Роман с урной. Расстрельные статьи - Александр Росляков

Мы эту тревожную картину обсудили с Серегой и Сергеичем, признав, как повезло нам с Коломийцем, без которого хоть вовсе было б сушить весла. Но я им, исходя из опыта, сказал: как бы сейчас ни запирались собеседники, ручаюсь, что потом еще не будем знать, как от желающих накапать на врага отбиться. Мы их пока бесплодно ищем — но и они нас ищут, просто мы еще друг друга не нашли. Но здесь, где даже параллельные пересекаются, наше скрещенье неизбежно.

Ну а пока, чтобы не тратить время зря, раз кроме уже отработанной фактуры на соперника у нас ничего не было, я решил сочинить аллегорическую сказку про него. И вот что у меня вышло.

Некоторые мыши, очень умные, еще от своих школьных педагогов знали, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И что мыши глупые уже не раз на этом сыре попадались. Только его хвать — пружина щелк, дужка на шею шмяк — и пиши: пропало!

Но их-то уж, они считали, на таком фуфле не проведешь! Поставь им эту мышеловку с сыром — просто плюнут на нее и все! И жили себе — не тужили, хоть местные коты пощипывали их и нарушали разные мышиные права.

И вот однажды, накануне их мышиных выборов, в их степь прикатывает новый кот. Вернее, новый — только с виду; так-то — старый, свой. И еще встарь, будучи избран по ошибке умными мышами их главой, он их ловил и жрал нещадно. Так жрал, такой писк бедных мышек по степи стоял, что сам глава их края чуть во гневе мышееда не сожрал. Но он тогда удрал куда подальше — до других мышей. Попасся там — и возвращается в родную степь, где наши мыши без него уже успели подразмножиться и потучнеть.

Усы подбрил, когти подстриг — его уже и не признать. Журчит: теперь я вас и ваших педагогов жрать — ни-ни! А открываю фонд защиты прав мышей, газету «Совершенно бесплатно» и на бесплатный — но не сыр, упаси Бог! — а чай с баранками и прочей бескорыстной помощью зову!

Тут наши мыши и давай смекать. Журчит-то он, положим, хорошо, но ведь и раньше не дурней журчал — при этом все-таки их жрал. И чай с баранками — это не сыр, конечно. Но ведь и на баранки надо взять откуда-то, баранки тоже на дороге не валяются! Но кот сам сроду не пахал, не сеял — так откуда ж, значит?

А он: на те баранки и другие бескорыстные дела мне местные коты чисто так дали. Чем еще больше завопросил всех: эти коты так просто сроду не давали ничего, а только брали! А тут вдруг — на тебе!

Короче, вовсе сбились мыши с толку. И обдуриться на мякине не хотят — но и халявы тоже страшно хочется, так на бесплатные баранки слюнки и текут: а вдруг еще и с сыром будут!

И тогда самая отчаянная мышь в тот фонд на полусогнутых вошла, сожрала сушку, чай глотнула — и назад. А дужка-то и не захлопнулась! Еще две мышки туда сунулись — и снова пронесло. А дальше — больше. Одной норушке еще дали целое пшеничное зерно, другой щеколду на калитке починили, третьей вставили в хибарке настоящее стекло!

Зарадовались мыши, просветлели их мышиные мозги: выходит, врали всё учителя — и поделом их жрал наш кот! Ну факт же налицо: халява — вот она, и совершенно без тех ужасов, которыми стращали!

А кот тогда и вовсе окрыляет: если меня вновь изберете, вместо сушек сами будете других котов на завтрак с чаем жрать!

И мыши сердцем поняли: коль он сказал такое — дело свято, ведь ни один еще кот сроду ничего подобного не обещал! И надо не мышами — а бездушными камнями быть, чтобы такому мышелюбу не поверить!

И все до одной проголосовали за него.

И только он, положа на сердце лапу, мышам на верность присягнул — громадная дуга, которую до этого варили возле фонда непонятно для чего, как шмяк на них! Пищали мыши душераздирающе и долго — целый день, пока коты их с удовольствием, под пиво, жрали. И зарекались впредь не только на бесплатный сыр в котовском фонде — и на сушки с чаем тоже не клевать. Но уже поздно было.

Понесли мы с Сергеичем эту сказку к Ходикову — ох и тип! «Александр Сергеевич! Александр Васильевич! Присаживайтесь, дайте ваши курточки повешу. Как вам у нас? Чего подскажите? Вы только подмигните, а уж мы как можем — хотя сами видите, какая у нас бедность», — с такой елейной речью он нас принял в своем кабинете в первый раз.

Я сразу заподозрил, что с таким елейщиком, усидевшим в своем стуле при всех строях и властях, придется нелегко: затопит все этим елеем и, как мыло, из рук будет ускользать. Но и не думал, что работать с ним нельзя будет никак. Этот хитрец, усвоивший главный чиновничий завет всех строев и времен: под всеми видами из кожи вон не делать ничего, — потом обвел нас, как мальчишек, вокруг пальца. И при этом хоть бы глазом, источающим его елей, сморгнул!

«Блудного мэра» Коломийца, тиснутого в краевой газете, затем, согласно технологии, следовало растиражировать в «Славгородских вестях». Такой заход через крайцентр и поднимал статус публикации, и уводил казенную газету, обязанную перепечатывать все публикации о городе, от обвинений в ангажированности. И вот как дальше Ходиков на пару с Фицем, мастерски согнувшись в их погибель, смогли все это развалить.

За пару дней до выхода статьи в «Вестях» я отдал дискету с текстом Фицу, взявшему на себя с особой важностью роль передатчика, для передачи Ходикову. Три раза повторил ему, чтобы не перебирали с краевой газеты текст, а просто скинули б его с дискеты. Он очень важно мне ответил, что и сам соображает, слава Богу не дурак; и уж они с редактором газеты смогут без чужих подсказок заверстать статью.

Но на следующий вечер в наш штаб влетает Сергеич: статья в текущий номер «Вестей» не вошла. А во всякой выборной кампании главный диктатор — время. День упустил — и можешь все продуть, так как калейдоскоп меняется стремительно: к примеру, чужой кандидат зарегистрировался официально — и его уже, помимо как от лица другого кандидата, крыть нельзя.

Мы — к Ходикову за ответом, а он у него уже готов давно! И не уставая повторять, какое счастье для него работать с мастерами из самой Москвы, он сообщает, что все же как-то ухитрясь на пару с Фицем утерять дискету, отправил набирать статью по новой. А это, вместе с корректурой, займет время как раз до закрытия типографии — но он поставит обязательно статью в следующий номер, через пару дней. Мы ему тут же дали дубль-дискету, взялись уговорить сами типографию — но он, окутывая нас своим елеем, выдал 22 железные причины, почему и это не пройдет.

И стало ясно, что его не прошибить ничем, поскольку они с Фицем уже успешно оправдались перед главой за срыв — наверняка свалив его на нас, которых видели в гробу. Мы нынче тут, а завтра там — а им еще тут жить и жить, и надо изловчиться изогнуться так, чтобы при любом исходе выборов не потерять свой мелкий — но отнюдь не для такого городка — шесток.

И дальше все сыгралось как по нотам: во вторник статья не вышла, в среду Гельмель зарегистрировался, и в четверг ее уже нельзя было печатать по закону — о чем сам Ходиков пролил больше всех слез. Зато всю комбинацию он разыграл гроссмейстерски в пользу себя: победит наш глава, он ему напомнит, как лез из кожи для его победы. Победит враг — расскажет, как в тылу врага, рискуя мало службой, головой, сорвал попытку распечатать нашу гнусную статью.

Но с моей первой сказкой Ходиков дал маху: и на такую ушлую старуху есть проруха! Он прочел ее при нас, пропел мне дифирамб — но по его елейным глазкам я прочел, что она его не впечатлила вовсе. И, видимо, сочтя, что сивый бред каких-то москвичей насчет каких-то мышек сильно не заденет никого, он эту сказку напечатал. Я же и вовсе не мог знать, насколько она отзовется среди местных — но на всякий случай стал работать над второй.

Проходит время, за которое я смог разведать много нового и интересного, попутно дописав вторую сказку про куриного жреца «Влюбленный лис» — и отдал ее тоже Ходикову. Он с тем же величайшим одобрением ее прочел, пообещав забить в такой-то номер. Тот номер вышел — а сказочки моей в нем нет. Пошли обратно разбираться, и этот лис нам: «Я — всей душой был за, дал Фицу, он — главе, но вы уж извините, но сложилось мнение, что ваши сказки нашим людям непонятны. Конечно, в вашей прессе им бы не было цены, но наши читатели от ваших аллегорий не в восторге. Даже, вы только их простите, написали о вашей первой сказке, что неинтересная, и просили больше таких не печатать».

Такого, чтоб читатели писали о неинтересных публикациях в газете, я еще в жизни не встречал. Но, может быть, еще подумал, тут такая уж взыскательная публика — хотя вся ходиковская газета, даже минус моя сказка, интересностью нисколько не блистала.

Но ларчик затем открылся просто. После того, как вышел и мой «Лис», оказалось, что обе сказки поимели в городе невиданный успех. А письма против были от врагов — потом их напечатали в «Соседях» действительно с 56-ю подписями входивших в ту команду подписантов. И до конца кампании все их СМИ надрывались страшно лестным для меня вытьем: как смел поганый сказочник нас приравнять к мышам и курам! Скажем ему дружное «нет!» Погоним вон из города!