СССР глазами советологов - Федор Урнов

В московском Центральном Дворце пионеров Дебора и я встретились с группой комсомольских активистов. Они в четырнадцать лет вышли из пионерского возраста, вступили в ВЛКСМ, а во Дворце пионеров занимались в кружках по изучению США, Африки, Латинской Америки, Ближнего Востока и т. д. Наши юные собеседники принадлежали к наиболее обеспеченному слою советского общества. Принадлежность к нему требует полной политической ортодоксальности, в обмен на которую дети профессоров, ученых и дипломатов получают всевозможные привилегии и следуют за своими родителями, вступая в партию и погружаясь в относительно комфортную жизнь.

Я давно просил советские власти организовать такую встречу. Мне хотелось понять, чем живут советские юноши и девушки, что они думают о мире, что для них важнее всего, что задевает их души. Когда, наконец, я получил «добро» на встречу, меня просто отвезли во Дворец пионеров и усадили во главе длинного стола. Напротив меня сидело человек 50 в возрасте не больше 15–17 лет. Они — совершенно очевидно — хорошо приготовились к нашей встрече. Я — нет.

Сидя за столом, я вглядывался в молодые, чистые, искренние лица моих собеседников. Один из немногих находившихся в комнате взрослых сказал, что можно начинать. На протяжении нашего полуторачасового разговора в комнату входили все новые и новые люди. В общей сложности пришло человек 12 взрослых и очень много молодежи. Значительно позже один русский в неофициальном порядке рассказал мне, что такая встреча — событие беспрецедентное; на его памяти не было ни одного случая, когда американскому журналисту разрешили бы встретиться с группой комсомольских активистов и говорить с ними о том, о чем он сочтет нужным. Принято считать, что слишком велик риск заразиться чужеродными идеями, а люди в таком возрасте считаются особенно впечатлительными. Мне показалось, что те немногие из бывших на встрече, которые вообще что-либо говорили, достаточно безразлично относились к любым точкам зрения, отличным от их собственной. Правда, чтобы контролировать, что это так будет на протяжении всей встречи, рядом со мной сидел человек средних лет — идеологический руководитель группы, заведующий отделом астрофизики, который выполнял функции сторожа и на всем протяжении разговора вставлял тенденциозные замечания.

Я спросил моих собеседников, изменилась бы их жизнь, если бы они уехали жить в США? Никто даже и не попытался ответить. Я прекрасно понимал их чувства застенчивости и страха перед сторожем. Поэтому обратился с тем же вопросом к девушке, сказавшей, что она занимается в кружке по изучению США. Она ответила, что ее жизнь будет зависеть от финансового положения той американской семьи, в которую она попадет. Если оно будет хорошим, то жизнь ее будет примерно такая же, как и в СССР. Я попытался получить ответ по какому-нибудь другому аспекту этой проблемы, а не только экономическому. Желающих выступить не нашлось.

«Какие пороки этого мира вы бы хотели исправить?» — задал я следующий вопрос. После секундного замешательства ответы посыпались один за другим, и все — вдоль линий, давно проведенных советской прессой. «Диктаторские режимы, лишение человека его элементарных прав, как в Чили и Родезии», — сказал один мальчик. «Дискриминацию, как, например, против народа Палестины», — ответил другой. «Войну, — сказала девочка. — Если она начнется, то погибнет все живое на Земле. У США столько никому не нужного оружия, а люди с голода умирают». «Безработицу», — произнес один мальчик, имея в виду безработицу в «капиталистических странах». «Расовую дискриминацию». «Рост преступности в США и других западных государствах: убийства, грабежи», — произнес новый выступавший. «Делом надо заниматься, а не преступлениями», — заявил другой мальчик, а его товарищ добавил: «В Западной Европе и Америке вновь возникает фашизм, и настало время демократических реформ».

Я обратил внимание моих собеседников на то, что они говорили о проблемах только западной жизни, а не в своей собственной стране, и спросил: «А что бы вы хотели исправить у себя?» Молчание. «Неужели вы не хотите сделать ваше общество еще лучше?» — продолжал я спрашивать у будущих представителей правящей элиты. Наконец один мальчик сказал: «Надо построить коммунизм». Больше от них по этому поводу я не услышал ни слова. Сидевшая рядом со мной Дебора вглядывалась в лица ребят — ни на одном не было даже тени желания ответить.

Тогда я спросил, чем они занимаются в своих кружках. Девочка из латиноамериканского кружка рассказала, что они пытаются глубже разобраться в происходящих в мире процессах, в особенности экономических. Она все время говорила о солидарности с народами Латинской Америки. «А в чем проявляется ваша солидарность?» — поинтересовался я. «Дети продавали сувениры, чтобы собрать деньги для латиноамериканских коммунистов. Послали подарки на фестиваль в Гавану, — пояснил один мальчик. — Была проведена кампания солидарности с Дином Ридом» (американским фолк-певцом, как оказалось, очень популярным в коммунистическом мире, но никому не известным в США. Он поддерживает компартию Чили, живет в восточном Берлине и гастролирует с концертами по Восточной Европе и Советскому Союзу, приводя молодежь в полный восторг. Стоит ему только приехать в США и попасть за решетку за участие в какой-нибудь демонстрации, он сразу становится cause celebre (знаменитым. — Примеч. перев.) на страницах «Правды», являя собой новое доказательство репрессивности американского режима по отношению к инакомыслящим. Этого певца недавно арестовали за пребывание на частной территории во время демонстрации). Одна девочка гордо сказала: «Мы (Дин Рид трагически погиб в июне 1986 года. — Примеч. перев.) собрали десять тысяч подписей в поддержку Дина Рида. А еще у нас проводится кампания солидарности с коммунистами Чили. Мы в феврале звонили в Чили и сказали им о нашей поддержке их борьбы».

Дебора шепотом предложила мне возможный вопрос, и я спросил: «У вас когда-нибудь бывают разногласия с родителями по политическим проблемам?» Все покачали головой: «Нет». — «А с друзьями?» — «Нет, никогда». — «Но политические-то вопросы вы обсуждаете?» — «Да, но разногласий не бывает никогда». Я попросил поднять руки тех, кто все-таки не соглашался с родителями. Ни одного человека. Я засмеялся и сказал, что они, наверное, единственные дети во всем мире, которые никогда не спорят с родителями.

«Кто ваши кумиры?» — поинтересовался я. Длинное молчание, перешедшее в чувство общей неловкости. Наконец мальчик, говоривший о своем желании «строить коммунизм», произнес: «Ленин». Снова молчание. Я оглядел комнату. Взрослым стало явно не по себе.

Девочка из латиноамериканского кружка сказала: «Фидель Кастро и Че Гевара». И снова — тишина. «А кто еще?» — не успокаивался я. Молчание.

Я предложил им задавать вопросы мне. Кто-то спросил о положении в мире. Я сказал, что, по-моему, обе сверхдержавы играют в очень опасную игру, продавая оружие и соперничая из-за сфер влияния в «третьем мире», раздувая региональные конфликты, никому, особенно местному населению, не принося никакой пользы. Реакцией на мои слова был общий шок и негодование по поводу того, что я поставил на одну доску СССР и США: «Соединенные Штаты занимаются такими вещами, но мы, русские, — нет». Мальчик с чуть пробивающимися усиками набросился на меня: «США — империалистическая страна, сосущая кровь из небольших, слабых государств, отнимающая у них урожаи и ничего не дающая взамен. Напротив, СССР чем может помогает этим странам. Посмотрите, как отстали в экономическом отношении страны, которые пользуются поддержкой США: Южная Корея, например, или Филиппины — это же просто колония CLUÄ». «Сторож», сидевший слева от меня, похвалил мальчика: «Молодец!» Я предположил, что ни США, ни СССР не действуют из чисто альтруистических побуждений. Мальчик парировал тем, что СССР часто ничего, кроме неблагодарности, за свою помощь не получает. Например, сказал он, Египет отвернулся от нас и отказался сотрудничать. Он также упомянул Кубу, которая стоит его стране много денег. Может быть, предположил я, СССР что-то получил от Кубы взамен. «Что-то?» — умехнулся «сторож». «Ну да, — сказал я, — например, ремонтную базу для советских подводных лодок, воздушные базы всего в 90 милях от территории США, живую силу для ведения военных операций в Африке».

Моя слабая попытка объяснить, что наши государства никогда не действуют просто из добрых побуждений, вызвала вспышку изумления и негодования, боли и раздражения. Невольно я кинул вызов фундаментальному видению мира, аккуратно разделенного на хороших и плохих; и взрослые, и дети отчаянно боролись за то, чтобы сохранить в целости и сохранности такой образ. Как это напоминало мне мои собственные взгляды 50-х годов, когда мой мир, мир подростка, был поделен пополам железным занавесом, а Америка казалась оплотом нравственности! В этой комнате на меня с полным недоумением смотрело зеркальное отражение того наивного и милого времени.