Злая Русь. Зима 1237 (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

— За мной, дружинные. А лошади пусть покуда здесь останутся.

Старшой ведет нас за собой через колок — небольшую степную рощу, образующуюся, как правило, рядом с источником воды или там, где грунтовые воды поднимаются достаточно близко к поверхности; практически как оазисы в пустыне! И пока мы бежим, я успеваю присмотреться к окружающим меня людям — а в голове само собой всплывает информация о моих спутниках.

Скажем, бегущего от меня по правую руку парня зовут Ладом — и он весь действительно какой-то ладный, стройный, даже немного смазливый. Но горящие возбуждением и предчувствием скорой схватки глаза, добавляют его внешности необходимой мужественности и брутальности. Лад не трус, и никогда им не был, и хорошую драку уважает! А уж сколько незамужних девок по нему тоскуют и ночами грезят… Остается только завидовать!

А вот Кречета от меня скрывают тяжелые, очень широкие плечи Микулы — едва ли не богатырского телосложения бойца, легко гнущего руками подковы и одним ударом меча способного обезглавить быка! Однажды в схватке Микуле довелось ударить половецкого коня кулаком между глаз — так ведь померла бедная животинка! На вид Микулу словно топором вырубили из цельного куска дуба, особенно лицо — и внешний вид у него немного звероватый. Однако же мало кто знает столь доброго отца, столь ласкового и заботливого мужа и лучшего старшего товарища! В нашем дозоре Микула является вторым после Кречета — был бы первым, да излишняя доброта и честность мешают прямому характером и сердцем воину идти на всякие военные хитрости и уловки, на кои старшой наоборот, весьма горазд. Да и возрастом Микула не вышел — и четверти века еще землю не топчет, хотя выглядит старше своих лет…

Слева же и чуть сзади держится, стараясь не отставать, Захар. Он немного прихрамывает, недавно потянул ногу; в нашем отряде он самый молодой, даже бороду вырастить не успел! Но глаз у него остер — Захар лучший, самый меткий из всех нас лучник, способный сбить стрелой яблоко за полсотни шагов. А на саблях не уступает ни мне, ни Ладу, ни «братьям-половчанам»…

Братья-половчане — это как раз Завид, встретивший утро настоящего дня в дозоре и заметивший неприятеля, и Мал, младший брат-погодка Завида. Оба родились от полоненной их отцом, также дружинником, степнячки-куманки. Последняя столь полюбилась русичу, что он девушку не тронул, не снасильничал в степи (хотя и мог!), а привез домой, поселил в родительском доме, ласкою и заботой пленил ее сердце — а уж потом и повенчался на Марии; с этим именем полонянку и крестили. С тех пор прошло уж двадцать весен; братья-половчане выросли ничем не отличающимися внешне от сверстников, разве что волосы их чуть желтее — но лучших всадников в округе найти будет сложно!

Откуда я это все знаю?! Вопрос хороший. Но я опять-таки могу извернуться и выдать версию, что вся информация в моей голове — есть подборка заранее выученных и запомненных «легенд» персонажей игры-реконструкции. И что из-за очевидных проблем с памятью, опять-таки наверняка связанных с аварией (в версию с алкоголем уже верится крайне слабо), воспоминания приходят как-то обрывочно, кусками.

Впрочем, думаю я опять же на бегу, размышляя о метаморфозах с памятью как-то отстраненно. Основное же мое внимание приковано к земле: как бы не зацепиться ногой за какую корягу! Азарт будущей схватки захватил меня целиком, и все заумные размышления и рассуждения я просто отбросил, оставил их на потом! Ведь в любом случае, вскоре все уже наверняка решится.

Потому как если это реконструкция, нас ждет всего лишь лайтовый бой за очки, «в одно касание». Если нет…

Вот об этом лучше пока не думать!

Глава 3

К приметному дубу с раздвоенной верхушкой, пострадавшему от удара молнии, мы выскочили как-то внезапно. Впрочем, что такое колок? Простая, не очень большая роща — хотя в центре ее казалось, что настоящий лес! Видимо, стоянку разбили в глубине колока ради лучшей маскировки… Однако всего полминуты бега — и вот, мы уже на опушке! А за ней до самого горизонта простирается равнина с желто-серого цвета высокой травой, волнуемой порывами ветра… Да сквозь набежавшие тучи широкими столбами пробиваются солнечные лучи.

От представшей передо мной картины бескрайнего простора на секунду перехватило дыхание — по сравнению с ней я вдруг почувствовал себя совершенно несоизмеримой крошечной песчинкой, столь жалкой и беспомощной, что и помыслить страшно! И тут же в голове молнией промелькнула мысль о том, что против монгольской орды, саму степь олицетворяющую, я также являюсь столь же крохотной песчинкой… И да: вряд ли монголов и покоренных ими воинов разномастных племен меньше ста тысяч. А если меньше, то ненамного, несмотря на все разглагольствования скептиков: четырнадцать тумен у каждого из родственников Чингисхана, отправившихся к последнему морю с Батыем — и в каждой тумене десять тысяч. Штатно! Ведь войско «сотрясателя вселенной» было четко структурировано, разбито на десятки, сотни и тысячи, так что тумена — это что-то наподобие современной дивизии… Причем на границе Рязанского княжества орда стояла не просто так — согласно летописей, Батый ждал подхода своих родичей из степей, где они гонялись за половцами, и поволжья, где покоряли буртасов, чтобы собрать войско воедино. И пусть даже в каждой из приведенных тумен в среднем осталось процентов шестьдесят «личного состава» (потери в боях с булгарами, буртасами, западными половцами, мокшей, все еще незакрытые поставленными в строй рабами), то все равно ведь получается число, близкое к ста тысячам!

Впрочем, от тягостных размышлений я отвлекся уже в следующую секунду, услышал задорные гиканья, и тут же увидел бодро рысящих к дубу братьев-половчан.

Дружинники проскакали мимо — Кречет только утвердительно кивнул им, после чего жестом руки приказал нам прятаться за деревьями, пока половцы не разглядели. Мои соратники выполнили его приказ быстро и умело, я… Я чуток притормозил, оглядываясь по сторонам в поисках достаточно надежного укрытия — в смысле толстого в обхвате дерева, оставшегося «свободным», — не нашел, а поймав на себе злой, буквально испепеляющий взгляд Кречета, метнулся к могучему дубу, замерев рядом с вожаком. Последний лишь зло, неодобрительно мотнул головой, не проронив, впрочем, ни звука — боится, что засада не удастся.

Действительно, приближающиеся половцы могли заметить мое движение — но, по всей видимости, все же не заметили. Аккуратно высунувшись с левой стороны толстого, не менее двух обхватов, дубового ствола, я увидел одиннадцать скачущих за братьями всадников, стреляющих на ходу из луков. При этом у трех воинов лёгкие круглые щиты (возможно плетенные, из той же ивы) были одеты локтевым хватом на левую руку, одновременно с тем удерживающей лук. У остальных приторочены к седлу; на моих глазах один из степняков отчаянно вскрикнув и выпал из седла, поймав удачно пущенную в ответ стрелу в грудь — наши «половчане» огрызаются крепко! Они развернулись в седлах полубоком, обратившись к степнякам, и закинули за спины каплевидные щиты. У одного из братьев — как кажется старшего, Завида, держащегося чуть позади и словно прикрывающего собой Мала — в нем торчат уже два древка! У меньшего же пока нет ни одного… А вот мы свои щиты, кстати, оставили на стоянке!

Между тем, всадники уже практически поравнялись с засадой, и я поспешил укрыться за дубом, довольно подробно разглядев наших врагов. Успел отметить, что последние защищены лишь стегаными халатами, не имеющими никаких металлических вставок, да легкими круглыми щитами, у большинства все еще притороченными к седлам! А помимо луков со стрелами и легких сабель, только трое половцев вооружены также недлинными копьями…

Тот факт, что на моих глазах убили человека — крик боли его был явно не фальшивым, к тому же половца во время удара стрелы в грудь ощутимо дернуло и явственно толкнуло назад, после чего он буквально вылетел из седла! — меня практически не тронул. То, что это не реконструкция, в принципе, уже очевидно… Если только я вдруг не оказался участником съемок очень крутого исторического блокбастера с профессиональными каскадерами и космическим бюджетом, раз создатели позволили себе реальные клинки, а не киношную бутафорию! Но ведь помимо некоторых воспоминаний, мне начали приходить и чувства Егора. А с ними к врагу, являвшемуся на Русь пограбить, да угнать баб и детишек в полон, да побить стрелами и порубить саблями безоружных, проснулась стойкая, непримиримая ненависть. Помог и тот сон, когда я уже был Егором — проснувшиеся чувства не были мне незнакомы!