В полночь на вилле «Линда» - Михаил Роговой

задержались на пороге, и Пауль беспокойно огляделся по сторонам, но, увидев кого-то в дальнем углу, вдруг заулыбался, закивал голо-вой. Полные щеки из розовых стали густо-малиновыми. Едва Пауль и Макс сели в скрипучие плетеные кресла, к их столику подошел очень красивый мальчик в белом свитере и в лыжных брюках. Черные глаза с любопытством посмотрели на Макса. Макс вдруг понял, что перед ним молоденькая девушка. - он увидел в коротко подстриженных волосах чуть привядший цветок. Малиновый Пауль вскочил на ноги и торжественно выпалил: «Познакомься, Макс. Это фрейлен Линда Гофман, дочь хозяина кафе. Моя невеста». Линда села в свободное кресло и, время от времени внимательно всматриваясь в Макса черными глазами, стала слушать, как Пауль расхваливает друга, пророчит ему великое будущее.

Так они встретились - Линда Гофман и Макс Бергсон. Через полгода Линда переехала в Берлин уже в качестве фрау Бергсон.

Они прожили вместе тридцать лет.

Не всякая дружба выдержала бы такое испытание, но их с Паулем дружба - выдержала!

Через два года Пауль тоже переехал в Берлин. К этому времени он уже успел жениться и потерять жену - фрау Шмидт умерла от неудачных родов. Пауль остался вечным вдовцом. Увлекся теорией множеств и деятельностью в демократическом союзе немецких ученых.

Свободные часы он проводил у Бергсонов. Бергсон не знал, продолжает ли Пауль по-прежнему любить Линду, но до конца дней своих она сохраняла над ним магическую власть - достаточно было ей войти в комнату во время их спора, как Пауль, как бы он ни горячился, сейчас же стихал, смирялся.

В тяжелом тридцать третьем году Пауль вновь доказал Максу и Линде, что умеет быль верным другом. В тот год в Германии к власти пришли фашисты, и профессора Макса Бергсона, только недавно получившего Нобелевскую премию, уволили из университета за неарийское происхождение. В знак протеста доктор Пауль Шмидт подал в отставку. Вскоре все трое они эмигрировали в Америку.

Что и говорить, Пауль Шмидт настоящий друг! Другое дело, что он бывает ядовит, любит поспорить, навязать другому свою точку зрения. Вот и сейчас, отбежав от окна и показывая руками вокруг, он язвительно говорит об ультрасовременной башне из слоновой кости - в шесть этажей, со сверкающими окнами. Он говорит, что имеет в виду его, Макса, лабораторию. Пожалуй, из частных лабораторий - второй такой нет в Америке. Он не знал, что Макс разбогател, пока они не виделись.

Бергсон улыбнулся. Не усмехнулся, как обычно, сардонически-горько, опустив левый уголок губ, а именно улыбнулся. Пауль не изменился ни в чем. Оказывается, он и не собирался делать вид, что между ними ничего не произошло. Напротив, он сразу же заговорил об этом - иначе Пауль не был бы Паулем! На Макса повеяло молодостью. Глупо, что они разошлись на целых десять лет. Такие ссоры - непозволительная роскошь в их возрасте.

Бергсон часто думал об этой ссоре, и каждый раз приходил к выводу, что никаких серьезных причин для нее не было; было случайное стечение обстоятельств. Пауль принес тогда какое-то воззвание, кажется, насчет запрещения атомной бомбы, и попросил: подписать его. Макс Бергсон принципиально ничего не имел против запрещения бомбы, но подписывать не стал. Пауль безусловно знал заранее, что Бергсон не подпишет, так что если бы Макс отказался спокойно, они, как всегда, поспорили бы и разошлись. Но Бергсон, обычно исключительно выдержанный, неожиданно нагрубил Паулю.

Это случилось потому, что Бергсон был в то утро в смятении - накануне он получил важное письмо: некий анонимный Фонд помощи американской науке сообщал, что согласен взять на себя финансирование строительства лаборатории для профессора Макса Бергсона, а также финансирование исследований, которые будут в ней производиться.

Было отчего разволноваться!

Вместо спора о воззвании, Бергсону не терпелось серьезно поговорить с Паулем, посоветоваться, не ограничит ли он, профессор Макс Бергсон, как-то свободу своего творчества, согласившись на предложение Фонда. Но Пауль не стал его слушать, убежал рассерженный. Бергсон был рад, что выбрал тогда правильное решение.

Прошло десять лет. Если у него и были когда-то какие-то сомнения насчет своего соглашения с Фондом, то теперь этих сомнений не было. Все десять лет он работал над тем, над чем хотел, никто ни разу не вмешался в его дела. Теперь уже было очевидно, что без Фонда, а, следовательно, без лаборатории у него не было бы линда-микроскопа.

Улыбаясь, Бергсои предвкушал удовольствие, которое испытает, увидев, как восхитится Пауль, узнав про линда-микроскоп,- Пауль умеет не только спорить, но и от всей души радоваться его удачам.

- Ну что ты все время улыбаешься? - Пауль остановился перед Бергсоном, маленький и сердитый.- Неужели смешно, что начавшиеся налаживаться отношения между Востоком и Западом наши генералы сорвали, послав в Россию воздушного шпиона Пауэрса? Ты любишь говорить, что веришь только фактам. Разве случай с Пауэрсом не факт?

- Факт, бывший где-то за десять тысяч километров, - для нас, Пауль, уже не факт, а газетная заметка,- спокойно возразил Бергсон.- А газетная заметка может либо точно отразить факт, либо исказить его до неузнаваемости - это зависит от многих обстоятельств.

Бергсон обошел стол, сел в кресло и, разглядывая свои костлявые, в темных пятнах руки, продолжал.

Пауль всегда немного сгущает краски. Неверно, что сегодня в Америке люди, имеющие деньги, думают только о наживе и новой войне. Он, Бергсон, знает факты - для него они совершенно бесспорны, - которые противоречат мнению Пауля. Бергсон говорит о своей лаборатории. Разумеется. У него никогда не хватило бы средств создать что-нибудь подобное. Он мог лишь мечтать. Как-то в интервью с корреспондентом «Чикаго Сан» он рассказал о своей мечте, Пауль должен помнить. И что же? Фонд помощи американской науке предложил ему необходимые средства для создания лаборатории.

Бергсон рассказал Паулю о своих сомнениях, которыми хотел поделиться с ним еще десять лет назад, и о том, как жизнь рассеяла эти сомнения - Фонд оказывал помощь совершенно бескорыстно.

Пауль засмеялся звонким тенорком. Потом стал возражать. Он понес какую-то чепуху насчет того, что благотворители из Фонда знают, что делают. Когда Макс умрет, они предъявят свои права на его научное наследство и т. д.

- Я еще не собираюсь умирать, Пауль, - серьезно ответил Бергсон.

Бергсон попросил оставить разговор о Фонде и о мировой политике. О мировой политике он может сказать только то, что говорил не раз - детали ее его не интересуют: одно дело послать в Россию самолет Пауэрса, другое - Клода Этерли. В наш век науки и техники последнее