Под гнетом окружающего - Александр Шеллер-Михайлов

— Куда это?

— Опять въ бѣга! — отвѣтилъ Баскаковъ и, поцѣловавъ дѣтей, сталъ садиться въ бричку, но еще не ѣхалъ, повидимому, поджидая кого-то, должно-быть, старшую дочь, которой не было на крыльцѣ.

Гость прошелъ въ господскій домъ, не обращая никакого вниманія на пятившихся отъ него ребятишекъ.

— А, Михаилъ Александровичъ, милости просимъ. Прошу покорно! — суетливо заговорила хозяйка дома и стала торопливо очищать для гостя одно изъ захламощенныхъ креселъ.

— Бла-годарю, — проговорилъ гость. — А Лизавета Николаевна?

— Дома, дома! Что-то понадобилось передать моему благовѣрному, побѣжала къ себѣ,- скороговоркою заговорила хозяйка. — Вѣрно денегъ попросилъ, такъ пошла у себя всѣ мышиныя норки обыскивать, послѣднія копейки сбирать… Охъ, ужъ вы знаете наше положеніе! — точно оправдывалась въ чемъ-то заискивающимъ тономъ хозяйка. — Да Лиза сейчасъ придетъ, сейчасъ. Вотъ я ее позову.

— Я могу и подождать, — небрежно замѣтилъ гость, похлопывая себя хлыстомъ по сапогу. — Зачѣмъ спѣшить?

Онъ разсѣянно сталъ ходить по комнатѣ, вбросилъ для чего-то въ глазъ стеклышко и подшвырнулъ ногой какую-то, попавшуюся ему подъ ноги, тряпку. Хозяйка поспѣшила нагнуться и прибрать эту вещь, помѣшавшую гостю.

— Не достроилась я, все въ безпорядкѣ еще, — оправдывалась она, но не получила отвѣта.

Прошла минута молчанія. На дворѣ загремѣли колеса.

— Ну, уѣхалъ! — обрадовалась хозяйка и крикнула:- Лиза, Лиза, Михаилъ Александровичъ пріѣхалъ!

— Я видѣла, — послышался сдержаннымъ голосомъ произнесенный отвѣтъ, и въ комнату вошла Лиза; она вся зарумянилась и тщетно старалась скрыть волненіе.

Скрывать свои чувства ей никогда не удавалось.

Михаилъ Александровичъ пожалъ ей руку.

— А я пріѣхалъ къ вамъ… — началъ онъ.

— Я уйду, я уйду! Извините, у меня дѣла… Но достроилась я… Я, вѣдь, мать семейства, — перебила его хозяйка и засовалась по комнатѣ, захватывая съ собою что-то изъ валявшагося подъ диваномъ хлама.

Задонскій кивнулъ головой, даже не взглянулъ на нее. Она вышла.

— Свиданіе устраиваетъ! — раздражительно и съ злой ироніей произнесла Лизавета Николаевна и отвернулась лицомъ отъ гостя.

— Вы сегодня не въ духѣ? — спросилъ онъ.

— Да развѣ можно быть здѣсь въ духѣ? — строптиво спросила въ свою очередь дѣвушка.

— Привыкнуть надо, — мягко и наставительно произнесъ онъ; потомъ нѣжно взялъ и поцѣловалъ ея руку.

Дѣвушка стояла, но шевелясь, на мѣстѣ и, сдвинувъ брови, о чемъ-то думала.

— Знаете ли, мнѣ иногда кажется, что вы не только презираете мою семью, но смѣетесь и надо мной, — задумчиво, и серьезно проговорила она.

— И вы вѣрите этимъ чернымъ думамъ? — вкрадчиво и мягко спросилъ онъ, любуясь ея прекраснымъ въ задумчивости лицомъ.

— Что толку, если бы и повѣрила теперь? — спросила она глубоко-печальнымъ тономъ, невольно дѣлая удареніе на послѣднемъ словѣ.

— Да! я и прежде говорилъ, что я кажусь вамъ человѣкомъ слишкомъ помятымъ жизнью, для того, чтобы ваша чистая натура отдалась мнѣ безъ сомнѣній, безъ подозрѣній, съ полной вѣрой въ меня, — съ упрекомъ и горечью замѣтилъ онъ.

— Милый, что же мнѣ съ собой дѣлать! Это мимолетныя облака, это весенніе дожди, — страстно проговорила она, прижимаясь къ нему.

Казалось, что теперь она такъ же искренно желала удержать его возлѣ себя, какъ за минуту ей хотѣлось отогнать его прочь. Что-то нервное, нетерпѣливое было во всемъ ея существѣ. Такъ выглядятъ люди, не давшіе себѣ яснаго отчета въ своихъ чувствахъ, не нашедшіе своего настоящаго пути и даже не знающіе, гдѣ его искать. Они бросаются туда и сюда, удовлетворяются чѣмъ-нибудь на минуту и потомъ снова мечутся и волнуются нетерпѣливой досадой и чувствомъ неудовлетворенности.

— А теперь опять проглянуло солнце? — шутилъ съ ней пріѣзжій, какъ съ капризнымъ ребенкомъ.

— Солнце, солнце и любовь!.. Любовь прежде всего, выше всѣхъ подозрѣній, внѣ всякихъ вопросовъ, — говорила она, и ея глаза вдругъ заблестѣли необычайнымъ огнемъ страсти, веселости и удали.

— Здѣсь скверно, грязно, душно; поѣдемъ въ поле! — смѣло предложила она.

— Но ты забываешь, что теперь вездѣ народъ, вездѣ глаза… Насъ увидятъ.

— Ты трусишь? — захохотала она и прибавила вызывающимъ тономъ:- А я ничего не боюсь, ничего! Пусть смотрятъ, пусть говорятъ!.. Вѣдь у насъ, у кисейныхъ барышень, ни въ чемъ нѣтъ мѣры! — насмѣшливо закончила она.

Михаилъ Александровичъ очень боялся тѣхъ минуть, когда Лизавета Николаевна начинала очень горько и безпощадно подтрунивать надъ собою. Онъ почему-то угадывалъ, что въ одну изъ такихъ минутъ она разомъ взглянетъ на свое положеніе и отрезвится отъ увлеченія. Онъ поспѣшилъ перемѣнить разговоръ.

— Меня тетка ждетъ. Завтра она пришлетъ за тобой. Соскучилась… Ты пріѣдешь?

— Да…

Въ эту минуту на дворѣ послышатся шумъ и раздались крики ребятишекъ:

— Иванъ Григорьичъ пришелъ! Иванъ Григорьичъ пришелъ!

Черезъ нѣсколько времени въ гостиную, гдѣ стояли молодые люди, явился новый гость. Это былъ не очень красивый, немного неуклюжій человѣкъ, не то баринъ, не то мѣщанинъ; на видъ ему можно было дать двадцать семь, двадцать восемь лѣтъ, хотя, на самомъ дѣлѣ, ему едва минуло двадцать четыре года. На немъ были надѣты высокіе сапоги, въ которые были засунуты брюки. Ребятишки бѣжали за нимъ въ припрыжку, и одинъ изъ лихъ шаловливо привѣсился за руку гостя; тотъ, кажется, даже и не замѣнить этой, не совсѣмъ легкой и не очень удобной, ноши.

— Иванъ Григорьевичъ, здравствуйте. Давно ли пріѣхали? — дружески протянула гостю руку Лизавета Николаевна.

— Сегодня, по утру, — отвѣтилъ онъ, радушно сжимая протянутую ему руку.

— Лиза, Лиза, Иванъ Григорьичъ мнѣ книжку съ картинками привезъ, — кричалъ одинъ мальчуганъ.

— И мнѣ, и мнѣ,- кричали другія дѣти.

— Попрежнему балуетъ ихъ, — разсмѣялась Лизавета Николаевна.

— Чтобъ пугаломъ учителя не считали, — усмѣхнулся онъ.

— Ну, васъ-то и безъ того не сочтутъ пугаломъ, — проговорила она и поспѣшила представить другъ другу гостей.

Они раскланялись.

— Я васъ, кажется, встрѣчалъ прежде; вы тогда еще семинаристомъ были, — промолвилъ Михаилъ Александровичъ.

— Да, вы тогда еще пажомъ, кажется, были, — отвѣтилъ съ усмѣшкой Иванъ Григорьевичъ.

Всѣ молчали послѣ этихъ неловкихъ фразъ. Видно было, что имъ не о чемъ говорить другъ съ другомъ.

— Такъ вы завтра будете къ теткѣ? — спросилъ Михаилъ Александровичъ, прерывая неловкое молчаніе.

— Пріѣду, — отвѣтила Лизавета Николаевна.

Михаилъ Александровичъ откланялся. Лизавета Николаевна вышла за нимъ. Вскорѣ раздался стукъ колесъ его кабріолета.

— Ахъ, что это Михаилъ Александровичъ и не посидѣлъ, а я чай приготовила, — вбѣжала впопыхахъ хозяйка дома съ выраженіемъ недоумѣнія на лицѣ.

— Ну, что жъ, меня напоите, — замѣтилъ шутливо Иванъ Григорьевичъ, здороваясь съ ней.

— Да какъ же, я и не простилась съ нимъ, — заботилась она. — Вотъ, невѣжей назоветъ! Какъ бы не разсердился…

Иванъ Григорьевичъ съ любопытствомъ слѣдилъ за волненіемъ хозяйки. Для него, не бывшаго въ деревнѣ всю зиму, эти ухаживанья за Михаиломъ Александровичемъ Задонскимъ были новостью. Онъ не зналъ ни о присутствіи Задонскаго въ деревнѣ, ни о его близкомъ знакомствѣ съ Баскаковыми, ни объ отношеніяхъ къ нему Лизаветы Николаевны.

— Вѣдь я мать, я обо всемъ должна подумать. У меня семеро дѣтей, дочь невѣста, — заговорила хозяйка. — У меня, просто, голова кругомъ идетъ… Мой-то соколъ опять крылья расправилъ, улетѣлъ…

— Куда? — почти безцѣльно спросилъ гость, у котораго какъ-то невольно вертѣлся въ головѣ вопросъ объ отношеніяхъ Задонскаго къ Баскаковымъ.

— Христосъ его знаетъ! Вѣдь онъ мнѣ отчета не отдаетъ. Рыскаетъ, рыскаетъ по свѣту круглый годъ, налетитъ на недѣлю, на мѣсяцъ домой, откормится, отоспится и поминай, какъ знали, ну, а у меня, глядишь, дѣти.

Иванъ Григорьевичъ очень серьезно дослушалъ конецъ этой жалобы, какъ нѣчто давнымъ-давно извѣстное ему, и принялся толковать съ дѣтьми о будущихъ учебныхъ занятіяхъ на лѣто. Подали чай. Въ комнату пришла и Лизавета Николаевна. Она весело и оживленно стала разговаривать съ Иваномъ Григорьевичемъ, передала ему, какъ она занималась съ дѣтьми зимою. Сразу можно было замѣтить, что молодые люди находятся въ безцеремонныхъ, пріятельскихъ отношеніяхъ.

— Она сердитѣе васъ, Иванъ Григорьичъ, — заговорили дѣти. — У-у, какая она строгая!

— Я съ вами часъ, да два занимаюсь, такъ на мудрено добрымъ, да терпѣливымъ быть, а ей вы, а думаю, весь день досаждаете, — усмѣхнулся учитель. — Вотъ погодите, и я васъ къ рукамъ приберу!

— Да, да, Иванъ Григорьичъ, строже надо быть съ ними, — сказала хозяйка. — Я ужъ вамъ ихъ съ рукъ на руки передаю; порите ихъ, сколько душѣ угодно!