Мертвый кролик, живой кролик - Елена Ивановна Михалкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нина не поняла, к чему относились последние слова: к его отцовству или к ее похищению. Она впилась в него взглядом, пытаясь найти хоть какое-то сходство с собой.
Пепельно-серое лицо с ввалившимися щеками. Запавшие глаза. Лоб в бугристую складку. Как будто Ратманский понемногу съеживался внутри собственного тела. Скоро оно станет ему велико, как скафандр ребенку.
– Ты похожа на мать, – сказал Ратманский. – Я знаю, она умерла.
Если бы он добавил «Соболезную» или как-то иначе выразил формальное участие, Нина уехала бы. Но Ратманский молчал.
Он был в брюках, белой рубашке и синем твидовом пиджаке; на лацкане поблескивал значок Осоавиахима, и Нина не могла отвести глаз от этого значка – странного анахронизма, как будто не из этой реальности.
Ратманский присел на край кровати и положил руку на одеяло. Даже сквозь ткань Нина чувствовала, какая холодная у него ладонь.
– А если я не подойду? – услышала она собственный голос.
– Ты подойдешь.
Нина не стала уточнять, откуда ему это известно. Она понимала, что Ратманский мог проделать все необходимые манипуляции с ее телом, в чем бы они ни заключались, пока она оставалась без сознания. Имея собственных врачей, медицинскую аппаратуру… Это не составило бы труда.
Однако Ратманский на это не пошел. Он дождался, пока Нина проснется, и затем изложил все как есть. Что-то подсказывало Нине: он не станет ни о чем ее умолять, хотя речь идет о его последнем шансе.
– Тебе не обязательно принимать сейчас какое-то решение, – сказал Ратманский. – Отдохни. Погуляй в саду. Там есть пара занятных птиц… Веселые дураки. Может, тебе понравится. А пока поспи.
– Подождите! – Нина привстала. – А что с моей семьей?
– С твоей семьей? – недоуменно переспросил Ратманский.
– Да, где они?
– Наверное, там, где должны быть. Дома. Что ты имеешь в виду?
– Вы что, не связались с ними?!
Нина, обессилев, опустилась на подушку. Конечно, Юре никто не позвонил. Как она себе это представляла? «Здравствуйте, мы похитили вашу жену, она пока без сознания, мы вернем ее вам через несколько дней»? Но глядя на недоумевающее лицо Ратманского, она отчетливо поняла кое-что еще. О ее семье никто и не задумался. Ее мужа и детей не существовало даже на периферии размышлений Ратманского и его помощника.
– Дайте мне телефон! – Она попыталась повысить голос. – Они же там с ума сходят…
– Телефон тебе принесут, – сказал Ратманский. – У меня только один совет: не звони прямо сейчас. Сначала отдохни.
– Почему? – враждебно глядя на него, спросила Нина.
– Тебе нельзя волноваться. Врач сказал: полное спокойствие в течение хотя бы двух дней. Я и так нарушил его запрет, но скрывать, что с тобой произошло и по чьей вине, мне показалось безнравственным…
– А что мой муж сходит с ума два дня – это нравственно?
– Сначала поспи, – повторил Ратманский. – Телефон принесут через минуту, он останется у тебя. Ты можешь звонить кому хочешь.
Он вышел, и Нина осталась одна. Врач исчезла в начале их разговора. Вскоре в палату скользнула девушка с косой и осторожно положила сотовый на стул рядом с кроватью. Это был чужой телефон. О судьбе своего Нина даже не спрашивала.
Конечно, она должна была позвонить сразу. Но в палате было так тихо… Просто полежать в тишине, поспать без того, чтобы на ухо кричали, тормошили ее, требовали поесть, попить или отобрать игрушку у брата…
Нина не заметила, как уснула.
Проснувшись, она первым делом посмотрела на стул. Телефон был на месте. Ей принесли сладкий чай и тарталетки с паштетом, после которых Нина почувствовала, что наконец-то проголодалась всерьез.
– Я бы советовала вам сначала прогуляться, – сказала Анна.
Нина спустила босые ноги на пол, встала, но пошатнулась.
– Мы это предвидели. – Голос Анны звучал почти весело. – Не переживайте, это временно.
Нину посадили в инвалидное кресло, и та же молчаливая девушка с черной косой неторопливо выкатила ее из комнаты.
Она везла кресло по длинным широким коридорам, обитым деревянными панелями, над которыми висели картины – пейзажи, натюрморты. Нина крутила головой, чувствуя себя ребенком в сказочном замке. На лифте они спустились на первый этаж, никого не встретив по дороге. В конце очередного коридора стеклянные двери раздвинулись, и Нина ахнула.
Это была оранжерея. Вот о чем говорил Ратманский, приглашая ее прогуляться по саду! Вокруг цвели апельсиновые деревья, воздух был напоен их прозрачным сладким ароматом. Нину привезли к небольшому бассейну, выложенному мозаикой с золотыми рыбками. Настоящие рыбки лениво плавали над своими мозаичными собратьями, распуская янтарные хвосты.
– Оставить вас одну? – Девушка впервые заговорила с ней.
– Да, пожалуйста…
– Вот здесь кнопка. Как только я понадоблюсь, просто нажмите.
Она улыбнулась и ушла.
Где-то журчал невидимый фонтан. Нину окутало смолистым запахом, как в сосновом лесу или среди можжевельника, нагретого солнцем. Она огляделась и заметила кусты рододендрона, а за ними стелющийся по земле вереск. Ее охватило безмятежное спокойствие. Полгода назад она заикнулась было о том, что хотела бы съездить в отпуск одна. Юра не разговаривал с ней после этого целую неделю. Он никогда не повышал на нее голос: просто замолкал. На его языке это называлось «включить воспитательный игнор». Нина, для которой это наказание было мучительнее любого другого, один раз дошла до того, что в отчаянии пожаловалась его матери. «А ты его не доводи, он и не будет так себя вести, – ответила Тамара. – Со мной ни разу не молчал».
Если бы Нине удалось уехать, как мечтала, она именно так и провела бы свой отпуск. Сидела бы у воды. Ни о чем бы не думала.
Из кустов выпорхнул ярко-красный попугай с желто-синими крыльями и опустился на бортик бассейна.
– Ой! – Нина восхищенно уставилась на него. – Здравствуй!
Попугай что-то приветственно прохрипел и улетел. Нина проводила его взглядом.
Телефон лежит в кармашке ее кресла. Можно позвонить прямо сейчас.
Стоит ей набрать номер
