Ничьи Земли (СИ) - Рысевич Таня

— Знаешь, я подумала, что мне надо научиться готовить, — безмятежно сказала Искра. — Возьмёшь меня в ученики?

— Я не умею объяснять, — с сомнением ответила Лина.

— Ну давай хотя бы попробуем! — Искра, похоже, была настроена решительно. — Корона же ты тренируешь!

— Хорошо, — согласилась Лина.

Искра села напротив.

— Что мы будем готовить сегодня?

— Суп.

— Ну, это понятно, — отмахнулась Искра. Время было к обеду, — а какой?

— Ну, просто суп.

— А что мы в него положим?

— То, что найдём, — Лина почувствовала, что начинает закипать прежде, чем вода в котелке, — Или то, что соберём. Или то, что соберут Наяна и Ависар. Или то, что принесёт кто-то ещё.

— Так. И что дальше?

— А потом мы положим это в котелок и подождём, пока приготовится! — Лина поставила миску на землю с таким размахом, что часть крупы всё же выскочила из неё.

Искра долго смотрела на Лину с задумчиво вытянувшимся лицом. Лина, постепенно успокаиваясь, смотрела в ответ, пока не поняла, что только что едва ли не наорала на Хранительницу Свитка Множества Миров. Из-за супа. Выдохнув, Лина произнесла.

— Знаешь, давай я просто буду готовить, а ты смотреть.

— И помогать! — настойчиво добавила Искра.

— И помогать, — согласилась Лина.

***

— А вам известно, когда было прошлое Явление Свитка? — спросила Искра за обедом, наслаждаясь супом, к созданию которого она сама приложила руку (пусть даже вклад этот был невелик). — Когда Свиток в прошлый раз был в Кай-Дон-Моне?

— Кажется, лет триста назад, — поморщив лоб, сказал Ренар.

— Не совсем, — возразила Ависар, — Свиток покинул Кай-Дон-Мон за тридцать лет до подписания договора между Воинами и Целителями, то есть в триста пятьдесят девятом году.

— В триста пятьдесят восьмом, — поправил Маиран, — Договор подписали весной, а Свиток ушёл почти под зимнее Солнцестояние.

Все согласно закивали.

— Ну вот, стало быть, ещё даже двухсот лет не прошло, — подытожила Ависар.

— А какой сейчас год? — На всякий случай уточнила Искра.

— Пятьсот пятьдесят шестой, — откашлявшись, осторожно сообщил Маиран. Искра подозревала, что он ей это уже говорил, но она, как всегда, забыла.

— Жаль, что не пятьсот пятьдесят пятый… — вздохнула Искра.

— Почему? — переспросила Лина.

— Число красивое — три пятёрки, три одинаковые цифры — мечтательно пояснила Хранительница.

Воцарилась на редкость неловкая тишина, прерываемая только какой-то невероятной пантомимой Дона на заднем плане. Искра поняла, что сморозила что-то не то.

— Почему же одинаковые? — нашёлся Ренар. Взгляд у него, впрочем, был такой, как будто он хотел спросить, не ударялась ли Искра головой в последнее время. — Пятьсот, пятьдесят и пять. D, L, V.

— Действительно… — разочарованно протянула Искра, пытаясь понять, откуда она вообще взяла, что число пятьсот пятьдесят пять записывается тремя одинаковыми цифрами. Она с подозрением покосилась на Дона, но тот уже успел взять себя в руки и сидел с невозмутимым видом. — Знаете, это я, наверное, в Свитке прочитала. Он иногда очень странные вещи пишет.

— Да, наверное… — все ощутимо расслабились, приняв такое объяснение как вполне разумное.

Маиран уже привычным образом неожиданно бросил в Корона палку. Но в этот раз хранитель успел вовремя отреагировать (а, может, заранее заметил, что воин готовит тренировочный снаряд) и поймал её. Маиран одобрительно кивнул.

— Ну что, племянничек, пофехтуем? — усмехнулся Корон, поднимаясь и угрожающе раскручивая палку. Правда, спустя несколько взмахов, он ухитрился заехать себе по уху и это получилось вовсе не грозно, а смешно.

— Сдаётся мне, дядюшка, что ты староват для таких фокусов, — вернул подколку Маиран.

— Племянничек? Дядюшка? — удивлённо переспросила Искра.

— Ну… да, — улыбнулся Корон, — Маиран приходится нам с Линой двоюродным племянником.

— Троюродным, — поправила Лина. Корон прищурился, видимо, мысленно пробегаясь по своему родословному древу и согласно кивнул.

Искра продолжила удивлённо на них таращиться.

— А что тебя, собственно, так удивляет? — спросил Маиран. — В нашей деревне куда ни плюнь — попадёшь в брата, тётку, ну, или на худой конец, в свата или шурина. У нас там все друг другу родственники.

— Не все! — гордо задрал нос Ренар.

Маиран откровенно расхохотался, Лина хихикнула, Корон просто сдержанно улыбнулся.

— Ренар, — отсмеявшись, ответил страхолюду Маиран, — если ты ни разу не тискал селянку на сеновале — это ещё не значит, что никто из твоих предков этим не занимался.

— Что? — правильное лицо Ренара страшно перекосилось и пошло багровыми пятнами. Он выпрямился, будто хотел казаться выше и крепко сжал кулаки.

— Что слышал! — ехидно вступился Дон. — Не имею информации о твоей личной жизни, но о похождениях твоего деда слышали даже в Ре-Дон-Гоне.

— И в Лиспе, — добавил Маиран.

— Так что у тебя нет никаких оснований полагать, что ты не являешься родственником Маирана, Лины и Корона, — подытожил Дон.

Ренар явно не мог найти слов, чтобы ответить. В какой-то момент Искра испугалась, как бы он не задохнулся — так тяжело и прерывисто он дышал.

— Янера! — наконец, выдохнул Ренар.

— Да, милорд, — убивица, до этого скромно стоявшая в сторонке, подняла на Ренара отсутствующий взгляд.

— Скажи им! — чувствовалось, что Ренар хватается за Янеру, как за утопающий за соломинку.

— Что вы хотите, чтобы я сказала, милорд? — смиренно переспросила Янера со всё тем же стеклянным взглядом.

Ренар бессильно зарычал, крутанулся на месте и ушёл в лес, сопровождаемый негромким, но от этого не менее обидным смехом. Даже Велен не удержался и только неловко пытался прятать ухмылку за кружкой.

***

— Что я вижу, — внезапно раздался над ухом Маирана змеиным шипением раздался голос Наяны.

Воин вздрогнул и обернулся. Смех смолк. Несмотря на тихий голос, фразу Наяны услышали все.

— Что я вижу, — снова повторила Наяна. — Вы осуждаете человека за деяния его предка, не так ли? За то, чего он не совершал? Смеётесь над тем, чего он стыдится и выносите на всеобщее обсуждение дела его семьи, которые не только вас не касаются, но и имели место быть ещё до вашего рождения?

Наяна выдержала многозначительную паузу, подождав, пока до всех дойдёт смысл сказанного.

— С какими благородными людьми мне выпала честь держать путь и делать общее дело! — едко завершила она свой монолог, и, взмахнув зелёным плащом, тоже покинула стоянку.

Маиран стоял, чувствуя себя так, как будто его только что обмакнули с головой в сортир. И, к сожалению, с этим ощущением он был знаком не понаслышке. Судя по тому, как все избегали встречаться друг с другом взглядами, стыдно было не только ему.

Маиран думал о том, как его всю жизнь раздражало, когда его оценивали не по тому, что он совершил, а в соответствии с его происхождением или должностью. “Сын садовника”, “воспитанник Ордена”, “учащийся первой, второй, третьей ступени”, “ученик Кирия”, “воин”, “посол” — какими бы важными ни были эти принадлежности, для Маирана они были клеймом. Может быть, красивым, почётным — но клеймом. Люди, мыслившие такими категориями, не видели за ними Маирана. Им казалось, что все воины поступают так-то и так-то. Что все учащиеся второй ступени ненавидят мастера боя на дрынах. Что все посланники Ордена Воинов в других городах ничего не решают. Что ученик Кирия обязан быть таким же гениальным, как его учитель.

Маиран всегда считал, что его ненависть Ренар заслужил сам — своим поведением, своими поступками и своим характером. Но сейчас он впервые почувствовал, что корни этой ненависти лежат гораздо глубже. Ренар был сыном человека, который напугал маленького Маирана своим пронзительным взглядом. Ренар родился в семье, членам которой традиция разрешала приказывать, тогда как семье Маирана — подчиняться.

“Как легко, однако, перейти на другую сторону, когда чувствуешь поддержку”, — с досадой подумал Маиран. Его первые годы жизни в Ордене были изрядно омрачены стычками с главным заводилой среди его сверстников. И Маиран привык быть одиночкой, который рассчитывает только на себя и позволяет себе расслабиться только в компании узкого круга друзей. И как легко, оказывается, перейти границу между дружеской шуткой и злыми, по-настоящему ранящими словами, когда рядом есть люди, которые над твоими шутками смеются. Особенно если ты понимаешь — ты не для веселья завёл этот разговор, ты хотел обидеть человека, ранить его в самое сердце. И то, что этот человек так очевидно показывает свои слабости и не готов над ними смеяться — это не оправдание, а отягчающее обстоятельство.