Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

Шер Али-хана представлял его премьер-министр Сеид Нур Мухаммад Шах-хан, старый человек, некогда доверенное лицо Дост Мухаммада. Сэр Льюис привез в Пешавар проект договора о размещении британских офицеров в Афганистане и на его границах. Нур Мухаммад заупрямился и отклонил это разумное соглашение, сославшись на какие-то древние обещания о невмешательстве во внутриафганские дела. Он даже привел вздорные слова Шер Али-хана, который сказал, что скорее погибнет, чем уступит несправедливым настояниям, хотя даже ребенку была ясна обоснованность требований Британской империи.

Кстати, вот и подтверждение того, что старик и его эмир несли какую-то несуразицу, а не вели серьезные переговоры, — сделанная для Литтона запись заявления Шер Али-хана, переданного Нур Мухаммадом в Пешаваре: «Британская нация — великая и могучая. Афганский народ не может сопротивляться ее силе, но наш народ имеет свою волю, независим и ценит свою честь выше жизни!» Бред, да и только! Пустые разглагольствования не по существу дела…

А потом этот Сеид Нур Мухаммад Шах-хан неожиданно умер, и вице-король велел сэру Льюису Пелли не вступать ни в какие дальнейшие переговоры с его преемником, которого эмир срочно направил в Пешавар. Очень разумно: болтовня эта только отнимала время. Все проблемы гораздо быстрее можно было решить с помощью британской пехоты, кавалерии, а главное, королевской артиллерии, которой этим дикарям нечего противопоставить…

— Слава богу, добрался до конца! — в изнеможении захлопнул последнюю папку Каваньяри и увидел стоявшего в дверях Лайелла.

— Ну что, уяснили наши цели и задачи в отношении соседа на западе?

— Вполне, сэр.

— Вот и превосходно. Это особенно важно, поскольку вы в Пешаваре находитесь на самом острие афганской политики Великобритании. О конкретных же действиях подробно говорится в пакете лорда Литтона. Мы верим в вашу настойчивость и распорядительность.

— Благодарю, сэр! Постараюсь доказать это.

— Не сомневаюсь. А теперь, дорогой капитан, идемте ужинать. Отправляться в путь уже поздно. Переночуете у меня…

Утром, после завтрака, попрощавшись с гостеприимным хозяином, Пьер Луи Наполеон Каваньяри выехал к месту службы. Путь предстоял неблизкий: Симлу и Пешавар разделяло более четырехсот миль.

Экипаж двинулся вниз, к подножию гималайских предгорий. Извиваясь по-змеиному на обрывистых склонах, густо покрытых непроходимыми зарослями, дорога скатилась наконец к станции Калка. Здесь, у Сиваликских холмов, начиналась железнодорожная колея, и капитан добрался поездом до Амбалы. Еще одна пересадка, и вот он уже катил на запад. За окном остались тихая Лудхияна, вечно бурлящий Джаландхар, священный город сикхов Амритсар…

Пограничному комиссару не давал покоя спрятанный во внутреннем кармане мундира пакет. Велико было желание вскрыть его тут же, в вагоне, чтобы после всего прочитанного узнать, какие новые идеи выдвинули его начальники. Но Каваньяри подавил в себе это стремление, решив насладиться доверительным письмом лорда Литтона в более удобной обстановке.

Капитан выдержал характер. Он преодолел искушение даже в Лахоре, хотя провел в бывшей столице «льва Пенджаба» — махараджи Ранджит Сингха целый день среди старых друзей из 1-го Бенгальского европейского фузилерного полка, в котором начинал службу в Индии в 1858 году.

С головной болью после обильного ужина с крепкими напитками комиссар вышел из поезда на станции Вазирабад. Здесь кончалась железнодорожная колея. Королевские саперы усиленно трудились, чтобы в спешном порядке (торопили события!) протянуть линию к Пешавару, но застряли перед рекой Джелам.

Каваньяри воспользовался экипажем, любезно предоставленным ему начальником вазирабадского гарнизона, и покатил дальше. Наконец он въехал в ворота английского военного поселения, расположенного в северо-западной части Пешавара.

Этот укрепленный лагерь был нацелен на Хайберский проход, ведущий непосредственно к Кабулу. Он неизменно играл роль одной из важнейших баз при подготовке наступления на афганскую столицу из индийских земель.

В те годы Пешавар обладал дурной славой самого нездорового места в Индии. Его окружали болотистые районы и орошаемые поля — рассадники москитов и малярийных комаров. Британское же военное поселение представляло собой весьма благоустроенную территорию. Множество густых деревьев и ухоженных кустарников превращали его в огромный сад или, скорее, в парк с широкими улицами-аллеями, на которых поодаль друг от друга стояли удобные виллы и дома. Гималайские кедры и пальмы чередовались с евфратскими тополями и тамариском.

Среди построек выделялось почти квадратное одноэтажное белое здание с небольшой надстройкой, окруженное мощными деревьями и цветочными клумбами, — резиденция комиссара Пешаварского округа. Приземистое, с рядами квадратных колонн, оно словно вросло в эту землю, некогда принадлежавшую афганским племенам — даудзаям, халиль и бар-момандам, будто намереваясь навечно закрепиться в ней своим фундаментом.

Приняв ванну, переодевшись и позавтракав, капитан направился в свой кабинет. На стене, над столом, за которым он обычно работал, висела карта; на ней были изображены не только северо-западные области Британской Индии, но и значительная часть территории Афганистана — вплоть до Кабула. Окна выходили в парк, и, быть может, лишь обилие деревьев мешало английскому комиссару созерцать дорогу, ведущую к Хайберскому перевалу, к лежащим за ним вожделенным землям — афганским, среднеазиатским…

Каваньяри поудобнее устроился за столом, закурил сигару и, вскрыв ножом из слоновой кости пакет, вынул оттуда несколько исписанных листков с изящным вензелем лорда Литтона. Бумаги издавали едва уловимый аромат — вице-король был эстетом.

«Снаружи-то оно благоухает, — подумал капитан. — А вот посмотрим, чем пахнет внутри».

В инструкциях подтверждалось намерение Литтона поддержать любые действия Каваньяри по части активизации пограничной политики. Начало было многообещающим. Оставалось выяснить, какой смысл вкладывал вице-король в понятие «активизация пограничной политики». Однако о пограничной политике меньше всего шла речь в документе. Вице-король излагал в нем наметки программы, выполнение которой должно было привести к полному подчинению Афганистана контролю Британской империи.

«Что касается наших нынешних отношений с Шер Али, — гласил далее документ, — то следует постоянно помнить о важности сохранения позиции самого полного безразличия к нему и непроницаемой сдержанности… Между тем крайне необходимо, чтобы любыми способами, находящимися в вашем распоряжении, вы получали из всех имеющихся источников информацию о том, что происходит в Кабуле или в других местах Афганистана, и сообщали правительству».

Каваньяри с удовлетворением прочел об успехах английской разведывательной службы во владениях эмира: «Поступление сведений из Афганистана стало более постоянным, а сами они — более полными и достойными доверия, чем были до сих пор. Это частично можно отнести за счет прокладки телеграфа в Келат и связей, установленных Сандеманом с Кандагаром. Но мы получаем очень много материалов и из Пешавара. Руководя интеллидженс-бюро, вы станете, я уверен, старательно избегать всего, что произвело бы на эмира впечатление, будто нам совершенно безразличны его действия или что мы не желаем переговоров с ним».

Капитан отметил некоторое расхождение между этим высказыванием и приведенным ранее положением о «позиции самого полного безразличия».

«Я сомневаюсь, — констатировал далее вице-король, — чтобы наши нынешние отношения с его высочеством когда-либо стали удовлетворительными, но единственный шанс улучшить их — это заставить его сначала хорошо понять трудности ситуации, в которой он теперь оказался. По-моему, основным пороком в наших отношениях с Шер Али в прошлом было то, что их дух никогда не совпадал с реальным соотношением вещей — слабостью его положения и силой нашего. Таким образом, убежденный нашим же собственным поведением, будто он является для нас политической необходимостью и, следовательно, крупным политическим приобретением для русских, он, естественно, искал удовлетворения личных выгод, натравливая двух своих великих соседей друг на друга».

Дойдя до этого места, капитан хмыкнул: насколько ему удалось постичь события последних лет, он не помнил, чтобы афганский эмир когда-нибудь пытался стравливать Британскую империю с Россией. Чего нет того нет. Кабул зазнавался, претендовал на самостоятельность — это было. Вел себя излишне гордо и независимо? И в этом Грешен. Но влиять на англо-русские отношения? До этого там наверняка и не додумались бы!..

Концовка документа заслуживала полной сосредоточенности. Она гласила: «Мне кажется, что нескольких месяцев, а возможно, и нескольких недель будет достаточно, дабы показать Шер Али, что он слишком слаб для успешного ведения этой игры. Мы, несомненно, никогда не допустим, чтобы Афганистан попал в руки какой-нибудь другой державы. Однако между Афганистаном с его нынешним эмиром и нами есть практическое различие. Мы можем обойтись без Шер Али; он не может обойтись без нас. В недалеком будущем он должен либо потерпеть полный крах, либо вернуться к своим старым мертвым якорям в Пешаваре в состоянии духа, просветленного горьким опытом.