В полночь на вилле «Линда» - Михаил Роговой

экрана, они ждали. Бергсон знал, что ждет, на что надеется, что жаждет увидеть Пауль. Он тоже ждал и надеялся.

И они увидели.

- Боже мой! - прошептал Пауль.

Город, выплывший из-за левого края экрана, был похож на правильно вычерченную огромную букву «П». Его пересекали прямые улицы крест-накрест, отчего казалось, что город накрыт мелкой решеткой. Шесть каналов упирались в голубое прямоугольное озеро, вписанное в букву «П». Вдоль каналов, в сторону пустыни, виднелись буквы «П» меньших размеров с крохотными озерами - должно быть, города-спутники.

- Какой огромный город! Как точно спланирован! Какая высокоразвитая цивилизация! - воскликнул Пауль. Бергсон был согласен. Он представлял себе широкие улицы удивительного города, пестрый поток его жителей, слышал шуршание шин быстрых экипажей, видел мечтательные глаза молодого ученого, обдумывающего природу пространства и времени, видел заломленные руки матери, склонившейся над больным ребенком, юных влюбленных на зеленой набережной одного из каналов, чувствовал горячее дыхание окружающей город розово-желтой пустыни. «Быть может, в эту минуту чьи-то пытливые, изучающие глаза следят и за нашей Землей» - подумал он.

Город уплыл, и всю ширь экрана занял голубой океан. Изредка в нем попадались неровные желто-зеленые пятна - должно быть, острова, окруженные белой каймой прибоя.

Показался розово-желтый берег второго материка. И снова они увидели город. Теперь они уже не удивились. Собственно, они увидели половину города. Вторая половина его не попала на экран. Новый город не был похож на первый. Он как бы состоял из вставленных друг в друга широких колец - кольцо домов, кольцо зелени. В центре голубело озеро. В радиальном направлении город пересекали улицы и каналы. Розово-белый, зеленый и голубой, город выглядел нарядно и весело.

Над озером вспыхнуло облачко, ослепительно яркое, с овальными краями. Оно стало быстро расти, закрывая кольца города. Экран запылал золотистым, пурпурным, лиловым светом.

- Что это? - спросил Пауль.

- Не понимаю…

Когда город передвинулся к краю экрана и его можно стало разглядеть сбоку, Бергсон увидел, что оттуда, где находилось озеро, стремительно поднимается баобаб - именно баобаб с могучей пурпурно-лиловой кроной. Кольца города мешали чудовищному «дереву», и оно рвало их распирающимся вширь стволом и выгибающимися дугой корнями.

- Что это?! - настойчиво повторил Пауль.

Город скрылся за экраном. Ослепительная игра красок сменилась однообразием розовато-желтой пустыни, изредка пересекаемой зелеными полосами каналов. Пауль опять повторил свой вопрос, и Бергсон ответил, что не знает, были ли они сейчас свидетелями чего-то, подобного земному извержению вулкана и нелепой гибели прекрасного города. Надо подождать, когда электрон обернется вокруг своей оси.

Время тянулось медленно. Дважды верхняя часть экрана снова начинала светиться тревожным лилово-синим светом, но сам источник света в поле зрения не попадал. Наконец пустыня кончилась, и начался голубой океан. Экран больше не проявлял беспокойства. Но тревога Бергсона росла. Перед глазами стоял огненный баобаб.

«Баобаб» - первое сравнение, которое пришло ему в голову. Бергсон думал о том, что есть другое, более точное сравнение. Но он никак не мог припомнить - какое. Между тем Бергсон знал, что, припомни он нужное слово, и многое ему стало бы понятным. Но в памяти образовался провал.

Океан сменился пустыней, и снова запылал левый край экрана. Показался город. Над вписанным в букву «П» озером вздымалось огненное дерево. Опять дерево! Город был точно залит расплавленным свинцом, по которому проскакивали синеватые и фиолетовые змейки. Приближаясь к середине экрана, ствол чудовищного дерева укорачивался, а золотистая, пурпурная крона его разрасталась, постепенно закрывая город.

- Гриб! - с ужасом произнес Пауль.

Бергсон тотчас вспомнил. Аламогордо, освещенные ослепительным светом ущелья, горный хребет и взвившийся к небу с раскатистым ревом гигантский гриб. Да, гриб - это было то самое слово, которое он не мог припомнить. Разумеется, речь сейчас шла не о взрывах именно атомных или водородных бомб, не о ядерных реакциях - масса ядра во много раз больше массы электрона! - но о таких же опасных для электрона взрывах, как для Земли взрывы атомных и водородных бомб. «Но там, на электроне, высокоразвитая цивилизация! - лихорадочно соображал Бергсон.- Разве не об этом свидетельствует грандиозная сеть каналов, вытянувшихся вдоль дуг больших кругов - кратчайших линий на шаре,- или гигантские города, расположенные в местах пересечений каналов? Неужели различие в форме городов отражает не только какие-то различия в природных условиях двух материков и необходимость целесообразно примениться к ним, но и различия враждующих общественных систем»?

- Это ужасно,- вырвалось у него вслух.- Этого не может быть! Как они решились? Это же самоубийство!

- Комедиант! - вдруг отчаянно закричал Пауль и вскочил на ноги.- Замолчи! Замолчи сейчас же!

Бергсон почувствовал горький металлический вкус во рту. Дотянувшись до красной кнопки, он нажал ее и, выключив экран, закрыл лицо руками. Он задыхался.

4

Бергсон не помнил, как выбежал из зала в кабинет, но, наверно, он это сделал, потому что когда немного пришел в себя, он услышал громкий стук часов - Паулю не следовало снова, пускать их.

- Я знаю, ты хотел удивить меня,- громко сказал Пауль Шмидт. Он стоял где-то сзади, и голос его, казалось, доносился издалека.- Ты десять лет ждал минуты, когда сможешь доказать мне, что я неправ, что надо жить, как ты, отрешившись от всего на свете, кроме науки. Ты хотел откупиться линда-микроскопом от меня, от людей, от своей собственной совести. Но сейчас ты сам видишь, что из этого вышло!

Что мог Бергсон возразить? Пауль умен. Он сразу догадался о намерении Бергсона - удивить, доказать. Он даже понял тайное желание Макса - откупиться. И все же Пауль не знал всего! Разве мог он предполагать в принципиальном и гордом Максе Бергсоне то, что Бергсон тщательно скрывал даже от самого себя, маскируя красивыми фразами о чистой науке и призвании ученого то, что ясно открылось самому ему только в эти мгновения: он, профессор Бергсон, не случайно молчал эти годы, не протестовал против ядерного оружия и угрозы войны. Фонд не вмешивался в его дела, Фонд предоставлял Бергсону полную свободу в расходовании выделенных денег. Взамен от Бергсона требовалось одно - молчать. О, никто никогда прямо не требовал этого! Но Бергсон не собирался сейчас лгать самому себе - в глубине души он всегда отлично знал, что от него хотят, и он молчал. Пауль назвал его комедиантом. Пауль прав. Пауль сам не знает, как глубоко он прав, как близок к истине. Макс Бергсон ненавидел и презирал себя.

- Что же мне делать, Пауль? - произнес он вслух.

Пауль