Untitled.FR11.rtf5 - Неизвестно

Предложение Екатерины Ивановны было принято.

И только тогда — все это время мне приходилось следить, чтобы Петр Со- зонтович не допустил какой-нибудь антисемитской выходки! — я понял, что про­изошло неладное и беда подкралась с другой стороны.

— Позвольте! — сказал я. — Получается, что только меня и не включили в приватизационный комитет?

— Нет-таки, молодой человек! — ехидно улыбаясь, возразил Абрам Григорье­вич Лупилин. — Кот Боцман тоже-таки без должности оказался.

— И Екатерина Тихоновна Федорчукова... — улыбнувшись, добавила Полякова.

— Но она же и не прописана здесь .

— Ну и что? Какое тебе дело, любезный супруг, до того, кто здесь прописан, а кто нет.

Меня эти возражения не убедили.

Я начал говорить о статусе ответственности квартиросъемщика, которым об­ладаю, а также о дружеских связях не только с депутатским корпусом и демок­ратической прессой, но и с миром пришельцев — гостей из космоса, а также с господином Федоровым.

Однако меня никто не стал слушать. При одном воздержавшемся состав прива­тизационного комитета был утвержден.

Абрам Григорьевич тут же составил протокол собрания, который заставили подписать и меня. После этого, уже на заседании комитета, был избран председа­тель — Петр Созонтович и сопредседатель — сам Абрам Григорьевич.

Полякова, как я понял, тоже метила в сопредседатели, но ее кинули, как не­сколько минут назад пробросили и меня.

Странно, но это меня снова примирило с Екатериной Ивановной. Возникшая было антипатия рассеялась, и я снова готов был, обнимая ее за плечи и поглажи­вая по красивой коленке, утешать свою супругу.

И дело даже не в том, что Полякова молода, привлекательна и зеленоглаза.

Нет...

Тут налицо конфликт, и конфликт глобальный.

Старшее поколение, а у нас в квартире это и Петр Созонтович, и в каком-то смысле Абрам Григорьевич, занимают места, которые должны были бы занять молодые. И хотя сам я тоже еще не так стар, как Федорчуков и в каком-то смыс­ле Лупилин, но молодость Поляковой всегда вызывает во мне желание защитить Екатерину Ивановну.

Все-таки интересно — никак не могу понять — чувствуют ли женщины поло­вые сношения на расстоянии?

Последние дни 1991 года.

На улицах сыро и как-то серо. Вышел № 9 журнала, но моих стихов там нет. Ходил в редакцию узнать, когда выйдут № 11 и № 12, но мне сказали, что, воз­можно, они не выйдут вообще.

На Невском оживление, в магазинах толпы людей.

Покупают абсолютно всё.

Хотел купить конфет, чтобы вечером попить чаю с Поляковой, но пока стоял в очереди — конфеты кончились.

Вечером приходил Векшин.

К счастью, Екатерины Ивановны он не застал — я дал ей мысленную команду уйти в кино — и сидел весь вечер у меня.

Я ему рассказал о приватизационном комитете, а потом добавил, что очень странная штука эта демократия. Еще летом все ненавидели болтунов-демократов, а сейчас, когда появились президенты, мэры и председатели приватизационных комитетов, депутаты стали как-то роднее и ближе, теперь вместе с депутатами население ненавидит президентов, мэров и председателей приватизационных комитетов. Я сказал это, имея в виду наш приватизационный комитет и судьбу в нем Поляковой, но Векшин сказал, что это верно и в масштабе всей страны. Депутаты сейчас ненавидят президента за то, что он ночной пьяница, и мэра, который вор .В жизни всегда есть место празднику.

Среди беспросветности последних дней — радостное, как луч солнца, изве­стие из Беловежской пущи.

Да.

Вот и сбылась мечта нашей интеллигенции. Вот и случилось то, о чем тосковали мы, встречаясь в «Сайгоне» — кафетерии на углу Невского и Владимирского.

Мы теперь открыты для заграницы, да так открыты, что половина нас сама оказалась иностранцами.

Поразительно, как быстро мы достигли этого успеха!

Даже у нас в квартире почти все жильцы — иностранцы.

Не верите?! Считайте сами.

Абрам Григорьевич — белорус. (Он родился в Витебске).

Екатерина Ивановна Полякова, до замужества со мною, проживала в Прибалтике.

Жена Петра Созонтовича — украинка. Три года назад она приехала поступать к нам в институт культуры, но не поступила и, встретив Петра Созонтовича, вышла за него замуж. У них было такое большое чувство, что Петр Созонтович ушел от прежней супруги и, оставив ей дачу и квартиру, поселился с молодой женой у нас.

Сам Петр Созонтович работал до переезда в Петербург председателем испол­кома в Рельсовске.

Где этот город находится, я пока не сумел установить. Федорчуков говорит, что на Рильсовщине .

Но это не важно .

Важно то, что только я да еще кот Федорчуковых — русские и родились в Санкт-Петербурге...

И странно, что именно мы не попали в высший орган нашей квартиры — при­ватизационный комитет.

Я, разумеется, сказал об этом, заострил, так сказать, внимание, но опять не был услышан.

— Не порть праздник! — сказал мне Петр Созонтович.

— Н-да, молодой человек! — поддержал его Абрам Григорьевич. — Вы ведь — не красно-коричневый?

Я так и не понял, с вопросительной или утвердительной интонацией произнес он это, и хотел спросить, как поворачивается язык говорить такое мне — челове­ку, защищавшему на августовских баррикадах демократию и права евреев всего мира, но мои собеседники уже исчезли за дверями комнат, принадлежавших рань­ше Рыжковым.

Сейчас на двери здесь висит написанное на тетрадном листке объявление — «ПРИВАТИЗАЦИОННЫЙ КОМИТЕТ».

А если войти в дверь, в небольшой темный тамбур, то можно прочитать на двери направо — «ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСПОДИН ФЕДОРЧУКОВ», на двери на­лево — «СОПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСПОДИН ЛУПИЛИН».

Праздник Беловежской пущи отмечали вместе с Екатериной Ивановной Поля­ковой, когда, уже после двенадцати, она вернулась из кино.Снова читал Поляковой стихи из № 11 или № 12, если все эти номера, конечно, выйдут.

Ну, вот и все. Окончился сезон.

Ракеты с предосенней тишиной,

Пронзая истончившийся озон,

Летят над остывающей Землей...

На космодромах тихо и светло,

А мы торопимся назад...

Там наши предки за столом Давно уж ожидают нас.

Приватизационный комитет налаживает работу.

Появились первые жильцы...

А сегодня у нас в квартире снял комнату коммерсант Давид Эдуардович Вы- жигайло-Никитин.

По паспорту он грузинский еврей, двадцати восьми лет от роду, но раньше, как он объяснил на кухне Екатерине Тихоновне Федорчуковой, был Афанасием Никитичем Туликовым и работал в колхозе, пока его не послали за запчастями в Рельсовск.

— Так вы з Рильсовщины! — радостно воскликнула Екатерина Тихоновна. — А мой там предриком працевал. Не чули? Федорчуки прозвище!

— Кто ж в Рельсовске Федорчуков не чул! — ответил Давид Эдуардович, с интересом глядя на Екатерину Тихоновну. — Очень это известная фамилия в Рельсовске.

Замечу попутно, что я вполне понимаю интерес, проявленный Давидом Эдуар­довичем к Екатерине Тихоновне.

Екатерина Тихоновна Федорчукова и в самом деле весьма интересная особа. Не такая, разумеется, как Екатерина Ивановна Полякова, но тоже ничего. Очень симпатичные у нее на верхней губе черные усики.

— Ну, а в жиды-то. — спросила Екатерина Тихоновна. — В жиды-то вас, Давид Эдуардович, как угораздило?

В ответ она (и я вместе с нею) услышала поразительную историю.

Когда закончились командировочные, Туликову пришлось устроиться в Рель- совске в кооперативный ларек торговать огурцами. Однако уже к вечеру второго дня выяснилось, что гири в ларьке подпиленные, огурцы краденые, а кооператива, в который Афанасий Никитич устроился, вообще не существует.

Из тюрьмы Туликова освободил начальник рельсовской милиции Петр Нико­лаевич Исправников. Они условились, что Туликов оформит на свой несущест­вующий кооператив ссуду в банке на два миллиона рублей, один из которых и передаст Исправникову.

Туликов согласился, на оставшийся миллион приобрел себе новый паспорт и, превратившись в грузинского еврея Выжигайло, а заодно сделавшись на двенад­цать лет моложе, занялся бизнесом.

Сейчас дела коммерции привели его в наш славный город.

— Отчаянный вы человек, Давид Эдуардович! — сказала Екатерина Тихонов­на, выслушав эту исповедь. — Разве можно говорить такое? Я не донесу, но люди разные есть, могут и сообщить куда следует.

И она почему-то посмотрела на меня.

— Екатерина Тихоновна! — сказал я. — Не скрою, что история Давида Эдуардо­вича поразила меня, но я считаю, что она порождена тоталитарным прошлым нашей Родины. Я знаю это лучше других, потому что и сам являюсь жертвой тоталитариз­ма! Между прочим, с этим тоталитарным прошлым я боролся на баррикадах.

Как ни странно, Давид Эдуардович не придал никакого значения моим словам.

— Никакого риска в том нет, уважаемая Екатерина Тихоновна. — хладнок­ровно сказал он. — Дело в том, что страна, где произошло упомянутое мною со­бытие, страна, подданным которой я являюсь, и страна, в которой я проживаю, чрезвычайно враждебно настроены по отношению друг к другу, и даже если бы я захотел понести наказание, мне всё равно не удалось бы сделать это. И это, дол­жен заметить, уважаемая Екатерина Тихоновна, отравляет мою настоящую жизнь, поскольку я ощущаю себя как супруг, которого покинула любимая им супруга.