Скитания души и ее осколки - Инна Хаимова

И Ревека Яковлевна ушла, наверно, она пожалела бабушку – не дай Бог, чтобы еще соседи услышали эти выкрики. Почти до ночи Неля «болталась» по улицам гордая за себя, что сумела выжить бабушкину подругу из дома. Когда же вернулась домой, никто ее и пальцем не тронул. Только мама сказала.

– Зачем ты ей сделала больно? Ей очень плохо. Ее уволили, от нее уходит дочь. Кто тебя научил?

– Она грязная…, – Неля не успела закончить фразу, потому что пятипальцевое клеймо бабушкиной руки крепко запечатало ей рот. Кто-то из соседей пришел к бабушке за спичками.

Почему Женщина сейчас все так подробно вспоминает. Да только потому, что тогда впервые ощутила чувство страха у своих родных. И наяву, Женщина видит, как глубокомысленно умолкали мама и бабушка, если она оказывалась рядом с ними.

Они только и делали, что обсуждали ее школьные дела. Но случалось и так, что у них возникала необходимость сказать друг другу что-то важное, то переходили на еврейский язык. Непонятная тишина затаилась в доме, от которой и Неле становилось страшно, именно в те моменты они говорили, чуть ли не шепотом, обменивались какими-то полунамеками и восклицаниями. Короче жизнь взрослых никак не связывалась с ее жизнью шумной дворовой, где она была таким же ребенком, как и все вокруг.

Это сейчас Женщина понимает, что уже в детстве сталкиваясь с внешним миром, человек придумывает свою роль в нем. Также придумывает людей и отношения с ними. Можно сказать, что мир иллюзий, в котором он находится, внешне имеет вполне реальную, ощутимую оболочку.

Именно в те годы Неля и начала придумывать себя, какой ей быть, чтобы отличаться от Ревеки Яковлевны. Подруга бабушки в еще не оформившемся сознании девочки олицетворяла ту часть еврейского народа, определяемую Зойкой понятием «жиды».

Класса до четвертого Неля не слышала, чтобы ее одноклассницы интересовались национальностью друг друга. Интерес пришел к концу сороковых годов. После Зойкиных разоблачений шпионов, когда Ревека Яковлевна была «выгнана» из дома, Неля впервые услышала о «еврейской трусости». Начался очередной учебный год, Одна из одноклассниц, Таня Глухарева, на большой перемене подошла к Неле. С чего начался разговор, Женщина сейчас не помнила. Только тонкие губы растянутого рта, будто разрезанного лезвием, стоят перед глазами. Говор тянущийся, вязкий, та выдавливала из себя, все равно, что крем из тюбика. Он вроде приклеивался к тебе. И вдруг на одном дыхании летит, доносится до ушей:

– Евреи все трусы. Сейчас многие скрываются и пишутся русскими. Линка Виленская была еврейкой, а стала русской. Я сама в журнале видела. Все знают и смеются.

А больше всего на свете Неля боялась быть смешной. Поэтому решила, никогда из-за трусости не будет скрывать свою национальность, докажет, что ничем не отличается от других детей.

Шлейф туманных картин окутывал сознание Женщины. Некоторое время назад в зарубежной поездке встретила хорошую приятельницу, с которой не виделась более 20 лет. Разговорились, и первое, что услышала:

– Знаешь, ты была первым человеком в моей жизни, вызвавшим удивление.

– Почему?

– Помнишь, как я приняла тебя за грузинку? Нисколько не смущаясь, не сжимаясь от неудобства «унизительного оправдания», простодушно ответила – я еврейка. – В первое мгновение, услышанное мной, показалось не по возрасту глупой непосредственностью. Скажем не дальновидностью. Это изумило, просто поразило меня. Ведь многие скрывали. Но, потом ощутила гордость в ответе. С тех пор, кроме уважения, ты другого отношения у меня не вызывала.

– Да, – ответила Женщина, – были такие времена. Люди хотели жить спокойно. Таких «удивленных» в ее жизни было много. Но сейчас простор доверчивости и простодушия, незамутненость и невинность мыслей тех лет, вызывали некий праздник в душе. И еще Женщина понимала сейчас, что надо держаться прямо и не отступать от принципов, которые помогают выжить в этом мире, не уронив своего достоинства. Она вроде бы заглядывала в зазеркалье и с теперешним знанием видела совсем другую реальность. Ту, что совмещает в себе добро и зло одновременно. Именно это и есть истина, где ничто не оправдывается и не обвиняется. Просто это другая реальность.

А тогда Неля играла не только в обычные детские игры, но озорничала так, что постепенно превращалась в маленькую хулиганку. К четырнадцати годам научилась отпускать нецензурные слова, плевать сквозь зубы, отчаянно драться с мальчишками, бить оконные стекла и несколько раз затягивалась папиросой. Однажды была задержана милицией, откуда ее, просто «изъял» дядя, пока работавший в органах безопасности.

Была еще одна причина ее столь «из рук вон плохого» поведения. Она стала выступать на публике, придумав игру в «национальность». Совершая какой-нибудь проступок, она заранее знала, какое он вызовет недоумение у посторонних людей. Они, никак не могли «взять в толк» – девочка с такой внешностью, непристойно ругается, словно последний «забулдыга». Человек, озадаченный услышанными выражениями, непременно спрашивал «какой же она национальности?» На что неизменно отвечала.

– Еврейка.

Ее с ног до головы окидывал недоверчивым взглядом, даже некоторая оторопь звучала в голосе вопрошающего. Пристально всматриваясь в нее и, словно, рассуждая сам с собой, произносил.

– Совсем на еврейку не похожа. Евреи не такие.

– А я такая, – нагло уставившись на опешившего «зрителя», Неля бесхитростно улыбалась в ответ. Душа ее просто замирала в этот момент от удовольствия. С каждой последующей игрой все больше утверждалась в мысли, что граница между ней и Ревекой Яковлевной из узкого ручейка превращается в полноводную широкую реку, которую не перейти вброд, не переплыть на лодке.

Получалось, что в первую очередь она сама ломала стереотипное представление о евреях, о котором узнала как в школе, так и во дворе. И этот придуманный ею образ все сильнее вживался в нее, становясь ее сущностью. Вполне возможно, поэтому в последующие годы не только посторонние, но и друзья не раз произносили реплику, что только внешность связывает ее с «этой нацией». «Эту нацию» конкретно не обозначали, столь не терпимое было к ней отношение.

Неля вела себя все хуже и хуже, потому что дома ее монотонно журили и не принимали никаких мер. Только бабушка время от времени сокрушенно восклицала: «Господи, что же из нее получится?! Это же позор для всей нации».

Сейчас Женщине казалось, что таким бездействием по отношению к ней ее родственники подчеркивали свою лояльность государству, понимая, что о мыслях взрослых оно судит по поведению детей. Может – быть, от чувства страха перед неизвестным будущим им было легче смириться с ее хулиганством, чем, если бы она «выносила во двор их размышления о жизни». Поэтому своим воспитанием она занималась сама.

И еще, как поняла Женщина, происходило такое от того, что большинство всегда придерживается одной модели, по которой протекает осмысленная жизнь населения. В упрощенном представлении она утверждалась в детских садах, в начальных классах школы, приучали слушаться старших, особенно учителей, то есть наставников. Для взрослых незыблемым правилом становилось выполнение указаний начальства, так как в понимании государства народ оставался несмышленым ребенком. Именно начальство играло роль мудрого наставника.

Но однажды ее «игре» пришел конец. Как уже говорилось, Неля придумала себе «образ уличной оторвы», который чуть не стал ее сущностью. Ведь к четырнадцати годам, с одной стороны превратилась в отъявленную хулиганку, а с другой – стеснительную девчонку, страдающую от длины своего носа. Ее «амплуа» вызывало раздражение и у посторонних людей, и у дворовой шпаны. Всем им казалось, что добровольно выбранный девчонкой «стиль поведения», не что иное, как насмешка и издевательство. Издевательство над «привилегией соответствующего круга публики», в который она со своей внешностью не вписывается. Да еще и общество с каждым днем выражало все большее недоверие и нетерпимость к евреям. К началу 50-х годов существовало негласное положение об «очистке» столиц всех республик, крупных промышленных городов, а тем более Москвы от евреев. Об этой мере она узнала необычным образом.

В течение нескольких лет в доме при ней ни о чем серьезном не говорили, а только обсуждалась погода, еда, учеба в школе. Обуреваемая любопытством, Неля время от времени подслушивала разговоры взрослых. Изредка ей удавалось схватить не только отдельные слова, но и «зацепить» на ухо целые фразы, которые затем «прокрученные назад», всплывали в памяти своими интонациями, чуть не «вкусовыми» ощущениями. Иногда, считая, что девочка находится далеко от дверей, родственники забывались и переходили на русский язык. Скорее всего, это происходило от того, что дядя и мама еврейский знали и помнили не так хорошо, как бабушка. У них ведь не было необходимости изъясняться с окружающими на этом языке и он для них, как сейчас понимает Женщина, был своего рода иностранным, который они когда-то учили в детстве, а с годами основательно подзабыли.