День свалившихся с луны - Наташа Труш

Она рано поняла, что это такое – «заниматься любовью», и само это слово вызывало в ней жуткое отвращение. Было в нем что-то скотское, омерзительное. Когда в седьмом классе Дашке признался в любви мальчик из параллельного класса – подбросил ей записку в карман пальто, – она пришла на свидание за тем, чтобы отвесить ему пощечину.

Мальчик обиделся, убежал и больше никогда к ней не подходил. А она, как не хотела извиниться, не могла себя перебороть.

Мальчишки, узнавшие про такой ход конем, к Дашке с «любовью» старались не приставать, хоть и нравилась она многим.

Когда Даша начала немного понимать, что к чему, ей стало невыносимо стыдно за своих родителей. Особенно, когда в школе классная руководительница Вера Александровна пыталась делать ей какие-то поблажки: то бесплатные завтраки в буфете, то билеты на цирковое представление. Все дети сдавали деньги, а Даше, когда та приносила примятый рубль, добытый у отца, она говорила:

– Даша, тебе не надо сдавать деньги, у тебя бесплатный завтрак и билет.

Дашка вспыхивала, рубль прятала в карман передника, а на завтраки и представления старалась не ходить. Ей казалось, что все на нее пальцем будут показывать: «Эй! Смотрите! Вот она – „бесплатница“! У ее родителей рубля нет для ребенка!»

Никто, конечно, ничего подобного никогда не говорил, но Дарья не верила, что так не думают о ней, и потому защищалась, как умела.

Дома она горько плакала, уткнувшись носом в угол старенького продавленного дивана. Диван был ее единственным личным местом в убогой норе. На нем она спала, на нем делала уроки, забравшись с ногами и устроившись на диванном валике с тетрадкой и учебником.

На ночь она застилала диван старым вылинявшим покрывалом, которое ей по ее просьбе иногда стирала соседка тетя Дуся, искренне жалевшая девочку. У тети Дуси была неслыханная для их барака роскошь – стиральная машинка, поэтому тетя Дуся не драла руки в кровь над проржавевшей общественной ванной, а заводила дребезжащий агрегат, и стирала весь день не только на свою семью, но и на подруг, которые слезно просили ее «пропустить» на машинке громоздкие пододеяльники.

Тетя Дуся не отказывала никому. К тому же соседки за работу приносили ей не только стиральный порошок и мыло, но и что-нибудь вкусненькое к чаю.

Дашке тетя Дуся предлагала свои услуги бесплатно. Просто один раз она увидела, как Дарья пытается постирать свои тряпки в тазике.

– Даш! Ну, чё ты мучаешься?! Давай, кидай свои постирушки в кучку, я их мигом пропущу.

Даша сначала застеснялась, но желание спать на чистом было выше неудобств, и она притащила тете Дусе свои нехитрые пожитки. Удивительно, как она, живя практически в свинарнике, который мать не убирала вообще, смогла вырасти аккуратисткой и чистюлей!

Тот самый сэкономленный рубль Дашка однажды пыталась неловко сунуть в руки тете Дусе. Женщина расплакалась, а потом шумно высморкалась в передник, и отругала Дашку:

– Чтоб я этого больше никогда не видела, слышишь?

– Слышу…

– Не хочешь быть обязанной, тогда в день стирки приходи и крути ручку, отжимай белье.

И Дашка приходила, и отжимала белье, которое надо было запускать между двумя резиновыми валиками. Поворот ручки, и с обратной стороны белье вылезало полусухим многослойным языком.

Дашка была безумно рада тому, что тетя Дуся стирает на нее не «за просто так». У нее уже тогда выработалось стойкое чувство долга, в отличие от ее родителей, которые понятия об этом не имели.

Дашин отец Леха Светлов безумно любил ее мать – неудавшуюся актрису Танечку. После театрального училища она приехала в этот маленький северный городок, работать в местном театре. Уже через неделю познакомилась на танцах с парнем, обычным работягой с завода. Любовь закрутилась такая, что Танечка обо всем на свете забыла.

А зря. Режиссер театра – похотливый кобель Роман Кабилло, не пропустивший за свою «творческую жизнь» ни одной юбки, сначала дал ей возможность почувствовать себя в профессии. У нее были роли, в том числе и главные. А когда жертва «заглотила крючок», Роман Кириллович сделал ей предложение, от которого она никак не должна была отказаться – путь на сцену должен лежать через постель режиссера.

Танечка отказалась. И не в том дело, что Кабилло был похож на хорька, и от него всегда чем-то мерзко воняло. Просто, у Танечки была любовь, Алеша Светлов. И заявление в ЗАГС они уже отнесли.

Подружки-актрисульки ей нашептывали, мол, плюнь, никто ничего не узнает, а не переспишь с Кабилло – пропадешь, как актриса.

Танечка была гордой и неподкупной. Режиссеру она прямо принародно сказала, что спать с ним не будет. И вывалила на него принародно же кучу причин отказа. В куче этой кроме жениха Алеши Светлова, была ее неприязнь к похотливой морде Кабилло, его вонючести, нечистоплотности.

– И вообще, – закончила свою пламенную речь Танечка. – будешь приставать – пожалуюсь.

Она тогда и не предполагала, что жаловаться на режиссера ей некуда. У похотливого, похожего на хорька, Кабилло, в их занюханном городке все «было схвачено».

А вот Танечка подписала смертный приговор актрисе, которая была в ней. Кабилло тогда лишь плотоядно усмехнулся, что не предвещало ничего хорошего, а уже через неделю на Танечку обрушилась первая неприятность: ее заменили сразу в двух спектаклях.

Режиссер расправился со своей жертвой очень быстро. Уже через год Танечке ничего не оставалось, как покинуть театр. Никто не гнал, но оставаться смысла не имело. И она ушла. Ушла с гордо поднятой головой. А дома разрыдалась и выпила первый раз в жизни.

Потом Танечка Светлова немного успокоилась, поскольку была беременна и все равно рано или поздно ей пришлось бы уйти с работы. Ее не покидала мысль, что все это, как и беременность – временно.

Потом родилась Даша, Таня увлеклась живой куклой, забыла о своей актерской карьере. Но, как выяснилось, только на время.

Дашеньке исполнилось два годика. Ее взяли в ясли-сад, а Танечка снова пошла в театр. Ей казалось, что все забылось, что режиссер прекрасно понимает, что такую одаренную актрису, как Таня, на улицу нельзя выгонять. Но не тут-то было. Роман Кабилло встретил ее не ласково. Более того, сказал такие слова, от которых у Танечки поплыло все перед глазами.

– Ну, что, кошка драная?! Снова на поклон к хорьку похотливому пришла? А я не забыл, как ты тут зубки свои скалила! Не-е-е-ет! «Хорек» хоть и не волк, но сожрать тебя сумеет. Тебя в захудалый дом культуры в этом городе не возьмут!

Сказал, как отрезал. Хуже. Как выстрелил в упор.

И ведь так и оказалось. Сколько Танечка не обивала порог управления по культуре – ее словно не слышали. О славе молодой актрисы тут никто не знал, а слезы ее не могли пронять чиновников.

Дома ее утешал любимый муж Алеша, и ласково льнула к ногам маленькая Дашка. Но в душе у Танечки что-то словно сломалось: она не слышала ни увещеваний Алеши, ни жалобных поскуливаний дочки. Она пила. Горько и страшно. Просто вливала в себя содержимое принесенной домой бутылки.

Алеша тогда хорошо зарабатывал на своем заводе, денег Светловым хватало, и Танечка могла покупать спиртное ежедневно. Что она и делала.

Ее путешествие в «никуда» происходило так стремительно, что уже через полгода ее не узнавали соседи. Но самое страшное было в том, что абсолютно не пьющий до этого Алексей тоже стал пить.

Сначала он делал это для того, чтобы Танечке меньше досталось. Потом из солидарности. Потом – наперегонки.

Денег стало не хватать, так как на своем заводе Алеша из передовиков скатился в отстающие. С утра, после пьянки, он устало шлепал в свой цех, хмуро косясь на стенд «Они позорят наш завод». Его фотография, и злая карикатура рядом, не сходили с этой «доски почета».

Таня пыталась поработать уборщицей в садике, но оттуда ее вскоре попросили, так как она умудрилась напиться среди бела дня, и чудом не придавила ребенка, распластавшись в коридоре на сыром полу.

Ее вторая работа – на рынке, пришлась ей больше по душе. С утра она бойко работала, а потом поддавала вместе с хозяевами – азербайджанцами. Но и оттуда ей вскоре пришлось уйти, так как горячие парни хотели от Тани «любви», а она по-прежнему верность Алеше хранила.

Наверное, тогда в ней еще много хорошего оставалось, коль не могла изменить мужу даже по пьянке. Но водка медленно, но верно выжигала все человеческое в Светловых. И скоро у Тани не осталось, как говорила бабушка Наталья, мать Алеши, «ни стыда, ни совести».

Алеша еще краснел и пытался защищать Таню от нападок матери, но потом махнул рукой, а скоро и сам допился до края. Нянчиться с ним на заводе устали, и показали, где – бог, а где – порог.

Так Дашка осталась сиротой при живых родителях. Можно было бы уехать к бабушке, но в поселке у нее ничего, кроме железнодорожной станции не было. А учиться как?