Untitled.FR11.rtf5 - Неизвестно

Один паек я тут же съел и сразу почувствовал резь в животе. К счастью, дога­дался запить шотландским виски — и боли прекратились.

Взял две бутылки шотландского виски и пошел к Ш-С. отнести книгу Орлова.

У Ш-С. застал компанию. Все обрадовались виски, и прервавшийся разговор снова закипел.

Незнакомый мне парень долго доказывал, что телевидение, радио и газеты за­хвачены кучкой людей, стремящихся одурачить народ. От этого все наши беды.

— Нет! — возразил ему Ш-С. — Во-первых, не все газеты захвачены, есть и не захваченные, но и не это главное. Зачем вообще нужны газеты и телевидение, если сама реальная жизнь с этими бешеными ценами в магазинах должна была бы открыть, не могла не открыть глаза народу. Так ведь нет, так и не увидел народ, кто управляет им. И эту замороченность невозможно объяснить никаким захватом средств массовой информации.

— А чем же тогда объяснить?

— Это ведьмачество. — спокойно и уверенно сказал Ш-С. — Тот феномен, что Ельцин, Шеварднадзе и присные после стольких лет целеустремленного раз­рушения государства снова оказались у власти, можно объяснить только тем, что они оборотни. Не в переносном, а в самом прямом смысле этого слова. Ведь все как будто и позабыли, что они бывшие секретари обкомов, члены Политбюро? Но лично я их называю подсвечниками.

Сказав это, Ш-С. посмотрел на меня.

Я кивнул, показывая, что знаком с его заметками.

Однако Ш-С. расценил этот кивок как согласие с его выводами. Поэтому я вынужден был сказать, что не разделяю мнения Ш-С. о сале, из которого отли­вают свечу.

— Когда человек улетает на какую-нибудь планету, — заметил я, — совершен­но не важно, что остается здесь. Остающаяся оболочка важна только, если чело­век с помощью земной медицины умрет на той планете, на которую он прилетел, и тогда душа его не сможет одеться там в прежнее тело, и, таким образом, человек и будет возвращен сюда, для здешней жизни.

Никто меня не понял, но Ш-С., которому я не раз рассказывал о технологии космических перелетов, сказал, что он понимает меня и, пожалуй, еще раз поду­мает о сале для свечи.

Мы еще выпили виски, и я почувствовал себя примерно так же, как будто летел на Венеру.

Зачем-то я напомнил Ш-С. о портрете и сказал, что отчасти благодаря портрету получил вчера посылку.

Смотрел у Петра Созонтовича Федорчукова Рождественскую елку в Кремле.

Телевизор у Петра Созонтовича цветной, и все там такие нарядные, красивые, один только Ельцин какой-то синий. И костюм на нем синий, и лицо синее, и руки синие. И странно, что никто вокруг не замечает этого или делает вид, что не замечает.

И только я подумал так, как гостившая у Петра Созонтовича сестра, прибыв­шая к нам из Рельсовска, сказала:

— Упырь! Ну зусим як упырь есть.

Я почувствовал волнение.

Ну, ладно я... Я наслушался Ш-С. и поэтому так и подумал.

Но откуда может знать об измышлениях Ш-С. женщина, прибывшая к нам из ближнего зарубежья?

Или. Нет! В это невозможно поверить!

В сильном волнении я встал и пошел в «Приватизационный комитет», куда недавно перенесли телефон из коридора.

Позвонил Векшину.

— Чепуха! — сказал депутат Векшин. — После пьянки, небось, твой Ельцин, вот и синий.

Позвонил Тане.

— Включи, — говорю, — телевизор, там упыря показывают.

— Кого?!

— Ельцина! — говорю.

А Таня:

— Сволочь твой Ельцин, а не упырь!

Странно .

А вот Ш-С. я дозвониться не смог.

Или к телефону не подходит, или дома нет.

Из «Приватизационного комитета» пошел на кухню, чтобы приготовить на ужин кипятка. А там сестра Петра Созонтовича сало жарит. Спрашивает: «Хо­чешь попробовать?»

Я не отказался.

Удивительно вкусное сало. Сразу чувствуется, что из-за границы привезли.

Поблагодарив Веру Созонтовну за вкусное импортное сало, я спросил, почему она решила, что Ельцин — упырь, может быть, он просто, как утверждает Векшин, после пьянки?

— Утопленник пить не просит! — ответила Вера Созонтовна и, забрав сково­родку, ушла кормить брата.

А я завистливо вздохнул: все-таки хорошо иметь родственников в Рельсовске, за границей, и отправился к себе в комнату запивать кипятком шотландское виски и бундесверовский паек.Вера Созонтовна уехала, и ее брат запил, должно быть, тоскуя по родине. Уже третий день он пьет в «Приватизационном комитете» и, невзирая на уговоры су­пруги, не идет домой.

Абрам Григорьевич Лупилин очень волнуется.

Сегодня он сказал мне на кухне:

— Молодой человек! Мы живем в такое тревожное время! Вас ничего не бес­покоит? Вы не боитесь, что нам всем сделают маленький харакири?

— Я думаю, Абрам Григорьевич, что красота спасет мир...

— Да?! Вы так думаете? И когда же это случится, по-вашему?

— Это случится, Абрам Григорьевич, когда время, состоящее из ряда поколе­ний, станет доступно ощущению одновременно во всех мирах. Когда оно явится, так сказать, осязательно...

К сожалению, Абрам Григорьевич не сумел понять моей простой мысли.

— Молодой человек! — жалобно закричал он. — Прошу вас, не морочьте мне голову вашими сумасшедшими философиями. Мы и так живем как на вул­кане! Вокруг такое тревожное время, а глава администрации нашей квартиры все время нетрезв! Неужели, молодой человек, в нашей квартире не найти более достойной кандидатуры на этот пост? А ведь мы могли бы иметь и непьющего председателя.

Я так и не понял, на что намекает Абрам Григорьевич.

Может быть, он считает, что председателем «Приватизационного комитета» следует избрать меня?

Не знаю, не знаю...

В последнее время у меня какое-то неопределенное отношение к выборным должностям.

Между прочим, присутствовавший при этом разговоре Д.Э. Выжигайло рас­сказал, к слову, как его выбрали в одном колхозе евреем, когда он был еще рус­ским, Афанасием Никитичем Туликовым.

— Меня председатель уговорил... — рассказывал Давид Эдуардович. — Гово - рит, работа хорошая. Выбрали меня, и что же вы думаете? В первый же вечер при­ходят ко мне мужики и говорят: «Ты, Афанасий Никитич, извини. Мы, конечное дело, понимаем, что за один день ты немного наворовать успел, но пойми и нас, очень уж выпить хочется. Так что, извини, конечно, но мы тебе маленький погром сейчас делать будем.»

Не понимаю, зачем рассказал Выжигайло эту историю?

Чтобы уйти от скользкой темы, я сказал Абраму Григорьевичу Лупилину, что категорически отказываюсь от его предложения.

— Вряд ли я приму ваше предложение, Абрам Григорьевич, и в дальней­шем. — сказал я. — Видите ли... Я очень занят... Хотя красота и спасет мир, но ведь надо мир подготовить к этому.

Лупилин, грустно помаргивая ресничками, посмотрел на меня, но что еще я мог сказать?У меня такое предчувствие, что приказ об отлете может поступить со дня на день, а у меня до сих пор экипаж не доукомплектован — вакантна должность ко­мандира.

И Полякова куда-то пропала. После Нового года я не видел ее. Неужели она уехала к родителям за границу?

Странно.

Водка дорожает, а пьяных с каждым днем на улицах все больше и больше. И трудно здесь не согласиться с Ш-С., который утверждал, что водка — новая рели­гия в нашей стране.

Действительно, раньше перед концом света молились, а теперь после вступле­ния в рынок пытаются успеть пропить всё, что можно.

Всё вокруг становится каким-то невыносимо красно-коричневым.

Идешь по улице, а навстречу тебе одни только красно-коричневые. И даже если и еврей, все равно нет уверенности, что не красно-коричневый . Чего же тогда пешком ходит, а не на «Мерседесе» ездит?

А сам-то я кто?

Не знаю.

Уже не знаю.

Плюнул сегодня на пол, а плевок какой-то красно-коричневый.

Страшно. Может, это болезнь такая, может, эпидемия?

Ужасно, если сорвется наш полет.

Надо будет спросить у Векшина, что он думает по этому поводу. И еще нуж­но спросить про долг. Так прямо и сказать: Рудольф, когда ты вернешь мне сто рублей?

Хотя почему сто?

Когда Векшин одолжил деньги, булка стоила тринадцать копеек, а очень вкус­ная — восемнадцать. Значит, сейчас Векшин должен отдать пять тысяч рублей.

Интересно, понимает ли он это?

Хлеб дорогой, но все равно его не хватает.

Сегодня долго стоял в очереди в булочной и услышал много неизвестных мне пословиц и примет:

«Волк — пастухом, а свинья — огородником не бывают». Эта пословица про­звучала применительно к депутатам.

«Утоня (утопленник) — к стуже либо к ненастью».

Это было сказано, когда обсуждали, к чему бы показывали вчера по телевизору Бориса Николаевича, и одна женщина предположила, что, видно, будут морозы или вьюга...

Еще очень интересное: «Труп становится упырем, если через него перепрыг­нет кошка. Труп тогда открывает левый глаз и лежит так, ожидая, пока не поя­вится вблизи человек».

Весь вечер размышлял над этими приметами. Не понимаю, как это может совме­щаться с принципом космических перелетов, установленным еще Циолковским?