Моя безупречная жизнь - Ивонн Вун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В понедельник она на ходу незаметно положила мне на парту большой конверт из коричневой бумаги. Заглянув внутрь, я покраснела. Это был старый «Плейбой» из «туалетного магазина». Надпись на ее руке сообщала: «С. 65».
Дождавшись окончания урока, я торопливо пролистала журнал, убеждая себя, что меня совершенно не интересуют размещенные в нем фотографии. Шестьдесят пятая страница находилась на правой стороне центрального разворота: глянцевая брюнетка выгнула брови и вытянула губы трубочкой. На ее груди было написано ручкой: «It’s Blitz! (сделай звук погромче)». Телефон подсказал мне, что так называется музыкальный альбом группы Yeah Yeah Yeahs. Ночью я заперлась в своей комнате, надела наушники и выкрутила громкость на максимум. Это было все равно что слушать звук чистого электричества, удар по черепной коробке. Я завалилась на кровать и принялась листать «Плейбой», разглядывая гладкие, обтекаемые формы под барабанный грохот, отбивающий последние мозги.
В следующей записке я оставила свой адрес.
Отец Люс подвез ее к нам в эти же выходные. Я следила из окна своей комнаты, как их машина заезжает в ворота, и страшно волновалась. Люс была крутой, и никто в школе Святого Франциска не мог с ней сравниться. Она разбиралась в музыке и книгах, о которых я никогда даже не слышала, и была безразлична к богатству и власти – мерилу успеха, по мнению большинства. А вдруг ей не понравится мой дом и она посчитает обстановку слишком помпезной? Вдруг она подумает, что моя комната – слишком детская, постельное белье – слишком оборчатое, а моя полка с коллекционными куклами, которых мне дарила мама на протяжении многих лет, вызовет у нее недоумение?
Я поправила стопку книг на прикроватной тумбочке. Обычно они там не лежали, но в последний момент, желая выглядеть ну очень культурной, я прихватила несколько штук у папы из кабинета и пристроила возле кровати.
Прежде чем позвонить, Люс остановилась на дорожке перед входом и посмотрела на дом. На ее лице отразился слабый намек на испуг, и мне стало легче. Наверное, она тоже волнуется.
– Милое местечко, – пробормотала Люс, когда я открыла дверь.
В первое мгновение мне показалось, что она ехидничает, но это было искренне.
– Спасибо, – ответила я и смущенно замялась, не зная, что делать дальше.
Обычно, когда приходили друзья, мы выгребали из буфета все снеки и отправлялись в гостиную. Включали телевизор, болтали и сплетничали, развалившись на диванах. Но Люс не была похожа на человека, которому интересно смотреть, как препираются на телеэкране звезды второстепенной величины.
– Хочешь пить или чего-нибудь пожевать? – спросила я. – У нас есть содовая, чай со льдом, минералка, чипсы, соус сальса, шоколадные крендельки, сыр с крекерами, сушеное манго…
Слова вылетали с бешеной скоростью, выдавая волнение. Люс внимательно посмотрела на меня, она, конечно, все поняла, и при мысли об этом я почувствовала, как горит мое лицо. Так странно, мне никогда не была свойственна застенчивость. Я выдохнула.
– Уф, ну я сейчас прямо как мама.
Люс рассмеялась:
– Было бы неплохо, если бы каждый раз, когда я вхожу в дом, моя мама в качестве приветствия оглашала мне список снеков из нашего буфета.
– Ну, меня так тоже не встречают, – сказала я, показывая Люс дорогу на кухню. – Только гостей. Я, в свою очередь, слышу лишь: «Где ты была, почему так поздно, что это на тебе надето, что у тебя с волосами, почему не отвечаешь на телефон…»
– Лучшие хиты всех времен, – подхватила Люс, – а также бонусные треки «Ты сделала уроки?» и «Накрой на стол».
– И ремиксы «У меня горы нестираного» и «У тебя в комнате есть грязные тарелки?», – добавила я.
– Ты не боишься здесь заблудиться? – спросила Люс.
– У себя дома? Нет. Не такой уж у нас большой дом, тебе не кажется?
Люс посмотрела на меня так, как будто ответ был очевиден.
– Огромный, – сказала она, взяв с журнального столика глиняную фигурку.
Я замерла:
– О господи, ты дотронулась до нее?!
Люс торопливо поставила фигурку на место.
– Что, она очень дорогая?
– Это же подлинная скульптура Форне, тысяча девятьсот двенадцатого года.
Люс побледнела.
– А кто такой Форне?
– Ты что, никогда о нем не слышала? – Я выждала секунду, заставив ее хорошенько понервничать. – Я пошутила. Это вроде как собака. Я ее слепила, когда мне было восемь лет.
Она схватила ручку и швырнула в меня:
– Ну ты мерзавка!!!
– Как и ты!
Люс засмеялась.
– Знаю. – Она с интересом осмотрела фигурку. – На собаку вообще не похоже.
– Я никогда не планировала стать скульптором.
В гостиной пылесосила наша домработница Джини, поэтому, прихватив снеки, мы с Люс направились в мою комнату.
Я следила за тем, как она рассматривает покрывало в розочках, коллекцию кукол, постер с картиной Джорджии О’Кифф[1] над кроватью. Глядя на комнату глазами Люс, я вдруг ощутила неловкость от того, какое там все девчачье, но, к моему облегчению, она улыбнулась.
– В детстве мне всегда хотелось такую куклу, – сказала Люс. – Я вечно разглядывала их в витрине со всеми этими аксессуарами и думала, какая больше всего похожа на меня.
– Я тоже, – сказала я. – Сейчас у них в коллекции появилась одна кукла с восточной внешностью, но у меня ее нет. А тогда самой похожей казалась Мелани с каштановыми волосами.
– Я тоже считала, что она похожа на меня больше остальных, – кивнула Люс.
Мы с интересом уставились друг на друга. Мелани, ни капли не похожая ни на Люс, ни на меня, неожиданно объединила нас.
– Мелани, – проговорила Люс, – кукла неопределенного происхождения – она может быть и кубинкой, и китаянкой, и представительницей любой другой национальности, какой ты только пожелаешь.
Мы обе усмехнулись, затем взгляд Люс упал на стопку книг у меня на тумбочке.
– Маркес? – Это произвело на нее впечатление.
Я поспешно пробежала глазами по корешкам. Люс имела в виду «Любовь во время чумы». Мои щеки снова залились краской. Я кивнула, надеясь, что она не станет расспрашивать меня о книге.
– И как тебе? – спросила Люс.
– Э, я только начала, так что еще не врубилась, что к чему. Но мне пока нравится. А ты читала?
– Летом, – ответила она. – Хорошо написано.
– Очень, – согласилась я, делая вид, что знаю, о чем говорю.
– А что ты думаешь о Флорентино? – спросила она.
– Он… довольно интересный. – Это было все, что мне удалось из себя выдавить.
– Да? Мне он сначала показался чересчур навязчивым.
Я сглотнула. Похоже, Люс не собиралась менять тему. Пришла пора сказать правду.
– Честно говоря, я ничего из этого не прочитала, – поделилась я. – В смысле я начинала и бросала.
Заменила большую ложь маленькой. Просто мне было слишком стыдно признаться в том, что все эти книги на тумбочке – не мои, а сама я в жизни почти ничего не читала, кроме журналов.
Я думала, Люс посмотрит на меня с усмешкой и жалостью, но вместо этого она облегченно вздохнула:
– Я тоже. Знаешь, как бывает, когда перечитываешь одну и ту же строку много раз и все равно не улавливаешь сути. Вот и у меня так же. То есть я дочитала «Любовь во время чумы» до конца, но с огромным трудом. Наверное, мне еще рано браться за такое, стоит попробовать снова через несколько лет. А «Историю любви» ты читала? – спросила она. – Если хочется чего-то романтичного и трогательного, это самая подходящая книга.
– Обожаю трогательные истории, – сказала я.
Она рассмеялась.
– Нет, правда, возьми почитать.
– Возьму, – искренне ответила я.
Люс плюхнулась на мою кровать и откинулась на гору плюшевых подушек.
– Я всегда удивлялась, зачем людям столько декоративных подушек, и вот теперь наконец поняла. Это так классно.
– Чаще всего они мешают, – сказала я, усевшись на другом конце кровати и поджав под себя ноги.
– А куда ты их деваешь, когда ложишься спать?
– Скидываю на пол. Особенно мне нравится это делать, когда я злюсь.
Люс провела рукой по бархатной поверхности подушки.
– Ну, рассказывай.
– О чем?
– О школе Святого Франциска. Что там за народ. Какие учителя. Что надо знать?
Я устроилась поудобнее на подушке для чтения. Всегда обожала давать советы.
– У каждого есть свой педагог-наставник, все пользуются семейными связями, подслушивают и подсматривают друг за другом, так что всегда надо думать, что