СССР глазами советологов - Федор Урнов

Мы зашли на кухню, где обнаружили сверкающий холодильник. Я открыл дверцу. Он был пуст, если не считать стакана воды и тарелки с зеленью. Вполне возможно, что его привезли сегодня утром, а заберут сразу же после нашего отъезда.

Я еще раз увидел такой холодильник через несколько лет и намного восточнее — в симпатичной избушке на озере Байкал. И снова нашей журналистской группе показывали прелести рабочей жизни. Кевин Клоуз из «Вашингтон пост», обнаружив в этой избе новенький холодильник, вспомнил мой рассказ про Азербайджан, хитро мне подмигнул и открыл дверцу. Там мы увидели… пачки газет. Холодильник был ими забит доверху.

Официальные лица, организующие эти гигантские рекламные турне по советским достижениям, хорошо знают свое дело. Каждый гость встречает с их стороны деловое дружелюбие, его сажают в «Волгу» и возят от встречи к встрече среди потока улыбок, рукопожатий и тостов. Как правильно заметил Питер Оснос из «Вашингтон пост», «это все не хуже, чем встреча советского журналиста в Канзасе».

Однако иногда на лаковой поверхности гостеприимства появляются трещины, и тогда почетный гость начинает чувствовать себя так, как будто он всем мешает. В Азербайджане все было прекрасно, пока этот самый «типичный рабочий» не отвел нас на задворки своего типичного дома, где находился маленький коровник — грязный, как и все коровники мира. Я стал фотографировать хозяина с дочерью, как вдруг прибежал Удумов, директор в темном костюме, и закричал: «Вы почему здесь снимаете? Зачем здесь? Отведи их в дом!» После этого он увел меня из коровника и очень сердито посмотрел на рабочего. Видимо, он так испугался потому, что на фоне моего снимка были некрашеные сараи.

Затем нас всех повели в автобус (несмотря на протесты тех репортеров, которые хотели поговорить не с типичными, а просто рабочими) и отвезли в город на обед, многочисленные блюда которого тянулись всю вторую половину дня. Некоторые из нас в промежутках между блюдами попытались незаметно уйти и прогуляться по Кубе. Это оказался неторопливый городок с темно-коричневыми домами и кривыми улицами, полными деревьев. Нам весело махали местные жители, а компания ребятишек, гонявших на пыльной площадке футбольный мяч, предложила присоединиться к ним. Наши шикарно одетые телохранители испуганно пошли за нами, вежливо упрашивая вернуться в ресторан к следующему блюду. Когда я один отважно отправился по грязной тропинке мимо покосившихся домов, похожих на хижины деревенской бедноты в Аппалачах, за мной побежал человек, радостно крича: «Вас ждут в ресторане!»

У московских сотрудников МИДа иногда — к сожалению, не всегда — хватало здравого смысла, чтобы испытать чувство неловкости. Порой умудренные опытом дипломаты демонстрируют свои профессиональные навыки. Группу журналистов, в основном из Восточной Европы, Монголии, Кубы и Вьетнама, как-то повезли на свиноферму с очень научной организацией труда. Им сначала больше часа читали лекцию, а затем посадили в автобус, так и не показав ни одной свиньи. Бывшие в группе два или три журналиста с Запада устроили скандал. Как это, говорили они, мы были в свиноферме и не видели ни одной свиньи? График не позволяет, проинформировал сопровождавший их сотрудник МИДа, а график надо соблюдать. Но возражения посыпались вновь. Мидовец объяснил, что по правилам гигиены перед тем, как зайти в хлев, посетители должны будут принять душ и переодеться в стерильные халаты, а на это уйдет много времени. Журналисты сказали, что с огромным удовольствием пройдут через эти процедуры. И тогда мидовец повернулся к тому американцу, который больше всех шумел, и предложил решить этот вопрос демократично, по-американски — голосованием. Американец сразу понял, куда он клонит, но отказаться не мог: он ведь считался защитником демократии. Мидовец, улыбаясь, спросил, кто за то, чтобы остаться и посмотреть на свинью? Ни один венгр, поляк, немец или вьетнамец руки не поднял. «Боюсь, вы в меньшинстве», — вежливо сказал мидовец. Проигравшие голосование американцы заняли свои места, и автобус, взревев, уехал.

Иногда официальные лица ведут себя более спокойно: с большим вниманием относятся к желанию репортера собрать точную информацию, поговорить с людьми и во всем разобраться самостоятельно. Результатом является странная смесь свободы и слежки, сотрудничества и создания помех. Иногда противоположные линии поведения приводят к противоречиям между самими официальными лицами.

После месяца переговоров с различными министерствами группе американских журналистов было разрешено совершить поездку по Западной Сибири. Мы сидели за столом, уставленным вечными бутылками минеральной воды, и совершенно безуспешно пытались узнать у лысеющего бюрократа, каков же все-таки в Тюмени уровень производства нефти. Он потел, как на допросе, но от ответа все время уходил. В конце концов местный советский тележурналист (явно не просто репортер) перебил его, громко и твердо сказав: «Вы, видимо, неправильно поняли вопрос!» Затем он повторил вопрос таким тоном, что не оставалось сомнения: ответить можно. Ответ был тут же дан.

В сером промышленном городе Улан-Удэ мы пришли на завод строительных конструкций, и директор завода, Владимир Чернобыльский, ударился во vranyo и был пойман с поличным. Он сказал нам, что данные о производительности его завода за прошлый год еще не готовы. Мы все прекрасно знали, что эти цифры были уже собраны по всей стране и опубликованы несколько дней назад. Что еще хуже, я успел заметить на стене перед его кабинетом плакат, извещавший о падении уровня производства. Я выдал директору все цифры, тогда он сдался и все нам рассказал. Несколькими днями позже, когда мы собрались уезжать из Улан-Удэ, заведующий отделом образования и науки местного обкома партии Лев Похосоев, очень умный человек, сказал нам, что он сделал выговор Чернобыльскому за неискренность (а скорее — за то, что попался). Могу себе представить изумление директора завода, когда за такие, пусть и неудачные, действия его стали ругать.

Pokazuha имеет, как правило, более возвышенные цели. Когда президент США Джеральд Форд в 1974 году приехал во Владивосток, местные руководители решили приукрасить дорогу из аэропорта. Для этого они выселили людей из изб, стоявших вдоль шоссе, и сожгли избы. Затем нарубили в близлежащем лесу елей и воткнули их в глубокий снег вдоль дороги. В 1971 году Норильск посетил премьер-министр Канады Пьер Трюдо. Из московских ресторанов «Прага» и «Метрополь» туда были привезены официанты, которых переодели в куртки с надписью «Норильск»: чтобы походить на местных жителей. Г-н Трюдо объехал весь город, его поездка привлекла внимание огромного числа людей, что, видимо, было ему приятно. Причина же этого внимания была в том, что местные руководители перевезли в Норильск невиданный там большой черный лимузин марки «Чайка». Поэтому местные жители собирались на улицах поглазеть и покричать: «Глядите: «Чайка»! Глядите: «Чайка»!»

Весьма оригинально в СССР относятся к детям. Ребенка окружают беспрестанным вниманием, как щенка, потерявшегося на перекрестке, и постоянно следят, чтобы он «далеко не уходил». Отношения между поколениями в России можно сравнить с «пеленанием» — традиционным русским способом одевать ребенка, от чего новое поколение родителей постепенно отказывается. Ребенка закутывают в набор ограничений, и эти теплые «пеленки» отнимают у него всякую независимость.

Это видно повсюду: в парках, где родители и бабушки с дедушками с нежным вниманием следят за детьми, постоянно мешая им играть и не давая валяться в грязи, разбить в кровь коленки или просто побыть одному. Как-то солнечным ноябрьским утром я отвел двух своих юных разбойников, Джонатана и Лауру, в Сокольники. Они уселись около большой лужи, покрытой тонким слоем первого льда, и стали увлеченно отламывать палочкой льдинки и разбивать их об асфальт. Тем временем аккуратно одетые русские дети стояли, как положено, рядом с родителями на берегу пруда и кидали уткам хлебные крошки, даже не пытаясь заняться чем-нибудь необычным. Большая часть детей, что проходили мимо лужи, на моих детей не обращали никакого внимания, и только некоторые украдкой заинтересованно поглядывали: что это они там делают? Подошли два маленьких мальчика, посмотрели и стали на цыпочках приближаться к луже. Один нагнулся и поднял льдинку, стараясь не замочить ноги. Их дедушка, все это время ворчавший, сказал им, что пора домой. Мальчики замялись. Дедушка повернулся и стал уходить со словами: «Ну вы как хотите, а я пошел». Мальчики бросили льдинку и побежали за ним.

До ребенка есть дело каждому. Совершенно незнакомые друг другу люди готовы ругаться и спорить по поводу недостаточно тепло одетого или предоставленного самому себе ребенка. Возьмите с собой зимой в Москве свое дитя, оставив открытым кусочек тела, и на вас набросится гневная бабушка, и вы сами почувствуете себя провинившимся ребенком. Когда меня с четырехлетней Лаурой эскалатор вывез из метро на улицу, орлиный глаз какой-то бабушки, стоявшей у выхода, заметил на моей дочери нейлоновую куртку (намного более теплую, чем кажется на первый взгляд). Бабуля сердито посмотрела на меня и заявила: «Молодой человек! Простудите ребенка!» И тут же исчезла, как видение.