Скандал в Дуате (СИ) - Богунова Алекса

Если не хочешь играть в эту игру (хотя она определенно затягивает), говори твердое «нет».

И никогда не заглядывай в те самые темные глаза, в эти глубины презрения к бездельникам, которые могли бы что-нибудь купить, им ничего не стоит это сделать.

Но не покупают. Только попусту фланируют мимо магазинов. Глазеют на витрины, чешутся, теребят трубки фальшивых кальянов, с вялым интересом или вовсе без интереса тянут на себя из кипы барахла яркую тряпочку, и отпускают ее назад в полинявшее сувенирное море − не знают, словом, куда себя подать в промежутках между пляжем и дежурным пакетом туристических развлечений.

Иди же ко мне, сюда, в эту дверь! Открой кошелек, не будь жадиной.

Что тебе эти бумажки и монетки в той сытой стране, откуда ты приехал? Что они там решают? Мелочь на чипсы. Оставь денежки здесь, мне! Обменяй на мою чудесную вещичку, окажи уважение древнему народу и его великой культуре.

Так нет, туристы воротят носы, плывут мимо, словно не для них распахнуты все двери и устроено блошиное пиршество.

Зачем приехали, если ничего не покупаете?

И вот еще беда: если турист зайдет, все перещупает, отведает каркадэ, а купит сущую ерунду на доллар, вдобавок раскритикует товар.

Шайтан. Садист. Злой человек, совсем злой. Наверное, мама его била, старшие дети отбирали еду, папа не признавал, соседи в спину кидали камни, если таким злым вырос. И ведь приходится улыбаться такому злому гостю на тот маловероятный случай, если он рассчитывает зайти позже, чтобы скупить в лавке половину сувениров, а пока только приценивается.

Ты уж лучше покупай сейчас и плати, шайтан. А то ночи у нас темные, улицы кривые, переулки глухие. В этих улочках ты бродишь не в последний раз – встретимся. Неминуемо выйдешь на прогулку из своего уютного отеля-убежища. Что еще делать в Хургаде зимой, когда набирает силу пронизывающий ветер и недобрые тучи заслоняют рваное солнце? В такие дни у туриста, который не выбрался на экскурсию, не много вариантов − стынуть на пляже или накачиваться в баре сомнительным алкоголем.

Так что гуляй, турист, давай, до свидания, пока лавочник добрый. Я тебя запомнил.

− Так плохо? — печально уточнила Ира, трогательно наморщив лобик. — Неужели они действительно так думают?

− Откуда я знаю? Только догадываюсь. Их восточный менталитет просто так не прокусишь, можно зубки сломать, – ответила я. — Остается расшифровывать их мимику и жесты. Мимика и жесты говорят, что дядя лавочник на грани. Если мы с тобой задержимся в этой лавке хоть на две минуты и ничего не купим — прибьет, честное слово. Он жаждет нашей крови. Либо покупаем, либо быстро уходим, получив в спину проклятие. Предлагаю уйти. Все равно на побережье нас прокляли уже раз пятьдесят. Одним проклятием больше, одним меньше. Уходим, Ира. Только очень быстро.

Мы с подругой от скуки толкались в ювелирной лавчонке, каких в Хургаде должно быть сотни. Другого занятия не нашлось.

В декабре послеобеденные часы в Хургаде − чистое наказание. Они проходят под девизом «ни вашим, ни нашим». Солнце не покидает небес, но холодный ветер уничтожает весь пыл светила. Вроде зависать в баре рановато. Там пусто и скучно. Официанты экономят силы до вечера, а пока лениво перетирают стаканы, ходят из угла в угол и пересчитывают бутылки с напитками.

Для того, чтобы вернуться на пляж, требуется настоящее мужество. Там только самые несгибаемые пляжники ловят под ветром солнечные лучи или сражаются со стихией в холодном море, с чувством исполненного долга покрываясь мурашками. В открытом бассейне можно поплавать, только если попался отель, где эта услуга с подогревом. А если без подогрева, как в нашем отеле, то уж лучше умереть в море, чем пропасть в арктическом холоде бассейна.

Послеобеденные часы созданы для променада и шопинга. Я отдыхала с подругой Ирой, которая всегда и во всех странах выходила «просто погулять», а по пути не пропускала ни одного, даже самого завалящего магазина. Мы всегда выбирали шопинг. Вечный шопинг.

В витрине ювелирной лавки был щедро рассыпан нехитрый ювелирный ассортимент. Декор и дизайн драгоценностей не пропустил никого из египетских богов и царей, а также из их челяди. Ра и Рамзес, Нефертити и Тутанхамон, Осирис, Исида и Гор, множество ипостасей Анубиса и других культовых фигурантов древней культуры, толпа скарабеев, заросли лотосов − запечатленные в колечках, серьгах, подвесках, браслетах, ожерельях, собранные в одну кучу вне рангов и иерархий. Они производили печальное впечатление величественной истории, уходящей с молотка тотальной распродажи, и далее − в небытие туристических шкатулок и комодов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

− Давай что-нибудь купим? — несмело предложила Ира. − Вот колечко хорошо смотрится. Таких в Москве нет.

На отдыхе Ира слетала с катушек. Как только видела колечко или цепочку, отключала голову и хватала все подряд. В сувенирных лавках приходилось держать ее за руки. Моя подруга предпочитала верить в лучшее. Она была нежна душой. Когда у девушки мягкая душа, это вредно для кошелька. Если продать всю фигню, которую Ира накупила за границей, можно на вырученные средства построить особняк на Новой Риге. На сей раз Ирэн по простоте душевной запала на тоненькое, неуверенно сработанное изделие из белого металла, увенчанное «ключом жизни» с блекло-голубой каплей в середке.

Продавец, полнокровный дядя с хитрющей физиономией закоренелого мошенника, на ломаном русском называл металл серебром, а каплю бирюзой. Всего пятнадцать баксов. Авторская работа, разумеется. Утраченная технология самого Тутанхамона. Само собой, единственный в мире экземпляр. Таких никогда не делали и больше делать не собираются. Сам бы носил, но такой уж широкий человек, что чужим людям раздает почти даром. Всего пятнадцать баксов.

− Да, такое убогое колечко в Москве точно не найти, – беспощадно сказала я. − Проволока и пластмасса. Высокое искусство. Доллар за сотню.

Продавец расплылся в очаровательной улыбке и пухлым пальцем настойчиво потыкал в свой бесхитростный ассортимент.

− Хороший качество. Дешево. Скидка, — подтвердил он и прибавил уже что-то по-своему, в тон мне.

Мы друг друга поняли.

− Ругается, – удовлетворенно заметила я. – Все они понимают. Тоже выучили нашу мимику и жесты. Эй, детка, куда ручки тянешь? Ира, ручки по швам. Брось каку.

Ира смущенно потупилась. В ее душе происходила нешуточная борьба: детка не хотела обижать ни меня, ни торговца самоварной роскошью. В нашем тандеме последовательно исполняла роль «хорошей девочки» в противоположность мне — девочке очень «плохой». Классическое единство противоположностей. В соответствии с ролью мне полагалось с недовольной миной всех критиковать, обличать погрешности человеческой природы и нехорошо шутить. Кто-то же должен держать за руки доверчивых романтиков, когда они распахивают миру свои сердца, души, но особенно кошельки?

Роль хорошей девочки подходила Ире как никому другому. Она предпочитала радоваться мелочам и верить как можно большему количеству людей, особенно, если те с ходу выказывали ей признаки симпатии. К тому же Ира без остановки западала на всякую дешевую, но яркую дребедень. Говорят, что коллекционирование тряпочек и мишуры связано с подсознательной боязнью нищеты − все может быть. Хотя Ира была кем угодно, но не нищенкой.

Под моим суровым взглядом Ира оставила колечко, и тут же увлеклась следующим шедевром. Браслет, на который она польстилась на этот раз, претендовал на статус благородного произведения искусства белого золота с множеством желтых топазов. После пристрастного обследования браслет превращался в хрупкий серебряный предмет, залежавшийся на витрине, с грязными стразами-стекляшками и мутной, как независимое кино, творческой концепцией. Под одобрительным взглядом продавца Ира виновато приложила браслет к хрупкому запястью и обратилась ко мне с несмелым вопросом:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

− Как он тебе? Правда, милый браслетик?

− Положи на место. Пошли отсюда, в отеле скоро ужин, — ответила я.

Хрупкая Ира любила вовремя и плотно покушать. Если я начну так же питаться, через месяц не пролезу ни в одни двери. Я не обладала столь отменным обменом веществ, как Ира. Казалось, внутри слабого организма работает взбесившаяся топка, способная без ущерба для фигуры переработать десять килограммов еды в сутки. Еда − единственное и последнее, чем Иру можно выманить из ювелирной лавки. Она задумалась о вечерних плюшках в отеле и украдкой взглянула на часы.