Метаморфозы (сборник) - Максим Карт

Ночью она появилась до того, как сон укрыл меня воздушным одеялом. Не успел я преодолеть порог между ним и реальностью, а Маша уже схватила меня за руку и потянула к вишне. Мы забрались в садовый сарайчик. В его темноте, пронизанной лунным светом, который сочился из щелей между досками, она показала пальцем на детскую лопатку. Мой любимый садовый инструмент из всех, какими мы работали.

«Её возьми!»

Она затащила меня под дерево и приказала: «Копай!»

Я ненавидел возиться с землёй – не переносил, когда пыль попадала на руки и сушила кожу, а папа всегда принуждал меня к физической работе, считая, что только так можно научиться чувствовать настоящую жизнь. Я вгрызался в землю неистово, гонимый страхом и любопытством.

«Я там!»

На глубине полуметра лопатка воткнулась во что-то мягкое. Резануло по носу сладковатой вонью. Невольно отшатнувшись, я упёрся бёдрами в край ямы. Торчавшая в… мякоти лопатка медленно завалилась в противоположную от меня сторону. Превозмогая отвращение, я бросился разгребать землю руками. Откопал… Распухшие детские пальчики выглянули из-под земли. Мёртвые. Мне вдруг захотелось проснуться в своей комнате, чтобы мама лежала рядом и крепко прижимала меня к своему надёжному теплу.

– Тёма, что ты здесь делаешь? – прозвучал в темноте её голос, но не испугал нашкодившего хулигана, а бальзамом успокоил его кипящее нутро. – Тёма…

Я посмотрел на маму снизу, весь перепачканный землёй. Рядом стоял папа со скрещенными за спиной руками. Оставалось только улыбнуться, представив скорые нежности: горячее какао с молоком, добрую сказку на ночь и спокойный сон, на этот раз без Маши. А завтра всё изменится – придётся распрощаться с недостойным поведением и перестать злить родителей, ведь они такие хорошие.

– Выбирайся-ка оттуда, – проворчал папа.

Он подал мне руку и помог вылезти из ямы.

Всхлипнув вдруг, мама убежала в темноту.

Отец повысил голос:

– Артём! Почему ты… Кто тебя надоумил заняться этим?

– Маша.

– Маша?

Он заглянул в яму, я тоже. Там было пусто…

Она была похожа на каменную статую, а не на зыбкое видение. Её ночную рубашку вырезали из журнала и приклеили к совершенно не подходящей по смыслу аппликации. На её лице отсутствовали эмоции. «Шкода» быстро приближалась к ней. Я вдавил педаль тормоза в пол, надеясь предотвратить неизбежное. Она поддалась без сопротивления – тормоза отказали. Я не стал закрывать глаза, желая воочию увидеть то, что должно было произойти. И увидел… Машина на приличной скорости врезалась в девочку, которая лопнула от удара как наполненный красной жидкостью пузырь. Только то была никакая не подкрашенная водичка, а самая настоящая кровь. В шоке я закричал, пытаясь заглушить вспыхнувшую во мне истерику. Заработали дворники, сметая с лобового стекла обрывки ткани, ошмётки мяса и потоки крови. От собственного вопля я пришёл в себя и расслабился настолько, что тело моё стало ватным и податливым. Я будто дал себе установку: «Ты выбился из сил! Тебе требуется перезагрузка для поиска скрытых внутренних резервов!» Рванув руль вправо, чтобы машина съехала на обочину, я отключился.

И пришёл в себя, услышав настойчивый стук по лобовому стеклу. Едва открыв глаза, я сморщился от сильнейшей головной боли, вцепившейся в мой мозг острыми когтями. Стук не прекращался, становясь назойливым. Как молотком по темечку. Я взглянул на стучавшего. На меня пялился небритый мужик в телогрейке. Он прекратил тарабанить по стеклу, увидев, что я очнулся. Я открыл дверь. В салон ворвался убойный запах перегара, от которого я вынужден был отшатнуться.

– Чего это с тобой? – спросил мужик, чуть не засунув голову внутрь машины. – Поплохело?

Я кашлянул и ответил:

– Херово стало вдруг. Сознание померкло ни с того, ни с сего… Да хорошо всё, хорошо уже.

– Ты это, того… – Он высунулся из машины. – До фельдшера заедь нашенского. Тут недалеко, километра полтора. А то видок у тебя неважнецкий. Бледный ты какой-то, нельзя таким за рулём быть.

– Хорошо, хорошо! До свидания.

Я запустил двигатель, послав колхознику сигнал, что разговор окончен. Он всё понял правильно и отступил от машины. Потопал дальше, опасливо оглядываясь на меня, нездешнего, от которого веяло проблемами.

К врачу я заезжать не собирался, а вот магазин продуктовый необходимо было навестить. Во рту так пересохло, что шершавый язык слипся с сухим нёбом и не мог шевелиться без увлажняющей смазки.

Меня не трясло от нервов. Я не бился в истерике, не понимая сути происходящего со мной. Я очень надеялся, что отец объяснит мне всё или хотя бы на чуть-чуть приоткроет завесу тайны. У меня были основания связать его с моими постоянными видениями. Всего лишь пара слов, правда, брошенных мне в детстве, но ничего другого я не имел…

Мы сидели напротив камина и заворожённо смотрели на пожирающий сухую древесину огонь. Папа – с бокалом рубинового вина, задумчивый, с тяжёлым пледом на ногах. И я, безмозглый ещё юнец, трепещущий от ужасных мультиков только-только начавших заглядывать в мой мозг. Я и не думал тогда, что они задержатся в нём надолго.

– Не переживай, Тёма, – сказал вдруг отец после того, как громко треснуло берёзовое полено, выплюнув из камина жирную искру. – Не бойся того, что видишь. Это – иллюзия, побочный эффект, так сказать. Главное, ты живой, Тёма, со мной сидишь, глаз радуешь. Я найду способ избавить тебя от кошмаров, найду. Надо только чуть-чуть подождать…

Эх, папа, ожидание длится уже больше двадцати лет. И моя психика, хоть и закалённая лучше дамасской стали, в один прекрасный момент может не выдержать чрезмерного напряжения. Я осознавал, что образы, периодически всплывающие у меня перед глазами, не что иное, как игры разума, не всегда весёлые и расслабляющие, но игры, жестокие и зачастую кровавые, от созерцания которых гибли мои нервные клетки. От этих игр я уже порядком устал.

Я подъехал к авто-заправочной станции. Хоть бензина у меня и было в избытке, но от запотевшей бутылки минералки не стоило отказываться. Колёса зашуршали по гравию, когда я съехал с асфальта автомагистрали на её пыльное ответвление.

Станция выглядела заброшенной. Похоже, сегодня я был здесь первым покупателем. Не удивлюсь, если навстречу мне из станционного магазинчика выйдет высушенный до состояния воблы старикан с клюкой, непрерывно жующий нечто вонючее цвета коровьего навоза. Внутренне приготовившись к встрече с дерьмом, я открыл фанерную дверцу магазина. По-домашнему звякнул колокольчик, предупреждая продавца – дед закинул в рот жвачку и поковылял к прилавку – о моём появлении.