Шимпанзе горы Ассерик - Стелла Брюер

Детей нашего возраста по соседству не было, а разница между моей сестрой Хетер и мной была настолько мала — мне в то время исполнилось шесть лет, ей четыре, — что мы не нуждались в других товарищах. Обследование нового дома было сплошным приключением. Оглядываясь назад, я вижу идиллическую картину нашего детства. По утрам после завтрака мы почти всегда бродили по окрестностям, забираясь куда вздумается. В этом не было никакой опасности, потому что крупные звери исчезли из Гамбии задолго до нашего приезда. Время от времени, правда, появлялись слухи, что в нашем краю водятся леопарды, однако места, где их будто бы видели, были малочисленны и расположены далеко друг от друга. Наверное, наибольшую потенциальную опасность для нас представляли змеи, но обычно, столкнувшись со змеей, мы успевали разглядеть только кончик хвоста ускользавшей от нас его обладательницы. При соблюдении осторожности мы находились не в меньшей безопасности, чем дети, живущие в городах или возле дорог. Чтобы с нами ничего не случилось, родители наняли няню-африканку Сату, которая присматривала за нами.

Во время прогулок она показывала нам съедобные плоды и ягоды. В полдень, когда становилось нестерпимо жарко, мы садились в тени большого дерева, и Сату учила нас плести корзины. Одну за другой мы открывали для себя небольшие деревушки, разбросанные в окрестностях. Больше всего нам нравился Банжулиндинг, может быть, потому, что он был расположен совсем рядом. Это была типичная африканская деревня с круглыми хижинами, состоявшими, как правило, из одной комнаты. Для сооружения таких хижин использовались сделанные из грязи кирпичи, которые скреплялись между собой тоже грязью. Солома, служившая крышей, прикреплялась к пальмовым стропилам веревками из коры или пальмовыми листьями. Дома влиятельных членов деревни больше походили на европейские. Они почти всегда сооружались из рифленого железа и, на мой взгляд, были куда менее живописными, чем сделанные из грязи.

Одним из первых, кто посетил нас после приезда в Гамбию, был бродячий торговец Момаду, который с тех пор стал регулярно навещать нас. Момаду — толстый и веселый старый плутишка — сразу же завоевал нашу любовь. Он разъезжал от станции к станции на дряхлом черном велосипеде, который не разваливался только благодаря множеству опутавших его веревочек, проволочек и полосок коры. На середине руля был прикреплен кованый колокольчик из стали, который предупреждал нас о приближении Момаду задолго до его появления. По обе стороны рамы висели два раздувшихся мешка, а третий был привязан кусками проволоки позади сиденья. Весь взмокший, пыхтя после долгой езды, Момаду останавливал велосипед перед садовой калиткой, и старый колокольчик громко и отчетливо возвещал нам о его прибытии.

Завидев кого-нибудь из нас, торговец взваливал свой груз на спину и, сгибаясь под его тяжестью, шел по тропинке к дому. Он никогда не уходил, не продемонстрировав нам всех товаров, хранящихся в его бездонных мешках. Среди них были разные деревянные поделки, украшения, изготовленные местными ювелирами, изделия из кожи и меха. Мы подолгу торговались, прежде чем сговориться о цене, обычно составлявшей треть того, что запрашивал Момаду. При этом каждая из сторон с преувеличенным рвением относилась к сделке — это было ее интересной и необходимой частью.

Наконец все участники спектакля доходили до полного изнеможения. Мы забирали свои покупки, а Момаду складывал оставшийся товар обратно в мешки и, широко улыбаясь, уезжал к следующим покупателям. И тут мы обнаруживали, что нас опять провели и мы купили те вещи, которые нам по-настоящему не нравились и были совершенно не нужны. Однако устоять перед чарами Момаду мы никогда не могли. Может показаться странным, но тогда нас особенно не беспокоило, что многие товары Момаду были изготовлены из шкур диких животных. Вероятно, это происходило потому, что в те времена мы сталкивались только с одним Момаду.

Мои родители очень любили животных. Насколько я помню, у нас в доме всегда жило какое-нибудь существо. Я выросла вместе с Пэлом, золотистым лабрадором отца. Моя сестра Лорна, которая была на восемь лет старше меня, подбирала всех бездомных кошек и приносила их домой. На Сейшельских островах, где я родилась, мы жили рядом с ботаническим садом. Больше всего я любила смотреть на гигантских черепах. Они жили в огромной яме, и иногда я даже получала разрешение покататься на них, хотя в то время мне было никак не больше трех лет. Черепаха обычно останавливалась, пока я взбиралась на нее, и убирала под панцирь голову и ноги. Усевшись на ее спине, я приводила в движение свою лошадку по способу моей няни Мод. Она давала мне маленький камушек, и я водила им взад и вперед по черепашьему панцирю. Это помогало: чешуйчатая голова медленно вылезала из своего укрытия, вслед за ней нерешительно появлялись ноги, я вместе с панцирем резко поднималась вверх и начиналось неторопливое, но увлекательное путешествие вокруг ямы.

Как мне помнится, именно в ботаническом саду я впервые попыталась спасти животное. Однажды мы с Мод возвращались домой, и я заметила на дороге маленькую коричневую птичку, которая подпрыгивала и взмахивала крыльями. Я принесла ее домой, посадила в картонную коробку, которую поставила на кухонный стол, и побежала рассказать обо всем маме. Мы вошли в кухню как раз в то время, когда Джеки, один из котов Лорны, убегал через черный ход, держа во рту мою птичку. Я погналась за ним, крича на ходу, отчего он побежал еще быстрее, и вскоре я потеряла его из виду. Я вернулась домой такая расстроенная, что с трудом могла говорить. Мама успокоила меня и объяснила, что Джеки не виноват: для него съесть птичку — вполне естественно. Это был мой первый урок о законах природы.

Переехав в Гамбию, мы сразу же начали заводить животных. Первым появился Джинджер, красивый рыжий котенок. Чтобы ему не было скучно, мы взяли щенка Шота, немецкую короткошерстную легавую, густо-шоколадного цвета с белым пятном на груди. Шот и Джинджер хорошо ладили между собой. На правах первых обитателей нашего дома они дружелюбно, но равнодушно взирали на появлявшихся у нас вслед за ними других животных. Это была прекрасная пара, их дружба продолжалась до самых последних дней Шота, который умер четыре года назад. Джинджер до сих пор с нами. Ему девятнадцать лет, он по-прежнему здоров и независим.

Вскоре после того как мы переехали, один из наших соседей навсегда покидал Гамбию. Он отдал нам двух своих ручных птиц: Миссис Моп — желтогрудого сенегальского попугая — и длиннохвостого попугайчика Ролли. Мы построили для них вольер в саду возле одного из деревьев гмелины. Ролли был общительной разговорчивой птицей. С веранды мы хорошо слышали, как он беспрестанно насвистывает «Боже, храни королеву» и часами бешено болтает сам с собой. Миссис Моп была совсем другого нрава. При малейшей возможности она норовила клюнуть нас и, насколько я помню, не сказала ни слова по-английски, хотя отчаянно бранилась на одном из местных наречий, если кто-нибудь настойчиво пытался подружиться с ней.