Восемь дней в неделю - Юрий Томин

— Здравствуйте, Сергей Михайлович! — сказала Светлана Семеновна тоном, каким люди говорят: «Ах, вот ты где мне попался!»

— Добрый день, Светлана Семеновна!

— Сергей Михайлович, когда вы мне дадите воспитательский класс?

— Скоро, — не слишком уверенно пообещал директор. — Мне бы хотелось подобрать для вас класс полегче. Знаете… на первых порах.

— А мне бы, наоборот, хотелось потруднее! — храбро выпалила Светлана Семеновна, но тут взгляд ее остановился на Анне Ивановне и она сказала: — хотя… Если бы такой, как у Анны Ивановны… Какие там чудесные ребята! И такие дружные! Анна Ивановна, отдайте мне свой класс!

— Берите, — сказала Анна Ивановна.

— Ой, правда, можно? Можно, Сергей Михайлович?

Директор нахмурился.

Анна Ивановна вздохнула.

— Шучу. Сегодня уж день такой шутливый.

— Ну вот… — разочарованно сказала Светлана Семеновна.

Директор снова попытался было незаметно улизнуть, но и на этот раз у него ничего не вышло.

— Нет, Сергей Михайлович, вы мне все-таки ответьте… — настойчиво проговорила Светлана Семеновна и поспешила вслед за директором.

Анна Ивановна некоторое время сидела не двигаясь. Она пыталась сосредоточиться и еще раз обдумать случившееся. Но мысли были какие-то путаные, оставалось одно испытанное средство — заняться каким-нибудь делом. Но и дела никакого сейчас Анна Ивановна не могла себе придумать. Все мысли вертелись вокруг одного и того же.

Взгляд Анны Ивановны скользнул по лежащему на столе конверту, по стопке непроверенных тетрадей. Необычный почерк с наклоном влево! Откуда мог взяться такой почерк? В школе учат писать с наклоном вправо. Наклон влево — для маскировки. У кого из ее горлопанов могло хватить на это ума? Да у любого, пожалуй: уже не маленькие. Важно другое — у кого хватило, как они говорят, совести?..

Анна Ивановна сложила тетради в одну стопку и начала перебирать эту стопку, время от времени поглядывая на конверт. У нее было ощущение, что она занимается чем-то запретным и донельзя ей противным. Почерки, почерки… Округлые и удлиненные, твердые и нерешительные… За этими почерками тут же вставали перед Анной Ивановной ребячьи лица, разные, как и почерки. Вот неровные буквы с неправильным соединением… Это оттого, что держит ручку щепотью — проглядели в первом классе, потом уже не выправишь. А вот буквы, выписанные линиями, то четкими, то прерывистыми, словно младенец накарябал… Эта сменила обычную ручку на шариковую и пока еще не привыкла. Так что же, это ее неуверенная рука отстукала на машинке такую холодную пакость? Слишком много знала Анна Ивановна о каждом на своих горлопанов и потому не могла заниматься этим исследованием беспристрастно, глядя как бы со стороны. Сознание того, что она должна подозревать каждого, было нестерпимо.

Анна Ивановна перекладывала тетради слева направо и понимала, что ищет того, чего нет. В то же время какая-то другая Анна Ивановна хотела, чтобы выплыл вдруг этот косой почерк, и тогда все бы кончилось быстро и навсегда.

Наконец, все тетради перекочевали направо. Косого почерки не было. Не было даже похожего. И тут впервые Анна Ивановна подумала: «А почему непременно кто-то из моего класса? Ну, хорошо — можно изменять померк. Ну, ладно — можно наклонить его влево. Но ведь общий рисунок почерка не должен полностью измениться. Вот хотя бы закорючка у буквы «д» в слове «редакция»… Вот она же в «дом № 5» — адрес редакции… И еще она в «средняя школа»… Ведь это «своя» закорючка, она написана машинально, по привычке! С такими закорючками учителя годами не могут справиться!

Стопка тетрадей быстро перекочевала справа налево.

Закорючка не обнаружилась.

На минуту Анне Ивановне стало как будто легче, но тут же другая Анна Ивановна возразила: «Ну что из этого? Тебе легче от того, что писал не твой ученик, а кто-то из соседнего класса? Почему ты думаешь, что на этом все кончится? А если будет и второе письмо, и третье? Где ты будешь искать автора? По всей школе? И легче ли будет от этого Володе и Ане? Уж лучше бы — в твоем классе…»

— Да, — проговорила вслух Анна Ивановна, — уж лучше бы в моем…

Анна Ивановна знала, конечно, не все. Не знала она, например, того, что в тот день, когда на доске появился рисунок, Аня пошла домой одна. Раньше она всегда ходила с Володей — они живут в одном доме. Но сегодня ей ни с кем не хотелось разговаривать и никого не хотелось видеть. А больше всего ей не хотелось видеть Володю.

Аня медленно брела по улице. Навстречу ей шли люди — по двое, по одному, веселые, озабоченные, хмурые или просто никакие. Попался даже один чудак, без шапки. На волосах его поблескивали снежинки. Но никому, даже чудаку, не било дела до Анн.

Впрочем, Аня тоже не обращала внимания на прохожих. Она думала о любви.

Это слово вызывало тревогу, от него становилось неловко, будто делаешь что-то запретное. Самым обидным из того, что случилось за сегодняшний день, были не довольная рожа Кузнецова и даже не буйная радость класса: самым обидным было вот это самое слово.

Значит, она влюблена в Климова?

Значит, любовь — такая?

Значит, любовь — это когда двое должны все скрывать, таиться, не показывать другим, что им интересно вместе, а другие будут выслеживать, подслушивать, подглядывать и смеяться неизвестно над чем?

Выходит, любовь — это когда двое как мишень в тире: каждый может по ним стрелять сколько вздумается. Только в тире часто промахиваются, а здесь — всегда о яблочко.

Зачем она нужна тогда, эта любовь?

В конце второго квартала на пути к дому Аня приняла два твердых решения.

Первое, не самое главное — она никогда не выйдет замуж.

Второе, самое главное — завтра же она пересядет от Климова на другую парту и больше никогда не будет с ним разговаривать.

Итак, на втором перекрестке с любовью было покончено.

На том же перекрестке ее догнали девочки.

— Куда ты несешься… — отдуваясь, проговорила Вика.

— …как угорелая? — отдуваясь, добавила Лиля.

— Еле догнали, — сказали девочки вместе.

Девочки стояли перед Аней — обе в расстегнутых пальто, обе раскрасневшиеся, очень похожие друг на друга, почти как сестры.

— У нас к тебе важное дело!

— Смотрим, а тебя уже нет!

Аня холодно смотрит на девочек.

— Никуда я не несусь.

Девочки не глупые, они понимают.

— Ты на них не обижайся, — говорит Вика.

— Конечно, — соглашается Лиля. — Чего на них обижаться? Все мальчишки — дураки.

Аня передергивает плечами.

— Ни на кого я не обижаюсь.

— Ну и правильно, — торопливо говорит Вика. — А у нас к тебе такое важное дело, такое важное… Мы сегодня договорились… Соберемся вечером, потанцуем. Пойдешь с нами?

— Не хочется.

— Ну, Анечка, — тянет Лиля. — Ведь начало четверти… Ну, один раз в жизни можно ведь.

— Вы и без меня можете, — говорит Аня, но уже без прежней твердости.

— Не можем! — выпаливает Вика. — Нам пойти некуда.

— Так куда вы меня зовете?

— К тебе! Давай у тебя соберемся!

Вот оно что! Все ясно. То-то и мчались они за ней сломя голову. Все уже без нее решили. А если она откажется? Аня как бы разделилась на две половники: одна требует мести, второй приятно, что в ней нуждаются. Побеждает вторая.

— А мама? — спрашивает Аня, чтобы не сдаваться сразу.

— Твою маму всегда можно уговорить. Это не то что мою, — говорит Вика.

— И мою… — вздыхает Лиля.

В том-то и дело, что мам всегда приходится уговаривать. Не для того, чтобы разрешили потанцевать. Это — всегда пожалуйста. Даже сами предлагают: «Почему бы не собраться у нас? Приводи своих мальчиков и девочек». Главная трудность заключается в том, чтобы родителей на это время выжить из дому. Не хотят они уходить — и все. Очень им хочется посмотреть, как молодежь веселится. А с родителями — какое веселье?

— Мы не всех позовем, — торопится Вика. — Будет Олежка, Игорь, мы, ну, может, еще кто-нибудь. У тебя ведь сейчас одна мама, тебе легче уговорить.

— А у нас еще папы, — грустно вздыхает Лиля. — Их вообще из дома не выгонишь, особенно если хоккей по телевизору.

— Ладно, — соглашается Аня. — Попробую. Вы мне позвоните часиков в пять.

— Анечка, ты — золото, — взвизгивает Вика и вешается Ане на шею.

Лиля повисает на Ане с другой стороны. Аня отбивается, но ей приятно.

— Ой, — вспоминает вдруг Лиля, — у меня дома еще столько дел… И платье нужно погладить!

— И у меня тоже!

И вот девочки уже мчатся по улице, возбужденные и радостные оттого, что будет у них сегодня такой замечательный вечер. Аня смотрит им вслед и вдруг замечает Володю. Он стоит у газетной витрины и поглядывает в ее сторону. Аня отворачивается и шагает по улице с высоко вздернутым подбородком. За спиной она слышит торопливые шаги.