Страсти обыкновенные - Михаил Башкиров

— Хватит с тебя и этого, — Сластенова расстегнула сумку, достала из кармана пачечку талонов и торжественно пробила их компостером — все разом — на рифленый пол посыпались мелкие конфетти. — Я же наврала про зарплату…

Пара кружочков взметнулась на сквозняке.

В переднюю дверь заглянул частник.

— Девушки, а про меня забыли, — улыбнулся, подмигнул, щелкнул пальцами. — Хоть бы за бензинчик рассчитались…

Сластенова нашарила в кошельке рубль и сунула его в раскрытые ладони частника.

— Надеюсь, теперь зайцем ездить не будете, — контролерша отряхнула с юбки прилипшие конфетти, обернулась на звук мотора и, увидев очередной троллейбус, приткнувшийся к заднему окну, бросилась наружу.

Сластенова ощупала забинтованную икону со всех сторон, закрыла сумку и вышла.

Контролерша затерялась в толпе пассажиров.

Сластенова прошла вдоль пустых троллейбусов, а потом, не торопясь, — мимо детишек на велосипедах, мимо резвящихся собак с инкрустированными ошейниками и озабоченных старух с авоськами.

Подышу свежим воздухом… Без нервов, без толкучки… Каких-то шесть остановок, ерунда…

Закат уже отражался в окнах крупнопанельных домов. По дороге все чаще проскальзывали такси с зелеными огоньками и устало ползли троллейбусы — в салонах маячили редкие пассажиры.

Удивительно… Лет десять, если не больше, не ходила пешком по тротуару… Выскочишь из транспорта — и в магазин, из магазина — домой, из дома — в транспорт… А который час? Да меня же потеряют… Как бы в панику не ударились мужички…

— Что-то мать загуляла, — Кирилл привстал — кресло екнуло — взял двумя пальцами коня и, не задумываясь, подставил его под удар черного ферзя.

— Ты за мать не беспокойся, она человек самостоятельный, — Сластенов сгреб неосторожного коня, положил рядом с доской, а на его место поставил торжествующего ферзя. — Попался, который кусался!

— Жадность до добра не доводит, — Кирилл взялся за второго коня. — Шах! И можно прощаться с ферзем. Аплодисменты!

— Да, — Сластенов пригнулся к доске, задумался. Стукнул ногтем по вазе и принялся отрывать лепестки с побуревших астр. — Малость поторопился…

— Сливай воду, — Кирилл сдернул с доски ферзя, подкинул на ладони. — Может, новую?

— Нет, сначала заматуй.

— Воля ваша.

— Я в отпуске детектив начал читать английский, — Сластенов ушел королем в угол. — Так там…

— Чтение детективов — это жвачка. Сейчас я сделаю красивую жертву с матовым исходом…

— Ладно, давай по новой, — Сластенов смешал фигуры.

— И какой интерес читать детективы, когда для умного человека преступник ясен с первой главы, — Кирилл нагнулся за пешкой.

— По-моему, ты, братец, много на себя берешь, — Сластенов расставил свои фигуры, включил верхний свет, задернул шторы. — Докажи.

— Все закономерно, против жанра не попрешь… Опять королевский гамбит… Ну-ну… А в детективе, конечно, настоящем, классическом, убийца должен появиться в первой же главе и единственный из всех не должен вызывать подозрения…

— Можно переходить?

— Последний раз. Думать надо, — Кирилл ушел на кухню и вернулся с куском хлеба, густо намазанным маслом. — Мать все-таки загуляла… Ты как думаешь, она про милицию предупреждала всерьез?

— Конечно, пошутила… Но ты все же насчет убийцы в первой главе неправ. Понимаешь, в том английском детективе ошеломляющее начало. Сразу четыре трупа, и все из-за какой-то загадочной реликвии сэра Чарльза. Все о ней знают, но никто ее не видел. Так вот, после цепочки убийств исчезает ларец, в котором хранится реликвия… Сэра Чарльза обнаружил совершенно случайно молодой сержант полиции — ему показалось странным, что в такое позднее время наружная дверь старинного особняка приоткрыта… Бедный сэр Чарльз лежал у дверей с перерезанным горлом…

— Оригинальный ход, но мы не менее оригинально закроемся слоном, — Кирилл дожевал хлеб и принес чай. — А что из себя представляли остальные четыре трупа?

— Молодая жена сэра Чарльза, старый слуга с бакенбардами и личный секретарь.

— И ни один из них не покончил жизнь самоубийством? — Кирилл поставил чашку на стол. — Конек-то лезет в западню…

— Все убиты, и что самое интересное — четырьмя разными способами. жену, совершенно голую, утопили в ванне, секретаря задушили чулком этой жены, а слугу пронзили насквозь алебардой из коллекции сэра Чарльза…

— Кажется, мать пришла?

Сластенова босиком вошла в комнату и, не выпуская сумку из рук, села на тахту.

— Представляешь, не было обнаружено ни одной улики, — Сластенов наклонился к самой доске, описал рукой дугу, откинулся. — Значит, жертва качества?

— Сливай воду — ладья на связке, — Кирилл взял чашку со стола и пересел на тахту. — Что сказал специалист?

— Ну и намаялась я сегодня, — Сластенова достала икону из сумки, распеленала.

— Тебе не совестно выигрывать у отца на зевках? — Сластенов тоже подошел к тахте. — А если нет улик, значит, нет даже кандидата в убийцы…

— Ты это, Вань, о чем? — Сластенова унесла икону в спальню, спрятала под подушку, вернулась.

— Так что сказал специалист? — Кирилл заглянул в пустую чашку.

— Я теперь с ней из дому — ни на шаг… А тренера твоего в детстве наверняка чем-то тяжелым стукнули по голове…

— Давай еще одну, последнюю, для реванша?

— Расставляй, только серьезно последнюю.

— Вам еще не надоело? — Сластенова отобрала у сына чашку. — Нет, у всех мужья как мужья, а мой даже не поинтересуется, где меня черти носили.

— Должен же я хоть одну партию выиграть!.. А если ты убедилась, что икона — обыкновенная мазня, то нечего на нас срывать досаду…

— Я еще раз убедилась, что ты толстокожий и бессердечный… А вдруг бы меня ограбили, вдруг бы убили, вдруг бы икона потерялась?..

— Да идет она боком, твоя икона. Опять пешку зевнул!

— Братцы-кролики, берегите нервные клетки.

— Я когда-нибудь вышвырну шахматы с балкона! — Сластенова ушла на кухню и там, у холодильника, всплакнула, уткнувшись лицом в фартук, висевший на гвозде. Потом вымыла подарочную кружку, из которой пил тренер, и будничные чашки, поставила их на сушилку, съела последнюю конфету из коробки и начала чистить картошку.

Сластенов проснулся весь в поту, сбросил одеяло, посидел, встал, раскрыл шторы, зажмурился.

Молочка бы сейчас парного…

Сходил на кухню — включил кофейник, поставил разогревать вчерашнее пюре — заглянул в комнату сына — незастеленная кровать, раскрытый магнитофон, журнал, тот самый, с детективом, брошенный на пол, наушники прямо на подушке.

А говорил, что детективов не читает… Болтунишка…

Присев на кровать, Сластенов надел кое-как наушники — пластмассовая дуга скребанула по лысине — включил магнитофон.

Да… Музыка — голый ритм… И где он только берет такие записи… Впрочем, двадцать лет назад тоже был сплошной ритм… Влияние Африки…

Сластенов положил наушники на подушку.

В большой комнате улегся на тахту, прислушиваясь к монотонному фырканью кофейника на кухне.

Тоже ритм, только домашний… Кирилл, Кирилл — натворил делов, наплел всякой ерунды, сбаламутил человека… Но кто ожидал, что эта икона так на нее подействует… Ночью раз десять вскакивала икону проверять — мания, да и только…

Сластенов долго смотрел на хрустальную вазу — темная полоска воды под стеблями, увядшие астры, лепестки скрючились, порыжели. Выдернул цветы из вазы, отнес на кухню в мусорное ведро, сполоснул руки, помешал большой ложкой пюре.

Куда, интересно, теперь она запрятала икону…

Из кофейника бил тугой парок — на стеклине окна появилась испарина.

Сластенов налил кофе, положил сахар, бухнул прямо из банки сгущенное молоко.

Картошка начала пригорать.

Сдернул с гвоздя фартук жены, скомкал, подхватил кастрюлю.

В прихожей стукнула дверь — привычно щелкнул замок.

Сластенов, держа кастрюлю в руках, вышел полюбопытствовать — узкие лямки фартука волочились за ним.

— Ты что, до сих пор дрых? — Сластенова расстегнула кофту, шагнула к мужу, принюхалась и наконец увидела кастрюлю и скомканный фартук. — Сколько раз тебе говорила, что разогревать надо в сковородке…

— Ты на меня сердишься? За вчерашнее? Но я, честное слово, заигрался — обидно продуть десять партий…

— Перестань, давно забыла… Вот, с работы отпросилась… Сижу, понимаешь, как на иголках, всякая чушь в голову лезет…

— Кофе будешь? — муж шагнул чуть в сторону и наступил на лямку фартука — ткань затрещала.

— Ну что ты здесь торчишь с кастрюлей? — Сластенова открыла сервант, села на корточки, приподняла столку тщательно выглаженного белья — икона лежала на месте.

Надо будет завтра ее куда-нибудь перепрятать… Тренер-то видел, что ее выносили из спальни, значит, в шифоньере ненадежно… а сервант прямо на глазах, тоже опасно… Вот если в стиральную машину? Нельзя, отсыреет… Ничего — придумаем…