Мне бы в небо - Уолтер Керн

— Как дела? — спросил Дэнни.

— Пока стагнация. А у вас?

«Стагнация» — это «слово-сигнал» с одной из моих кассет. Несколько лет назад, разведясь и бросив торговать вразнос «экономичными упаковками» по сельским больницам, я побывал на разъездном семинаре по самосовершенствованию, и он помог мне выбраться из ямы, в которую я провалился. И с тех пор у меня сохранились всякие необычные штуки. «Сто величайших идей на свете, краткая энциклопедия». «Честер Прайн. Как вести переговоры». Моя цель — употреблять в речи как минимум три новых слова в день. В первый раз это сделать нелегко — они звучат словно цитаты, но потом начинают выскакивать самым естественным образом. Единственная проблема — в мире становится все меньше аудиалов, поэтому вечно приходится оговариваться. На семинаре нам говорили, что красивая речь обеспечивает успех в бизнесе, но я что-то сомневаюсь.

— Мы открываем для себя японский рынок. Дела идут неплохо. Мне чертовски нравятся их школы. Приятный контраст сравнительно с тем, что мы видим в Соединенных Штатах.

— Как интересно, — откликнулся я. Мне всегда интересно. Я охотно коллекционирую слухи и «конфиденциальную информацию» и составляю портфолио — подборку загадочных предположений и намеков, которыми со мною делятся шепотом в самолете, за стаканчиком виски с содовой. Я забываю о проигрышах, как только срываю куш — говорят, это признак игромании. По правде говоря, меня не так уж волнуют деньги. Их хватало, когда я был маленьким; после того как отец разорился, мы обеднели — но мало что изменилось. Мы вовремя платили за дом и машину, никогда не ужинали в ресторанах и все покупали на распродажах, кроме тех вещей, которые отец умел чинить. Разорившись, мы сами устроили несколько дворовых распродаж, вот и вся разница. Так живут в Миннесоте, за пределами мегаполисов. В небольших городах люди тратят весьма ограниченные суммы денег — и почти все живут небогато, поэтому никто не чувствует себя особо несчастным, если вдруг наступает полоса неудач.

— Это все психология фриланса, — сказал Дэнни. — Американцы теперь полагают, что они никому ничего не должны. Все вокруг неповторимы и уникальны. Памятные кольца заказывают лишь в зависимости от степени ностальгии и благодарности. Я твержу себе, что однажды ситуация изменится, но, может быть, и нет. Не все возвращается на круги своя.

— Изменится. Я читал исследования.

— Расскажите.

Я сунул в рот соленый орешек и раскусил, стараясь не допускать его на левую сторону рта. На прошлой неделе, жуя попкорн в Международном аэропорту Лос-Анджелеса, я потерял золотую коронку и до сих пор ее не заменил. В Небе трудно поддерживать стабильные отношения с хорошим дантистом.

— Слышали о «привязанностях»? Это часть структуры личности. Стремление соприкоснуться с другими. Влиться в большую группу. Противоположное явление — желание быть самим собой. Исследования показывают, что люди сейчас чувствуют себя как бы утратившими равновесие — то есть, речь о публике с высоким уровнем доходов. Они устают от одиночества, и это — сигнал грядущих поведенческих изменений. Возьмите, к примеру, католическую церковь. Она переживает расцвет.

— Неужели кто-то изучает это на полном серьезе?

— Развлекайся и двигайся вперед. Вот в чем фокус.

— Нет. — Дэнни пощупал кадык — один из бессознательных жестов, которые порой делают мужчины, сознающие утрату формы. — Нам то же самое говорят на тренингах по продажам. Это правда. Но я просто не могу поверить, что дошло до такой степени…

— Вы себе не представляете.

— Да уж. И это меня пугает.

Я против воли потянулся за следующей сигаретой. Странное желание меня не отпускало — но был чересчур поздний час для того, чтобы исследовать его источник.

— Наверное, слишком поздно пугаться. Можно говорить откровенно?

— Двое мужчин в баре, которые больше никогда не увидятся, потому что одного из них, вероятно, хватит удар, когда он будет подниматься по лестнице. Говорите откровенно.

— Решения, которые мы принимаем… сомневаюсь, что они действительно наши. По-моему, нас просчитывают наперед.

— Вряд ли, Райан.

— Вот вам пример. На прошлое Рождество хитом сезона была новая кукла — Крошка Краддлс. Да, дурацкое имя. И мерзкая крысиная мордочка. Детям она понравилась, и все, но родители были просто в восторге. Почему? Ответ простой. Это ипохондрики, которые боятся вирусов и бактерий, детьми они обзавелись поздно, лет в сорок, и потому чересчур их опекают, трясутся над ними. А Крошка Краддлс помогает ослабить внутреннее напряжение.

— И кто-то просчитал все это заранее?

— Глория Лео. Я ее лично знаю. Она работает на «Форд и Фармер» в Сан-Франциско.

— Так почему бы кому-нибудь не применить тот же метод к памятным кольцам?

— Держите себя в форме — и наверняка доживете до этого дня.

— Да уж, у меня просто уйма поводов оставаться в живых.

«Гиганты» проиграли. Бармен переключил канал и скрылся вместе с пультом в задней комнате. Нам пришлось смотреть одно из тех шоу, в которых обычно участвует какой-нибудь принстонский историк и доказывает, что, хотя мы и успешно справляемся с какой-то проблемой, не стоит почивать на лаврах и ослаблять бдительность. Сегодня темой разговора была биоинженерия. Один из собеседников заявил, что участие мужчины в репродуктивном процессе вскоре станет излишним благодаря новейшим технологиям, и Дэнни отозвался:

— Поживем — увидим.

Я как будто сидел у телевизора с собственным отцом. После развода тот поселился в отдельной квартире и не отходил от экрана, питаясь магазинной лазаньей и выкуривая сигареты до фильтра. Прогрессист, чьим любимым президентом был Рейган, либерал, уклонявшийся от уплаты налогов, он умер, веря в существование некоего столетнего плана по уничтожению фермерских хозяйств и малого бизнеса. Он утверждал, что план был запущен в 1918 году и, судя по всему, идет с опережением расписания.

Дэнни отодвинул свой бокал и побрел наверх, а я остался наедине с парнем тремя стульями дальше, его лицо казалось мне знакомым. Мой самый большой страх — что в путешествии я столкнусь с человеком, которому некогда твердил о свободе воли и самостоятельном профессиональном развитии. Если он даст мне пощечину, я даже не буду сопротивляться, а встану на четвереньки и склоню повинную голову. К счастью, на сей раз я ошибся. Этот тип — пилот из «Грейт Уэст», однажды он пожал мне руку, когда я сходил с самолета.

— Как там продвигается вопрос о контракте? — спросил я.

— Никак.

— Хотите выпить?

— Разве что колы. Завтра рейс, — ответил он. — Хотя… черт возьми, давайте тяпнем по чуть-чуть.

— Не планируется никаких скрытых стачек, я надеюсь?

— Разве что в октябре. Но еще дней двадцать вы в безопасности.

— Лишний повод закончить к пятнице.

— Что закончить?

Я рассказал ему Он не впечатлился.

И теперь, десять часов спустя, я дорого расплачиваюсь за вечер, проведенный в пьяной бессмысленной беседе. Нажимаю на кнопочку в стене, стеклянные двери «Компас клаб» открываются, и я вижу изящный изогнутый стол, за которым сидит женщина, одетая в цвета авиакомпании — красный и желтый. Я знаю ее — мать двух подростков, явно проблемных, которые сидят на таблетках, — ребята из тех, что меняют свой риталин на картриджи к игровым приставкам и портер. Линда работала стюардессой в «Грейт Уэст», пока не получила травму в аварии, когда самолет внезапно утратил контроль над хвостовой частью. Компания выплатила солидную компенсацию, но Линда враз потеряла половину суммы, когда разводилась со своим идиотом, который благодаря ей окончил курсы хиропрактики. Теперь вся жизнь Линды — в ее сумасбродных сыновьях, и время от времени я навещаю их, чтобы помочь с уроками или погонять в футбол. Старший, Дэйл, пятнадцатилетний толстяк, поклонник триллеров и девочек постарше, напоминает меня самого в том же возрасте. Линда полагает, что я, обладая опытом в области тренингов, прямо-таки обязан помочь парню, но она ошибается.

— Что там с задержкой в Рено? — спрашиваю я.

Линда понижает голос.

— Говорят, утечка топлива. Еще часа на полтора возни.

— Как поживают Дэйл и Пол?

— Мы снова на диете. Решили опять вернуться к той, высокопротеиновой.

— А я думал, вы в ней разочаровались.

— Отчасти. Но если подумать — было небольшое улучшение.

— Надеюсь, вы сумеете взять реванш.

Еще одно магическое слово. Они всегда звучат странно, но, может быть, это просто я их так произношу.

— Что-что?

— Надеюсь, диета вам поможет.

— Скажи, ты купил тот дом, о котором говорил?

Я обдумываю, как бы получше объяснить, что теоретически на нынешний момент я нигде не живу. Сделка так и не вошла в финальную стадию. Владение домом, возможно, не входит в мою структуру личности. Мои родители принадлежали к секте людей, возделывающих свой сад, — их брак был любовным треугольником, в котором участвовали они оба и бархатный газон перед домом, усаженный засухоустойчивым кентуккийским мятликом. У меня нет ни времени, ни, честно говоря, желания. Зеленая трава — на Западе, где царствуют шалфей и опунция, — это заранее проигранный бой, точно так же, как и поиски уединенного места в условиях разрастающейся застройки. Я смотрю на Денвер с его торговыми центрами и парковками, пригородными бассейнами, автострадами и похожими на шайбу топливными цистернами, и сама мысль о поиске уютного уголка в этом хаосе кажется мне шуткой.