Высший пилотаж киллера - Николай Басов

Я взял папку.

– Вы давно знаете Розгедина?

– Я пару раз работал на вашу «крышу». Дела интересные, только платят у вас хреново.

Так, значит, агент. Ну что же, тогда многое совсем просто.

– Эту папку я беру с собой.

– Нет.

– Что?

– Вы можете посмотреть ее здесь. И все.

Так, значит, очень хороший агент, с правом голоса.

Я снова сел в кресло и посмотрел. Оказалось, что менты нарыли только половину материала на гибель Веточки. Все, что не касалось экспертных заключений, сделал вот этот хмырь с очень мягкими манерами. Но телефон Жалымника там действительно был. Я запомнил его, воспользовавшись старыми мнемоническими правилами для запоминания телефонных цифр, которыми мне продолбили плешь на учебе и регулярных переподготовках.

Я вернул папку и пожалел, что был, кажется, резок с этим парнем. Но, с другой стороны, получилось даже неплохо. Я теперь знаю, как он говорит с теми, кто приходит его поднанять с той стороны фронта.

– Если не считать телефона, у нас документы не хуже. – Я посмотрел на него, он на меня. – А что можешь сказать на словах?

– Жалымник, я видел его пару раз, был нормальным слесарем. Недалекий, в меру тупой. Но последние ветры сбили его с панталыку. Он решил, что все можно. Для начала, как почти все они, он запил. Потом стал подличать. Потом разбогател, и боюсь, стал подличать еще больше.

– Ну, ты прямо как его родная мать.

– Я случайно поинтересовался полгода назад о нем у нашего общего знакомого. Это не имело никакого отношения к нынешнему делу, но парень был неглуп и многое видел правильно.

– Видел?

– Сейчас он уехал. Кажется, в Канаду. Все, кто что-то действительно умеет, уезжают. Этим… – он помолчал, глядя в окно, – больше никто не верит и не будут верить уже никогда.

– Так. А что значит – разбогател? По каким стандартам разбогател? По твоим, моим или по…

– У него черная, как смоль, «Ауди». Это по любым московским стандартам немало.

Да, пожалуй. Но мне был интересен этот Стерх, и я спросил:

– Ну а что это значит – черная, как смоль, «Ауди»?

– Это значит, что он вступил в банду, или в какую-то братву, или просто влился в некую коммерческую структуру, которая ничего криминального вроде бы и не совершает, но в расчете на будущее платит так, что может взять у человека все – жизнь, имя, свободу. Я ясно излагаю?

– Ты знаешь конкретно или просто домысливаешь?

– Я знаю, как это происходит.

Я подумал, пытаясь представить себе то лицо, которое еще не успел забыть по фотографии, и черную «Ауди».

– Почему такое большое значение ты придаешь цвету его машины?

– Черные машины обычно не гонят сюда, если нет спецзаказа. А если есть спецзаказ, значит, как правило, машину приходится угонять специально, а не покупать у старьевщика. А это дорого, раза в два дороже обычной иномарки в дешевых перегонных конторах.

– Это опять твои домыслы?

– Разумеется.

Он мне так понравился, что я тут же решил: когда меня выгонят или я смогу сам избавиться от хомута Основного, устроиться к нему работать хоть обычным курьером.

– Ты не любишь коммерсантов? У тебя все время сквозит этакое пренебрежение к ним?

Он развел руками.

– Все, что ты тут видишь, – частная коммерческая структура. Но я работаю, леплю свой кусок хлеба. А половина – шарапники. И их я любить не могу. – Он печально улыбнулся и пояснил, если я еще не понял: – Дармоеды.

Я встал и пошел, но у двери остановился. Да, он был интересен, вот только я бы с ним все-таки слишком близко не сходился. И без того слишком много знает.

– Слушай, ты со всеми так откровенен?

– Нет, я вообще не откровенен. Я просто честно отрабатываю тот чек, который в твое ведомство Вика перешлет сегодня еще до обеда.

– Даже так?

Я пошел к вешалке одеваться. Чуда с изумрудными волосами не было. Вероятно, она выписывала чек на имя Шефа.

Он мне очень понравился. Мне давно так никто не нравился. Это меня немного даже стало беспокоить. И особенно понравилось то, что он в конце концов все-таки соврал. Это было так по-человечески, так дилетантски. Хотя сыграно все было очень убедительно.

Если бы он в начале разговора не признался, что даже не смотрит на свои счета, я бы, не исключено, поверил, что он действительно работает только за деньги.

Глава 6

Из машины я позвонил Жалымнику на работу. Только после тридцатого звонка, когда я решил было, что придется тащиться в этот кооператив собственной персоной и лишний раз светиться перед очень внимательными и ничего не забывающими людьми, кто-то поднял трубку.

Человек этот с усилием осознал, что спрашивают о ком-то, кто у них работал раньше, и хриплым, трубным голосом стал звать приятеля. Наконец появился второй, который умел мыслить в соответствии с задаваемыми вопросами.

Да, Жалымник тут работал, но теперь не работает. Во-первых, уволился по собственному желанию, а во-вторых, какое мне дело? Дело, как я сказал, довольно серьезное, поэтому все-таки хотелось бы узнать, как его разыскать. Тогда, поднатужившись, второй голос ответил, что по телефону таких сведений они дать не могут. Как будто, появившись там, я что-то резко изменю. Ну да ладно.

Я еще спросил, как давно он не работает, голос ответил, что полгода, и положил трубку. Каким бы ни был он способным, но первым класть трубку он научился с детства, и это было необратимо. В большинстве случаев в России вообще можно спрашивать только один раз – как только тебе ответили, тут же бросают трубку, как будто не в силах человеческих ответить на второй вопрос, или каждое слово необходимо оплачивать, или вообще ответы – невыносимая пытка, и каждый ее миг приходится терпеть, стиснув зубы.

Я аккуратно вписал в свою записную бывший рабочий телефон Жалымника, а потом позвонил Шефу. Он был спокоен, то есть с ним можно было даже поговорить. Но я не очень знал, какие вопросы можно задать, а какие пока преждевременны. Но начал со Стерха.

– Шеф, Стерх – это серьезно?

– Не знаю точно, не знаю даже, в каком он сегодня состоянии, но Основной как-то сказал, что тройкой дел, которые он распутал, мог бы гордиться даже наш отдел.

М-да, красноречиво, афористично, как почти все у Основного. И довольно неконкретно. Я еще раз попытался представить себе сидящего за рабочим столом ухмыляющегося, героического Стерха, и у меня не получилось. Получилось, что он все равно должен быть очень грустным.

– А оплачивать его счет ты собираешься?

– Не зная сумму, не могу сказать, что со мной сделают в бухгалтерии, но, по-моему, оплатить придется.

Вот это уже лучше. Так, продолжаем разговор.

– А вообще-то, на него полагаться можно?

– Если он будет уверен, что он работает на законную сторону, если у него не будет сомнений, что его не подставляют, если он будет знать всю операцию или большую ее часть, он вполне может оказать довольно действенную помощь.

– Идем дальше, я звонил на работу к Жалымнику.

– На какую работу?

Я рассказал все, что знал. Шеф изумился, что такая важная информация не нашла отражения в общей папке, которую они переслали мне вечером, а потом вдруг стал чем-то щелкать. Я понял, что он записывает на магнитофон, чтобы потом ввести новые данные в дело. Очень мне это не понравилось. У меня аллергия к некоторым звукам, например, к щелчкам в трубке. Работу автомата Калашникова я переношу не в пример лучше – привык, наверное.

– Хорошо, если у них есть нормальный учет сотрудников, а я думаю, что есть, то очень скоро ты получишь его адрес, – подытожил эту часть разговора мой командир. – Что еще?

И вот тут я сделал ошибку. Я решил поерничать, забыв, что с руководством это возбраняется. Но, как бывает и с лучшими из нас, переоценил себя. Работаю все один да один, вот и захотелось обсудить вполне профессиональные проблемки.

– Шеф, никак не возьму в толк, сколько патронов с собой таскать? Одну коробку или больше?

Он хранил молчание добрых три секунды, для его реакции – равносильно молчаливому осуждению.

– Ты говоришь о револьвере?

Пай-мальчик Шеф всегда очень серьезно относится к оружию. Нет, правда, в этом что-то есть. Другие такие же лопушки-компьютерщики любят поиграть с ним, называют небрежными или жаргонными словечками, а у Шефа этого никогда не было. Он очень серьезно относился к любым «пушкам», и как-то сразу становилось ясно, что он очень хорошо знает, как эти машинки работают.

– Да, о своем…

– Ты взял только один «ствол»?

– Вообще-то…

– И, по-моему, даже не подумал о бронежилете?

Я сдался. Перед лицом такой сокрушительной проницательности я был бессилен.

– Верно.

– Слушай приказ. При первой возможности ты несешься домой… На базу. Подгоняешь вторую кобуру и поддеваешь жилет. Понял?

Ну, со второй кобурой он махнул, мне же не с полком воевать, а… Собственно, я еще не знал, с кем мне воевать. Но теперь жилет придется таскать.