Любовin - Анатолий Арамисов

Любовin

Анатолий Арамисов

© Анатолий Арамисов, 2017

ISBN 978-5-4485-3995-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В новой книга Анатолия Арамисова собраны рассказы и повести, посвященные любви. В ее самых разных проявлениях. Эгоистичная и беззаветная, бескорыстная и наивная, взаимная и безответная, расчетливая и экстравагантная – все эти оттенки любви читатель может прочувствовать на страницах этой книги. Автор по праву считается мастером по созданию неожиданных для читателя концовок своих произведений. И здесь, в этой книге, это особенно ярко проявляется в повести «Перстень», рассказах «Гражина», «Француженка, играющая в шахматы», «Любовin», «Секс за миллион долларов», да, пожалуй, и всех остальных рассказах и повестях.

Анатолий Арамисов

Автор романов «Французская защита» (2006г.), «Гости виртуального полнолуния» (2008 г.), «Короли умирают последними» (2010 г.), «Предвестники» (2010 г.), сборников повестей и рассказов «Вояжеры» (2011 г.), «Гроссмейстер» (2017 г.)

Работал редактором журнала «64 – Шахматное обозрение».

Его рассказы «Попутчик», «Жизнь в трех словах», «Вояж, вояж» и другие неоднократно выигрывали литературные конкурсы в интернете.

====================================================

Гражина

рассказ

Я устроился поудобнее на верхней полке купе, заложил руки за голову и закрыл глаза. За окном слышались привычные звуки вокзальной суеты, характерный скрип колесиков чемоданов, гортанные крики вокзальных торговцев, невнятный бубнеж дикторши в динамиках, разноголосый гомон провожающих и пассажиров.

Я – челнок.

Никогда бы не подумал раньше, что меня станут обзывать таким словом. Но после крушения нашей советской империи в лексиконе её жителей появилось немало новых выражений. Мудреных, вроде тех, что произносились с экрана телевизора лысоватыми гражданами с выпученными глазами и причмокивающими губами. И вот такие – простые выражения, которыми окрестили потерявших работу, кинувшихся на заработки валюты за бугор. Наш деревянный рубль потерял доверие бывших строителей коммунизма.

Я еду в Варшаву.

Уже в который раз, даже со счета сбился. И каждая поездка приносит новые впечатления. Всё непредсказуемо. Ты можешь хорошо заработать, а можешь вернуться ни с чем. Если деньги найдет таможня, если тебя обманут поляки, или ограбят бандиты. Сколько слёз я видел на центральном вокзале польской столицы! Сколько горя в глазах людских. Криминал расцвел пышным цветом в начале 90-х именно на почве, удобренной деньгами челноков.

Меня можно обмануть, но ограбить нелегко. Я бывший боксер, мастер спорта. Но всё же раз случилось.

Уже в трамвае я заметил за собой слежку. Их было четверо, кавказцы, похожие друг на друга. Они окружили меня в проходе: двое сзади, двое спереди. Ближний ко мне сверлил меня взглядом, как будто хотел загипнотизировать, напугать уже сейчас.

– Думаешь, я вас боюсь, тварей? – усмехнулся я, глядя чурбану прямо в глаза. Тот дернулся, сглотнул кадыком. Не ожидал. Лишь что-то прошипел в ответ на своем обезьяньем языке.

Они напали на меня сразу, после выхода на остановку, не боясь местных жителей. Видимо, вели с самого рынка, где я оптом скинул партию товара. Я контролировал ситуацию, делая отбивы, уклоняясь от свистевших кулаков, отвечая короткими, но болезненными джебами. Один уже валялся в канаве, зажимая руками фонтанирующий кровью нос. И тут я сделал ошибку. Посчитал, что их осталось трое. Все они, тяжело дыша и приняв боевые стойки, стояли полукругом передо мною. Рожи в крови. Мне тоже надо было отдышаться. И тут я почувствовал сильнейший удар сзади. По голове. Чем-то тяжелым.

«Значит, был пятый… Как я его не заметил? Эх, жаль, что нет в руках моего любимого АКМ…» – успел подумать, проваливаясь в темноту.

Очнулся в приемном покое местного госпиталя. Сразу пощупал внутренний карман рубашки, где лежали две тысячи долларов, вырученные от продажи барахла. Пусто.

Скрипнул с досады зубами. Как сейчас были мне нужны эти две тысячи долларов! Я вкладываю их в строительство дома. Живу в Люберецкой коммуналке, а дом – в Малаховке. Старый дедушкин сарай я развалил, на его месте выросли кирпичные стены в два этажа. Осталось самое трудное – провести коммуникации. Газ, водопровод, канализация. Я строю дом для единственного сына. Тот живет с матерью, мы развелись, когда эта стерва изменила. Слишком долгой была моя командировка в Афган. Мои друзья почти все в бандитах. Точнее сказать, – пацаны они. Братва. Всё время зовут к себе: «Серый, брось ты это неблагодарное дело, иди к нам, заработаешь в сто раз быстрее на свой дом»!

Не хочу.

Знаю, как они зарабатывают. У соседа Мишки руки по локоть. Он был тяжеловес, теперь кличут быком. На стрелки ездит. Нет, мне такие бабки не нужны. Запачканные кровью.

Я перевернулся на другой бок и вздохнул. Какие-то дурные мысли лезут в голову. Не к добру, наверное. Неужели опять не повезет? Посмотрим.

В больнице я валялся две недели. Там мы и познакомились с Гражиной. Она работала врачом. Такая вся из себя красивая. Длинные волосы, фигурка с тонкой талией, глазищи в пол-лица, носик с небольшой горбинкой, что придавало ей неповторимый шарм. В общем, зеленоглазая блондинка. Мне сразу понравился её голос, как-то по-особенному произносящий шипящие звуки польского. Когда я лежал в забытьи и не мог видеть девушку. А уж открыв глаза, сразу захотел её. Любой бы мужик на моем месте захотел. Ибо она склонилась надо мной, видимо, прислушиваясь к дыханию. Халатик распахнулся, обнажив два аппетитных арбузика. Тут я и открыл глаза. Полька отпрянула, смутилась, покраснела и вышмыгнула из палаты.

В другой раз она стояла рядом с кроватью, а правая рука у меня оказалась свободной. Я и провел пальцами по её ноге. От коленки вверх. Насколько она позволила.

Звонкий шлепок по руке. Быстрые шаги, хлопнула дверь. И я впервые за неделю радостно рассмеялся.

Спустя месяц я, наконец, заночевал у Гражины. Она жила одна, почти в центре польской столицы. На улице Житна. Её тело было мягким, отзывчивым на ласки. И ненасытным. Она учила меня польским фразам в перерывах между близостью. И любила при этом есть вишни. Её пухлые губы как-то мило и смешно раскрывались, когда она брала ими ягоду.

– Ештэ попросу вспаняле, пышнее як вишня! Ты просто прелесть, вкусный как вишня! – она учащенно дышала, не переставая улыбаться. Потом запрокидывала голову назад, стонала.

И еще одна черта мне нравилась в ней. Когда она танцевала со мной, то неотрывно смотрела прямо в глаза. Это возбуждает, заводит. Наши девицы обычно скромно прячут взгляд.

Я уже задремал, когда её пальцы внезапно коснулись моего шрама под правой ключицей.

– Былишне в стане войне? (Ты был на войне?) – её вопрос звучал как утверждение.

Я кивнул.

– Где воевал? Расскажешь про это?

– Не хочу.

Еще чего. Только начал забывать. Когда приехал домой, ловил себя на мысли, что рассматриваю прохожих из своего окна только через воображаемую прорезь прицела. Лишь через полгода прошло.

– От чего это? – она потянулась и поцеловала шрам.

– Осколок мины, наискосок зацепил… – коротко ответил я.

«Интересно, вторую заметит?» – подумал я. Гражина словно прочла мои мысли.

– А вот это что? – пухлые губы коснулись белой метки на бедре.

Я весь покрылся мурашками.

– Это пуля.

– Бедненький… – Гражина ласково погладила рукой по волосам и заглянула в глаза. – То было болезне? Больно было?

– Не очень, – ответил я, и, обхватив девушку за плечи, снова перевернул её на спину…

Теперь мне не надо было тратить деньги на гостиницу. Я приезжал, скидывал барахло на местном рынке, покупал «Бейлис», любимый ликер Гражины, букет цветов, какой-нибудь подарок, и ехал к ней. Однажды поймал себя на мысли, что больше хочу оказаться снова в постели с мягким телом польки, чем заработать очередную тысячу баксов на дом. Но о серьёзных отношениях не было и речи. Слишком глубока была рана, нанесенная женушкой. После развода её бесило, что сын явно сильнее любит отца, чем мать, поэтому свидания с ним выбивались со скандалами. В один момент я словно возненавидел всех баб. Но Гражина разговаривала не на русском, поэтому как бы выбивалась в моем подсознании из печального ряда.

Иногда я на целую неделю задерживался в Варшаве. В конце её полька преображалась: из глаз исходил тот особенный свет, который бывает только у влюбленных и полностью удовлетворенных женщин. Она заметно хорошела. Я видел, как на улицах Варшавы на нее оглядываются мужики, и какое-то чувство, похожее на гордость, приплывало ко мне. Но я гнал его прочь. Мне б одного сына поднять, да дом для него достроить. Больше ничего я не желал.