весьма неплохим художником. Но молодой человек понимал – надо ехать учиться. Мечтою его был Кёльн – центр культуры, куда стекались лучшие умы тогдашней Германии. Не раз во время дружеских застолий в любимой пивной художник рассказывал товарищам о своих планах.

Но те только посмеивались над ним.

– Зачем тебе ехать в Кёльн? Ты там никому не нужен! Таких художников в этом городе тысячи, ты будешь тысяча первым и неизвестным! – гоготали друзья после принятых кружек золотого напитка. – А здесь тебя, Курт, уже все знают! Или большой славы захотел? – дружески подмигивая, повесы, шлепали его по плечу.

– Не нужна мне большая слава, – отшучивался молодой художник, – я просто хочу совершенствовать свое мастерство по-настоящему, а здесь я уже остановился в росте.

– Брось! – орали собутыльники. – Давай лучше в карты сыграем!

– Нет, я не могу… – в который раз Курт произносил эту фразу в ответ на такие призывы друзей.

– Это почему? – заливались хохотом повесы.

– Не могу и все, – спокойно отвечал Курт, потягивая маленькими глотками пиво из бокала.

– Так просто не бывает! – грудью навалился на стол самый заводной из всех – Герман Райберг. – Расскажи нам, почему ты перестал играть в карты с тех пор, как стал жить один??

Курт поморщился. Он сразу вспомнил предсмертные часы матери, и это было ему неприятно.

– Что нахмурился, дружище? – наседал Герман. – Или твоя мутти перед смертью запретила играть с нами? И ты стал послушным сыночком в честь её памяти?

Янтарная масса полетела из кружки Курта в красную рожу напротив. Герман отпрянул, и чуть было не упал назад через массивную дубовую скамью, на которой за столом сидели несколько человек.

– Ах ты, колдовское отродье! – заверещал он. – Ну, я тебе сейчас покажу!

С этими словами он выхватил из кармана черный револьвер системы «Манлихер». Все вскочили. Герман навел дуло прямо на сердце Курта и зловеще произнес:

– Или ты сейчас говоришь причину нежелания играть с нами в карты, или я сейчас всажу в тебя пулю!

Курт почувствовал внезапную слабость во всем теле. Темное отверстие, из которого могла вылететь Смерть, смотрело на него. Он поднял вверх левую руку, как бы защищаясь, и произнес:

– Всё! Всё… Хватит! Скажу!

Герман, опустив дуло револьвера на залитый пивом дубовый стол, процедил:

– Ну, давай. Кайся, грешник! – и мерзко захохотал, обнажив свои грязные зубы. Курт помолчал, сел на скамью.

– Меня мать перед смертью просила никогда больше не играть в карты с кем бы то ни было…

– Ха! Завещание вроде такое, да? – заржал Герман, и остальные приятели хмыкнули. – Ты что – своего мнения не имеешь? И кто ты после этого: мужчина или маменькин сынок? А? Предок твой, я слышал, совсем другим был!

Курт побледнел.

– Что ты слышал о моем предке? – с вызовом произнес он.

– Да разное болтали люди… – неопределенно протянул Герман, – но играл он в карты, говорят, отменно!

– И что, люди знали только о нём, как о игроке в карты? – продолжал Курт.

– Нет, не только, – Герман прищурил рыжеватые ресницы, – про него говорили, что сам дьявол помогал ему во время карточных игр.

– И как же они, эти люди определяли такое явление? – насмешливо проговорил Вебер. Он уже оправился от психологического шока и теперь хотел как можно больше выведать о своем загадочном предке.

– Ему невероятно везло! Не могли понять секрет его успеха! – откровенничал Герман. Немного помолчав, он поднял со стола массивную пивную кружку с темным напитком и, не останавливаясь, вылакал ее до конца. Крякнув, со стуком опустил кружку на стол и вытер ладонью рыжеватые усы.

– Хорош сегодня эль, свежий!

Он оглядел присутствующих взглядом, в котором сквозило некоторое превосходство, и продолжил.

– Ну, теперь расскажу, что я слышал от своего покойного отца…

Вся компания затихла и придвинулась ближе к Герману. Тот выдержал эффектную паузу и, повернув лицо к Курту, начал рассказ:

– Так вот. Мой отец воевал против лягушатников вместе с твоим в одной роте. Во время осады Парижа Бремер был тяжело ранен. Не повезло ему, так получилось, – Герман многозначительно помолчал и спросил. – А ты знаешь, куда был ранен твой отец?

– Нет, не знаю… – тихо ответил Курт, – мать мне не рассказывала.

– А я вот знаю! – воскликнул Герман и продолжил. – Он был ранен французской пулей в голову, и у него странным образом в бреду развязался язык. Он был скрытен, твой папаша, но когда бредил, мой услышал много интересного…

– Но это же подло! – воскликнул Бремер. – Воспользоваться таким состоянием раненого!

– А что ему оставалось делать? – возразил Герман. – Он дежурил ночью у постели твоего отца, все же они были друзьями, и умер твой фатер у него на руках…

– И что же он услышал такого? – послышался голос сбоку от рассказчика.

Герман помолчал, и, заговорщицки поманил пальцем окружающих поближе к себе. Все придвинулись.

– А он вспоминал, как твой дед быстро разбогател, невероятным образом обманывая людей и говорил, что тот … – рассказчик сделал многозначительную паузу, и, наслаждаясь произведенным на слушателей эффектом, закончил громким свистящим шепотом. – Не дает ему никак умереть, хотя рана была такая, что любой другой скончался бы на его месте за одну минуту…

– Ну… и? – друзья ждали от Германа необыкновенного объяснения загадочной истории.

– Что «и»? – передразнил их Герман. – Когда мой папаша уже понял тайну предка Бремера, так с ним приключилась странная болезнь…

– Какая болезнь? – сразу воскликнули несколько голосов.

– Такая, – мрачно ответил Герман, – мой отец онемел, как будто получил контузию, причем именно тогда, когда хотел рассказать о тайне баварского отшельника. Сколько раз он порывался это сделать и язык словно деревенел! Тогда он брал в руки перо и пытался написать, но…

– Что, но? – с некоторым страхом спросил Курт.

– Перо сразу ломалось и только пачкало чернилами бумагу. Только один раз он сумел рассказать эту историю…

Все возбужденно зашевелились.

– Ну! Кому он рассказал?

– Один человек знает тайну твоего деда. Но он священник и не имеет права разглашать ее, сохраняя тайну исповеди.

– И кто он, этот священник? Где проповедует? – раздались голоса.

– Он пропове… – внезапно Герман схватился за горло и захрипел.

Все вскочили.

Герман с выпученными глазами оседал на пол. Его горло издавало булькающие звуки, лицо сначала побагровело, потом стало синим. Друзья закричали.

– Что с тобой? Тебе плохо? Лекаря сюда! Быстро!!

Изо рта Германа потекла розовая пена. Он силился сказать что-то, его губы шевелились, но слов не было слышно. Курт Бремер наклонился над соседом:

– Что с тобой? Ты хочешь что-то сказать? Говори же! Ну!!

Он едва расслышал, как синеющие губы произнесли:

– Я забыл, что отец предупреждал меня, чтобы я не рассказывал никому эту историю… никому… никогда.

Голова Германа откинулась вбок. Сознание оставило его.

Глава 2

Курт Бремер, стоя перед мольбертом, писал картину. Мысли его все время возвращались к странному случаю в пивной. Герман не умер, вызванный его друзьями лекарь вовремя пустил больному кровь, и сумел засунуть в стынущий рот какое-то снадобье. Однако случилось нечто более странное, чем припадок Германа Райберга. Во-первых, он перестал узнавать кого-либо, как будто у него намертво отшибло память… Но не это было самым непонятным явлением. У всех друзей, присутствовавших за столом в этот памятный вечер, по ночам случалось невероятное. Им снился один и тот же страшный сон, как будто бы Герман со своим отцом поедают их конечности: руки и ноги, постепенно приближаясь в своем вожделенном, кровавом пиршестве к сердцу и голове.

Все просыпались, пугая страшными криками своих близких. Друзья не знали, что всем им снится этот кошмар, пока не собрались все вместе в той пивной примерно неделю спустя после случая с Райбергом.

– Что такой хмурый? И пиво даже не веселит? – спросил Курт Франца, обычно веселого малого, цирюльника по профессии.

– Да что веселиться? – мрачно ответил тот. – Сегодня в первый раз клиента порезал утром…

– Да ну!? – начали оживляться друзья. – С тобою такое не могло приключиться! С утра пьяный, что ли был?