Прегрешение - Вернер Хайдучек

«А его жена, она-то в курсе?»

«Может, в курсе. А может, и нет. Мы встречаемся то здесь, то там. Только бы нас не увидел никто из его знакомых».

«И ты можешь так?»

«Да будет тебе, мама, перестань, наконец».

Маша последовала за матерью на кухню.

— У меня голова забита семинарами да зачетами, — сказала она. А Элизабет Бош подумала: наверное, так оно и есть.

Потом они вместе пили кофе, а по радио женский голос пел песню про цыгана, который ушел, и ноги сами несут меня вслед за ним.

Элизабет думала, что только в самом начале жизнь швыряла ее из стороны в сторону, а потом потекла гладко и размеренно. Ей вспомнились детские молитвы, которые она лепетала вслед за бабушкой: «Если вечером я засну поскорей, четырнадцать ангелов у постели моей...» Ничего не осталось — ни ангелов, ни святой Барбары, которую погребла гора, как погребла она мужа Элизабет.

Ей вдруг захотелось дойти до пруда, и Маша очень удивилась такой причуде. Мать и вообще-то гулять не ходила, а уж к рудничному пруду и подавно.

Они еще шли по улице, когда начал накрапывать дождь. Но Элизабет не хотела поворачивать, и Маша прижалась к ней.

— Вот кончу учиться, — сказала она, — возьму тебя к себе. Ну ее, эту деревню. Будем вдвоем, ты да я. И будем очень хорошо жить. Поедем на море, слетаем в Болгарию или Ташкент.

— Конечно, — сказала Элизабет, — Ташкент — это, наверное, очень хорошо.

Они дошли до того места, где Элизабет сидела с Якобом на траве. Там они постояли недолго, поглядели на воду, и тут Элизабет вдруг сказала:

— Чайки бывают и черные, и красные, и синие, а бывают большие, как канюк.

— Что за чушь! — вскрикнула Маша. — Откуда ты это взяла?

— Бывают, — сказала Элизабет, — да-да, такие чайки бывают.

Зима выдалась капризная. То сыпал снег, то все таяло, потом вдруг резко похолодало, как ни разу до того. Провода не выдержали мороза. Дети, конечно, радовались, потому что занятий не было, но в хлевах замерзали телята и поросята. Пришлось подсыпать еще соломки, а главное, не оставлять их без присмотра. Председатель кооператива попросил Элизабет помочь им, и Элизабет сразу согласилась. Не одну ночь она провела в хлеву. На шестую ночь у нее умер новорожденный теленок. Корова повредилась в уме и не захотела подпустить малыша. Элизабет насухо растерла младенчика соломой, завернула в попонку и прижала к себе его холодную мордочку. Но спасти теленка не удалось. Он умер, и Элизабет затрусила его сверху соломой. Пришел Раймельт, принес горячего чаю с ромом, сел рядом и тут же заснул. Во сне он упал на бок и тяжело привалился к ней. «Словно Мария и Иосиф», — подумала она, прихлебывая чай. Замычала корова, но у Элизабет даже не было сил, чтобы встать.

— Да-да, я понимаю, тебе плохо, — отвечала она, — так нам всем сейчас плохо.

Казалось, ее голос успокоил корову, во всяком случае больше та не мычала. Только с шахты доносились непрерывные сигналы, словно там звали на помощь. Лишь бы беды никакой не случилось, подумала женщина и тоже уснула.

Еще до рождества Элизабет Бош вместе с другими мужчинами и женщинами из окрестных деревень пригласили к председателю районного совета. Там угощали кофе, вином, пирожными и речами, которые Элизабет приняла очень близко к сердцу. Председатель два раза помянул ее имя, вызвал ее на сцену, вручил ей грамоту и премию, отчего она невольно захлюпала носом.

Раз уж судьба занесла Элизабет в районный центр, в нарядном платье, да и настроение у нее после чествования было приподнятое, она заглянула к фотографу. Сохранить воспоминание об этом дне будет очень даже неплохо, подумала она. Вдобавок у детей тоже должна быть ее карточка. «Мало ли что может случиться в моем возрасте, а внуки даже не будут знать, как я выглядела».

Элизабет Бош старалась изо всех сил глядеть на поднятый палец фотографа с веселым видом. Лампа слепила глаза, шея заболела. Сидя в застывшей позе, она вспомнила Якоба Алена и подумала: ну и затея дурацкая с карточкой, уж до того дурацкая...

Несколько дней спустя, получив готовые фотографии, Элизабет нашла, что выглядит ужасно. Она решила, что ей непременно надо похудеть, и потому легла без ужина.

Подарки Элизабет все приготовила. Елку купила, зарезала утку, испекла слоеный пирог по-богемски. Так уж повелось из года в год, что рождество она проводила вместе с детьми в деревне, и представить себе не могла, что когда-нибудь такой порядок изменится. Но незадолго до сочельника сын написал ей, что Пабло заболел, что поэтому они не приедут, что сами они очень огорчены, но мать, конечно же, их поймет, в Новый год они с лихвой наверстают упущенное.

Весь день она не находила себе места, уронила тарелку, а на ступеньке перед универсамом поскользнулась и упала. Все кругом перепугались, поэтому Элизабет сделала вид, что ничего страшного с ней не произошло. Конечно, у нее мелькнула мысль, что, коли так, Ханс и Регина вполне могли бы пригласить ее к себе, но ведь приедет еще и Маша, а столько народу их квартира не вместит. Больному ребенку нужен покой, тут и спорить нечего.

Она сложила подарки в коробку, положила туда же сладости и несколько еловых веток. Пусть сын и невестка не огорчаются из-за этого, написала она, ведь с ней Маша, и бургомистр ее пригласил, и к Лаутенбахам она звана на карты. Лишь бы только Пабло поскорей выздоровел, а все остальное не так уж и важно.

Элизабет отнесла коробку на почту, и когда служащая удивленно спросила, неужели сын с семьей не приедут на рождество в деревню, Элизабет поспешила ответить:

— Конечно, приедет, только на рождество он не может вырваться, ведь всегда что-нибудь да происходит, и в газете кто-то должен быть, чтоб сразу написать об этом.

— Да, он стал большим человеком, — сказала приемщица.

А Элизабет не без гордости ответила:

— Иногда мне кажется, что ему это даже и не под силу, бедняжке.

А вскоре объявилась Маша. Элизабет уже начала терять терпение.

— Ну, отдохни, — сказала она, вынула вещи из чемодана и забросила грязное белье в машину.

Маша поспала немного, но скоро проснулась и спросила, где Ханс, когда он с Региной и с сыном собираются приехать.

— Через несколько дней, — ответила Элизабет, но, прочитав неудовольствие на лице у Маши, поспешно добавила: — Он должен подменять главного редактора, да и мальчик приболел. Отпразднуем разок вдвоем с тобой, тоже ведь неплохо.

Она и не подозревала, что у дочери совсем другие планы. Один болгарский студент пригласил Машу лететь вместе с ним в Софию, и Маша согласилась. Ей осточертело играть в прятки с женатым Херботом. Тут — два часика, там — денек, все время сидеть на месте, ждать и мчаться по первому зову. Иногда она казалась себе обычной шлюхой на содержании. Короче — хватит. Катись на рождество к своему семейству, а оттуда — ко всем чертям.

Билеты были куплены, места забронированы. Сочельник — с матерью, тут уж ничего не изменишь, но самолет улетает ранним утром в первый день праздника. Маша рассчитывала на брата с женой и сыном. Уж Пабло вполне бы заменил ее. Но брат, оказывается, не приедет.

Она уговаривала мать поехать к ним, в город, но мать находила сотни отговорок, чтобы не ездить.

Утром двадцать четвертого Маша встала ни свет ни заря, сбегала за булочками, сварила кофе и подала матери завтрак в постель. Элизабет хоть и сопротивлялась, что ее так балуют, но в глубине души была счастлива. Она хотела причесаться и надеть блузку, но дочь не позволила.

За те полчаса, что они вместе завтракали, Маша твердо решила никуда не ездить, но уже во время мытья посуды эта решимость дрогнула. Возможно, для матери это не так уж и страшно. «Ей все равно придется рано или поздно привыкать к тому, что мы уходим из дому», — подумала Маша. Немного спустя она поцеловала Элизабет и обронила:

— Вообще-то я собиралась на праздник в Софию, но оставить тебя одну... нет и нет.

Элизабет окаменела и даже закрыла глаза.

Маша усадила мать на стул, опустилась перед ней и прильнула головой к ее коленям.

Мать смотрела на голое дерево за окном.

— А ты долго у меня пробудешь?

— Да не поеду я никуда, — ответила девушка.

— Ну что ты, такая интересная поездка, это ведь не каждый день бывает.

— А ты как?

— Ну, у меня дел хватит. Тут у нас будет вечер с кофе и напитками. Раз меня наградили, мне даже неудобно уклоняться. Бургомистр будет недоволен.

Они немножко посидели рядом. За окном падал снег. Вечером ели карпа с картофельным салатом. На рождество так у них было всегда, карп отварной и карп жареный, а на десерт — булочки с маком. Для погибшего мужа тоже поставили стул, а на стол тарелку. Так всегда делала бабка, а теперь вот Элизабет.

Еще позднее они зажгли свечи и вручили друг другу подарки. И спели вместе «Тихая ночь» и еще «Расцвела розочка».

Автобус уезжал без малого в десять. Элизабет помогла дочери уложить чемодан. Она больше не испытывала боли, только желание, чтоб Маша поскорей уехала. Она подошла к окну и, когда Маша с улицы послала ей воздушный поцелуй, ответила тем же. Она спохватилась, что даже не спросила у дочери, надолго ли та уезжает и где остановится в Софии, хотела выскочить на улицу, но передумала.