«МиГ» – перехватчик. Чужие крылья - Роман Юров

— Вот дурной физкультурник! Ты понимаешь вообще что творишь? Ты загнуться можешь, идиотина! К черту! Завтра же тебя выписываю! Дубина!

Напевая песни, которые здесь услышат еще не скоро, Виктор шел на аэродром. Шлось легко, легкий морозец не мешал. Дорога была хорошо укатана, солнце ярко светило, снег искрился, так отчего бы не спеть. Доктор выписал его сегодня утром. После вчерашнего он был сильно зол на Виктора, поэтому, быстренько осмотрев его утром, выдал:

— Хватит морочить мне голову. Ты здоров, как бык! На тебе землю можно пахать. Так что иди, летай. Чтоб я тебя больше здесь не видел.

И Виктор ушел, а что еще оставалось делать. Комбинезон, аккуратно зашитый Екатериной Павловной накануне, давно просох, так что ничего его не задерживало. Весь летный состав полка и все начальство были на аэродроме, так что он, немного побродив по деревне и отобедав в столовой, зашел в летное общежитие, где жили летчики их эскадрильи. В прихожей за столом, ткнув голову в ушанку, спал дневальный, тот самый солдат, который открывал ему дверь несколько ночей назад. Услышав скрип двери, дневальный испуганно вскинулся, но, увидев Виктора, успокоился. На щеке у него краснел отпечаток шапки. Виктор молча миновал солдата и зашел в комнату летчиков. В этой тесной комнате помещался весь оставшийся состав их эскадрильи. Жили тесно. Двухъярусные нары в количестве трех штук занимали большую часть помещения, оставляя место для стола, лавки, пары тумбочек и узких проходов между ними. Его место, на верхней полке у дальней от окна стены, белело стругаными досками, скатанный соломенный матрас с тощей подушкой лежали в изголовье. Надо бы сходить к старшине и получить постельное белье, но Виктору было лень. Он открыл тумбочку и принялся изучать разложенные на полке свои вещи. Все осталось в сохранности и в том самом виде, что и пять дней назад. Записная книжка, пара карандашей и школьная тетрадь для писем. Тетрадь заметно похудела, хотя Виктор за все время не написал ни одного письма, видимо, постарался Шишкин, тот писал много. Основное место среди его вещей занимал главный предмет его гордости — темно-синие командирские бриджи. Он купил их по случаю, еще до войны, учась в летной школе и отдав за них последние деньги. С тех пор прошел почти год. Такие бриджи сняли с вещевого довольствия и летчикам не выдавали. Хотя многие старшие летчики еще донашивали старое обмундирование, сержант в таких бриджах смотрелся бы по меньшей мере вызывающе. Но Виктор все равно их хранил, надеясь когда-нибудь пощеголять. Сунув в тумбочку завернутое в полотенце мыльно-рыльное, он собрался было идти, но тут взгляд его упал на лежащую на койке Петрова гитару. Гитара эта осталась в наследство от штурмана полка — Королькова. Тот неплохо играл и часто пел под нее вечерами, развлекая летчиков. После его гибели гитару взял себе Петров, пытаясь научиться, впрочем, без особого успеха. Виктора осенила идея — вот он верный способ прославиться. Достаточно вспомнить побольше песен будущего, того же, к примеру, Высоцкого, подобрать аккорды, и дело сделано. В той жизни, что осталась в будущем, он немного умел бренчать на таком инструменте, так что особых проблем быть не должно.

Гитара оказалась семиструнной, но Виктора это не смутило. Однако дальше началось сплошное разочарование. Он не мог взять даже простейший ля-минор, не говоря уже о баре, пальцы не слушались совершенно. Он перебирал пальцами и так и сяк, но ничего не выходило. «Моторика у тела другая, — озарение пришло не сразу, — Саблин-то гитару в руках не держал никогда, а я в его теле». Решив, что моторика дело поправимое и со временем появится сама, он продолжил терзать гитару, решив ее для начала настроить. Но и тут его ждало разочарование. Звуки казались совершенно одинаковыми, струны вроде как звучали в унисон, но выдавали какую-то какофонию. Он сидел почти час, извлекая из инструмента хриплый дребезжащий трезвон, и в итоге плюнул. Если разучить аккорды и научиться ловко перебирать пальцами еще было возможно, то чем заменить отсутствие музыкального слуха? Расстроенный, он бросил гитару обратно на койку, та обиженно загудела. Вариант прославиться, распевая чужие песни, накрылся медным тазом. Еще можно было попробовать стать поэтом. Навспоминать кучу стихов и песен из будущего и выдавать их за свои. Однако такая слава Виктора как-то не прельщала. Посидев еще немного и обдумав свое положение, он решительно направился на аэродром. Благо идти было недалеко.

Аэродром был небольшой. Весь в снегу, он представлял собой укатанную полосу на краю бывшего колхозного поля, с двумя самолетными стоянками и наспех сооруженными капонирами. Каждая эскадрилья базировалась на своей, поэтому стоянки так и назывались: первая и вторая. Сейчас аэродром был пуст, все самолеты были на задании, и эта притрушенная серым снегом пустота действовала на Виктора угнетающе.

У входа в КП он неожиданно встретился с командиром полка, полковником Мартыновым. Командира в полку не любили. Этот некогда храбрый летчик, герой войны в Испании, сбивший там шестерых фашистов и заслуживший орден Красного Знамени, сейчас потихоньку спивался. В дела полка он вникал слабо, поверхностно, переложив почти всю работу на комиссара и командиров эскадрилий. Периодически его дрючили из дивизии, он на некоторое время бросал пить и имитировал деятельность. Как правило, это ни к чему хорошему не приводило и, к счастью для полка, длилось недолго. Летал он очень мало, видимо, полагая, что он свое уже отвоевал, пусть теперь воюют другие, «МиГа» же откровенно побаивался, предпочитая изредка совершать вылеты на «утенке» — «УТ-1».

— Здравия желаю, товарищ полковник! Сержант Саблин, прибыл после лечения, готов к полетам!

— А! Саблин! Быстро ты… быстро… Здоров, значит. А что доктор говорит?

— Так точно, здоров. Доктор говорит, что пахать можно!

— Это хорошо… хорошо. Ну, иди в эскадрилью… Хотя… Отставить! Погоди-ка… погоди. — Мартынов задумался. — Там, на стоянке, стоит «восемнадцатый» «МиГ», видишь? Вот давай, бери его… сделай пару кругов над аэродромом и садись. Потом взлетай снова и пилотаж, пилотаж выполни. Десять минут тебе на пилотаж, не больше. Замысел ясен? Ну, давай… выполняй…

До стоянки Виктор шел как на Голгофу, едва переставляя ноги. К чему торопиться на собственные похороны? При мысли, что ему сейчас придется лететь, бросало то в жар, то в холод. Он понимал, что вроде бы летал и раньше, что тело должно помнить навыки, и в принципе он знает, как лететь… Но все равно было не по себе, страшновато… «Блин, черт меня сегодня на аэродром понес. Отлетал бы завтра, с кем-нибудь на спарке, а потом можно и на «МиГе» пробовать», — думал он.

Стоянка была почти пустая. Возле капонира стоял одинокий «МиГ» с большой желтой цифрой «18» на киле, да в соседнем капонире стоял другой, разобранный. К его немалому удивлению, техник Семен Павлович, здоровенный, усатый мужик, лет тридцати пяти, попытался его прогнать.

— Да ты чего, Палыч?

— Вали давай, — напирал Палыч, — нечего тебе тут делать. Без приказа Шубина я тебя к самолету не пущу. Опять разобьешь. Давай, шагай отсюда! — Работающие поблизости техники, услышав перепалку, побросали работу и заинтересованно прислушались.

— Палыч, ты в натуре оборзел? — вскипел Виктор. — Мне только что комполка приказал лететь, и я полечу.

Палыч отступил. Бросил под ноги грязную тряпку и, тихо ругаясь, ушел со стоянки. Ну, вот сейчас свершится…

Виктор не торопился. Зная, что в авиации мелочей не бывает, тщательно провел внешний осмотр самолета, проверив все, что можно. Судя по внешнему виду, самолет уже бывал в переделках, на фюзеляже виднелись две некрашеные латки, еще одна украшала левое крыло. Он был выкрашен в белый цвет, однако побелка где облетела, где стерлась, и выступающая родная зеленая краска придавала истребителю неповторимый вид.

Самолет был заправлен и внешне готов к взлету, даже парашют лежал на сиденье. «Перед смертью не надышишься, — обреченно подумал он, — придется лететь!»

Палыч ушел, никто из техников помогать ему не захотел, так что ему пришлось самому убирать колодки и возиться с парашютом.

«Ну вот… уже скоро. Так… кабина чистая, ничего лишнего, сиденье как будто под меня подогнано. Ручка ходит легко, педали тоже… триммер на нейтрали». — Виктор проверил, все было нормально, машина была готова к взлету, даже мотор еще не успел остыть после прогревания.

Появился Палыч и с независимым видом подтащил баллон с воздухом, подключил его к системе…

Мотор зарычал, разметая всей своей тысячетрехсотсильной мощью снег вокруг, машина задрожала, и Виктор, следуя указаниям техника, медленно порулил на старт. Рассыпая искры, с КП взлетела зеленая ракета, давая «добро» на старт. Дальше оттягивать с полетом было уже нельзя.

Он плавно подал сектор газа полностью вперед. Мотор взревел, задрожав от переполняющей его мощи. «Так… хорошо… а теперь отпустить гашетку тормозов…» Истребитель плавно тронулся. Виктор больше не боялся. Страх был загнан куда-то глубоко, только сердце бешено колотилось, и липкий пот растекался по телу. Разбег, скорость начала расти, и тут машину начало вести вправо, Виктор дал левую педаль, но это не помогало. Тогда он несколько раз нажал на тормоза, и самолет, словно нехотя, выровнял направление движения. Оторвалось от земли заднее колесо. Машина все сильнее ускорялась вперед… Наконец он плавно потянул рукоятку на себя, и самолет легко оторвался от земли и начал неспешно набирать высоту. Он летел!