Под гнетом окружающего - Александр Шеллер-Михайлов

— А мать насъ не найдетъ и останется здѣсь одна жить, совсѣмъ одна! И станутъ ее мужики притѣснять…

— Неправда, неправда! Мать соскучится и придетъ къ намъ, и мы ее кормить будемъ, — торопливо перебила маленькая Катя. — Такъ сестрица Лиза говорила, — тихо прибавила она.

— Да, да, сестрица Лиза дурного не выдумаетъ, — задумчиво проговорилъ отецъ. — Ея слушайтесь; никого не слушайтесь, а ея слушайтесь! — добавилъ онъ ласково и грустно.

— Да ты, папка, не уѣзжай! — жалостно произнесъ одинъ изъ дѣтей.

Отецъ вздохнулъ, но промолчалъ. Въ комнатѣ настала тишина. Всѣ, кажется, погрузились въ мечты о піанахъ будущей мирной жизни. Эти планы давно были извѣстны во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ каждому изъ дѣтей. Отецъ — этотъ вѣчный изобрѣтатель новыхъ анекдотовъ и удивительныхъ исторій, какъ-то вмѣсто сказки неумышленно высказалъ дѣтямъ эти фантазіи, и дѣти подхватили разсказъ, дополнили его различными подробностями, расширили картину и постоянно возвращались къ ней послѣ бурныхъ сценъ въ домѣ. Это будущее было для нихъ то же, что далекая пристань для потерпѣвшихъ кораблекрушеніе моряковъ. Всѣ они давно знали, что и кому принадлежитъ въ разсказѣ, знали, что добавленіе о пріѣздѣ соскучившейся матери къ бѣжавшей отъ нея семьѣ принадлежитъ старшей сестрицѣ Лизѣ, про которую они говорили между собою: «Извѣстно, она у насъ добрая», и которая теперь задумчиво сидѣла, склонивъ голову на плечо отца…

Балованное дитя родителей, любимецъ родныхъ, добродушный, но, тѣмъ не менѣе, страшный мучитель учителей и начальниковъ, съ пятнадцатаго года побѣдитель женскихъ сердецъ, честнѣйшій и преданнѣйшій товарищъ, защитникъ слабыхъ и открытый кошелекъ неимущихъ, гуляка тридцатыхъ годовъ, душа общества, незамѣнимый собесѣдникъ, декламирующій наизусть всего Пушкина и всего Баркова, юнкеръ въ отставкѣ, таковъ былъ Николай Николаевичъ Баскаковъ до женитьбы. Чуть не нищій и первый врагъ своей довольно не бѣдной и совсѣмъ не образованной жены; приживалка и шутъ въ домахъ сосѣдей, гдѣ проводилъ онъ цѣлые мѣсяцы, изрѣдка заглядывая въ родное гнѣздо; ярмарочный игрокъ на бильярдѣ, при помощи котораго онъ зашибалъ кое-какія деньги на нѣсколько дней; любящій, но безалаберный отецъ; то проливающій слезы грѣшникъ, то дикій звѣрь въ пьяномъ видѣ, таковъ былъ Николай Николаевичъ Баскаковъ послѣ женитьбы. При первомъ удобномъ случаѣ онъ готовъ былъ обыграть на бильярдѣ до послѣдней копейки какого-нибудь купчика и, возвращаясь съ игры, съ такой же искренностію готовъ былъ дать хоть десятокъ рублей первому попавшемуся бѣдняку. Во время своего пребыванія у какого-нибудь грознаго сосѣда старыхъ временъ, онъ могъ спокойно смотрѣть, какъ пороли крестьянъ, и такъ же хладнокровно бѣжать тушить пожаръ въ избахъ этихъ крестьянъ, жертвуя даже своею жизнію. Онъ позволялъ иногда продѣлывать надъ собою невообразимо-пошлыя штуки и въ то же время дрался два раза на дуэляхъ за самыя невинныя шутки. Онъ любилъ своихъ дѣтей, но болѣе портилъ, чѣмъ развивалъ ихъ, и не умѣлъ отстоять ихъ передъ своею женою, убѣгая изъ дому; впрочемъ, онъ могъ не бояться за жизнь дѣтей, такъ какъ именно подъ его вліяніемъ они стали «озорниками» и умѣли постоять за себя. Иногда онъ былъ радъ куску хлѣба, но подчасъ, зашибивъ копейку, вмѣсто порядочной одежды, вмѣсто хлѣба, накупалъ бронзовыхъ цѣпочекъ, духовъ и помады. Въ обществѣ на Николая Николаевича смотрѣли различно: одни называли его «добрымъ малымъ и широкою натурою», другіе — «жалкимъ шутомъ, потерявшимъ стыдъ», третьи — «хитрой бестіей и подлецомъ». Славянофилы считали его безгрѣшной жертвою, погибшей при введеніи къ намъ западной цивилизаціи, въ узкія рамки которой не можетъ втиснуться могучая русская натура. Западники указывали на него, какъ на ходячее доказательство неспособности русскаго человѣка сдѣлать что-нибудь безъ основательнаго знакомства съ западной наукой. Сходились люди только въ одномъ мнѣніи о немъ: никто не считалъ его дуракомъ и, несмотря на то, что онъ во всю свою жизнь ничего не дѣлалъ, кромѣ глупостей, его называли очень умнымъ человѣкомъ.

Супруга Николая Николаевича, Дарья Власьевна Баскакова, урожденная Бабинова, была еще болѣе оригинальнымъ и безтолковымъ существомъ. Мужъ разъ и навсегда охарактеризовалъ ее слѣдующими словами:

— Дарья Власьевна, пожалуй, иногда и можетъ разсудить что-нибудь умно, только безъ умысла… Вѣдь по исторіи извѣстно, что Богъ сподобилъ однажды и ослицу промолвить человѣческое слово.

Эта женщина, способная только безъ умысла обмолвиться умнымъ словомъ, вѣчно съ кѣмъ-нибудь ссорилась, что-нибудь строила и кого-нибудь рожала. Тяжбы съ сосѣдями у нея не прекращались никогда. Самое замѣчательное изъ дѣлъ этого рода было то, когда умеръ ея крестный отецъ, и она потребовала себѣ долю изъ его имѣнія отъ законныхъ наслѣдниковъ. Сначала она поскакала съ просьбой въ уѣздный городъ, потомъ въ губернскій и, наконецъ, въ столицу. Нигдѣ не хотѣли принять ея прошенія.

— Онъ вамъ не родня! — говорили ей чиновники.

— Да что вы, отцы родные? Не родня? Отецъ-то крестный мнѣ не родня? — волновалась Дарья Власьевна. — Да если бы у него сынъ былъ, такъ я за него бы даже замужъ-то не могла бы выйти. Вотъ какая мы родня-то! — объяснила она.

На всѣ возраженія она только таращила глаза и выражала на своемъ лицѣ тупое недоумѣніе, за которое одна изъ ея служанокъ дала ей на своемъ жаргонѣ кличку «отолпѣшенной»; это выраженіе постоянно являлось на ея лицѣ во всѣ трудныя минуты ея дѣятельной жизни.

— Да зачѣмъ же я ѣздила-то, тратилась-то я зачѣмъ? — восклицала она. — И что это за законы такіе: то родня, то чужой, и женой не смѣешь быть, и наслѣдницей не можешь сдѣлаться?.. Да нѣтъ, батюшки, вы думаете, что на простую дуру напали? Я и до государя дойду, у меня, слава Богу, защитники есть!

Дарья Власьевна, дѣйствительно, имѣла кучу защитниковъ и протерлась въ сотни барскихъ переднихъ, дѣвичьихъ, швейцарскихъ и, то кланяясь, то суя взятки прислугѣ, добивалась до лицезрѣнія важныхъ особъ. Но, несмотря на всѣхъ своихъ покровителей и защитниковъ, дѣло съ наслѣдствомъ отъ крестнаго отца, какъ и всѣ другія ея дѣла, принесло только убытки и заставило Дарью Власьевну долгіе годы роптать на наши законы.

Съ тѣхъ поръ, какъ ей досталась Бабиновка и четыре другія деревни, она не переставала строить свой домъ, который вѣчно оставался недостроеннымъ, и потому она весь вѣкъ возилась съ плотниками, столярами, слесарями и тому подобнымъ рабочимъ народомъ, получавшимъ съ нея деньги только при помощи суда. Но она ухитрялась устраивать свои дѣла такъ, что по суду ей приходилось и дороже платить рабочимъ, и давать взятки чиновникамъ; въ войнѣ съ дѣтьми ей приходилось уступать имъ; послѣ изгнанія мужа приходилось плакаться на свою беззащитность и вдовство, такъ какъ ни на чемъ не основанныя тяжбы съ сосѣдями проигрывались, а это обстоятельство Дарья Власьевна приписывала только своей беззащитности. Она вѣчно строила свой домъ, чтобы въ немъ было какъ можно больше удобства и простора, и именно потому въ этихъ вѣчно недостроенныхъ сараяхъ было всѣмъ и тѣсно, и неуютно. Замужъ она вышла потому, что Николай Николаевичъ слылъ за человѣка «на всѣ руки молодца», а между тѣмъ, съ первыхъ же дней супружеской жизни, послѣ перваго сраженія, даннаго мужу женой и ея родными, жившими съ нею, какъ кошки съ собакой, онъ оказался ни на что негоднымъ для нея и заставилъ ее же заплатить свои старые долги, ради чего пришлось на первыхъ же. порахъ заложить Бабиновку, а потомъ продать другія деревни. Однимъ словомъ, начавъ какое-нибудь дѣло, начавъ войну, Дарья Власьевна играла роль угнетенной невинности, жаловалась на судьбу и впадала въ тупое недоумѣніе. Въ ея домѣ все было въ безпорядкѣ: гдѣ стулъ стоялъ лицомъ къ стѣнѣ, такъ какъ у него не было передней ножки; гдѣ диванъ былъ отставленъ отъ стѣны, потому что на эту стѣну не хватило обоевъ, и ее еще будутъ оклеивать; гдѣ банка осталась на окнѣ въ ожиданіи варенья, которое еще намѣреваются варить и не варятъ потому, что крестьянскіе ребятишки поворовали всѣ ягоды, и по поводу этого идетъ дѣло. Распоротый капотъ лежалъ постоянно гдѣ-нибудь на виду, и хозяйка указывала на него, какъ на очевидное свидѣтельство множества ея занятій.

— Приняться ни за что не могу, — жаловалась она гостямъ. — Капота, капота некогда перешить, столько дѣла. Я одна, я все дѣлай, я за всѣмъ смотри!

Если при этихъ жалобахъ присутствовалъ Николай Николаевичъ, то онъ непремѣнно прибавлялъ:

— Да ужъ чего хуже? Моя Дарья Власьевна и не достроилась еще, и въ интересномъ положеніи опять, и новую тяжбу затѣяла…

Но если такъ шли ея дѣла во время старыхъ порядковъ, то при новомъ положеніи, при продажѣ половины имѣнія, она окончательно потеряла голову, и выраженіе недоумѣнія почти не сходило съ ея лица. Въ былые годы, кромѣ матери и тетки, жили на шеѣ Дарьи Власьевны дѣти ея матери, прижитыя въ первомъ бракѣ; это были двѣ сестры, старыя дѣвственницы, и братъ, горькій пьяница и задушевный пріятель Николая Николаевича. Эти семь постоянныхъ членовъ ея семьи, не считая постоянно рождавшихся, выживавшихъ два-три года и потомъ умиравшихъ дѣтей, могли жить въ довольствѣ и праздности при помощи двухсотъ душъ крестьянъ, составлявшихъ около ста двадцати тяглъ. Двѣ трети тяглъ были посажены на оброкъ, одна треть считалась на барщинѣ, которая отправлялась по три дня въ недѣлю, такъ что каждый день лѣтомъ приходило на работу до тридцати пяти человѣкъ мужиковъ и бабъ, а въ случаѣ слишкомъ запоздавшаго сѣнокоса или жатвы дѣлался общій сгонъ, то-есть собирались на барскую работу всѣ крестьяне, и барщинные, и оброчные. Тутъ являлось до четырехсотъ человѣкъ мужиковъ и бабъ, можетъ-быть, не успѣвшихъ додѣлать своихъ собственныхъ работъ. Такіе сгоны дѣлались въ лѣто болѣе десяти разъ. Въ лѣто, отъ 23-то апрѣля, когда въ деревняхъ уже начинались полевыя работы, и до 24-то ноября, когда поканчивалось молоченье, Дарья Власьевна занимала, такимъ образомъ, своею работою до десяти тысячъ даровыхъ работниковъ, считая мужиковъ и бабъ. Конечно, при всей ея безалаберности, можно было при помощи этой массы жить, уплачивать долги, строиться и тягаться. Но, кромѣ того, на нее шло до шестисотъ лошадей въ лѣто, такъ какъ мужики обязаны были представлять съ каждаго тягла по лошади на пашню и на возку сноповъ, а барщинные приводили съ собою лошадей на работу для возки копенъ, такъ что ихъ было въ распоряженіи барыни каждый день отъ пятнадцати до двадцати. Кромѣ оброка въ двадцать рублей съ тягла, состоявшаго изъ двухъ душъ, каждый крестьянинъ долженъ былъ доставлять Дарьѣ Власьевнѣ по четверику малины, черники, брусники, орѣховъ и сушеныхъ грибовъ, по десятку яицъ, по заколотому полугодовалому пѣтуху, да по двадцати аршинъ холста изъ барскаго льну. Сверхъ того, въ лѣтніе дни обязаны были являться и дѣти крестьянъ по зову барыни для сбора ягодъ и грибовъ на разные годовые запасы. Наступала зима, оброчные совсѣмъ не призывались на работу, только барщинные отрабатывали два дня въ недѣлю; но зато, когда нужно было везти масло на ярмарку или хлѣбъ въ городъ на продажу, то эти обязанности падали на однихъ оброчныхъ; барщинные, справлявшіе частныя подводы, возившіе дрова, сѣно и хлѣбъ на мельницу, не принимали участія въ этой операціи. Такимъ образомъ, Дарья Власьевна имѣла въ своемъ распоряженіи въ годъ до тысячи трехсотъ лошадей и до двѣнадцати тысячъ чоловѣкъ рабочихъ.