Курьер запаздывает - Алексей Азаров

— Чего мы ждем, синьоры?

— Ваш багаж.

— Он нужен вам?

— Нам? Нет, синьор.

— Тогда почему его несут сюда, а не в вагон?

Беллини тянется к телефону. Прижав трубку к уху и набирая номер, говорит:

— Я думал, вы захотите убедиться, что ничего не пропало.

— А могло пропасть?

— О что вы! — И в трубку. — Беллини… Закончили паковать? Хорошо. Тогда несите прямо в вагон.

Закончив разговор, Беллини встает… Я слушаю его извинения с видом посла на приеме у Бориса III Обмен рукопожатиями происходит под аккорды взаимных улыбок.

Пеппо сопровождает меня до перрона. Киваем друг другу и расстаемся — дай бог, если навсегда. Хотя инцидент и исчерпан, хотя Беллини ничего не записал в процессе разговора, я склонен полагать, что в Милане меня не обойдут вниманием.

У вагона нахожу Дину и Альберто. В руках у Дины бутылка “Виши”. Кажется, они и не подозревают о причине моего отсутствия; в противном случае Дина не была бы так заботлива. Альберто протягивает мне бумажный стаканчик. Вода теплая, но я пью с удовольствием.

4. ИЮЛЬ, 1942. МИЛАН — РИМ — МИЛАН

— Будем откровенны. Вы должны были этого ожидать. Я уверен, что вы знаете все и, как человек проницательный, вероятно, догадались, что и мне известно многое. Так какова наша позиция относительно друг друга?..

— Я не совсем вас понимаю… Мне не ясна ваша цель…

— То есть вы хотите сказать, с какой целью я навожу эти справки?

Р.Л.Стивенсон,

Потерпевшие

кораблекрушение

Интересно, что испытывает собака, потерявшая хозяина? Я нередко видел: бежит по улице пес с растерянной мордой, тыкается носом в углы… Двухдневные поездки; сопряженные с непрерывными и безуспешными поисками, заставили меня вспомнить об осиротевших собаках и проникнуться к ним сочувствием.

На миланском вокзале я распрощался с Вешалкой. Фон Кольвиц после триестинского испытания вновь проникся доверием и подтвердил желание поговорить со мной по телефону в Берлине. Я поблагодарил его, дав себе слово забыть и номер телефона, и сам факт существования оберфюрера СС.

Прежде, чем думать о Берлине, следовало добраться до Рима, и здесь мне помог Альберто. Короткого звонка в полицию — прямо из будки на вокзале — оказалось достаточным, чтобы через час я получил разрешение на недельное проживание в Милане и поездку в столицу. Альберто с шиком довез меня до квестуры на своем “фиате”, таком огромном и черном, что его можно было принять за катафалк.

— Не забывайте нас, — сказала Дина. — Милан полон соблазнов, но лучшее, что в нем есть, — это друзья.

Адрес Дины я записал еще в вагоне. Альберто, сопя, протянул мне мягкую вялую лапу.

— Не обижайте малышку…

“Фиат” сверкнул отмытым лаком и умчался, а я, разделавшись с формальностями в квестуре, поплелся на вокзал, чтобы ехать в Рим.

…Визит в Вечный город оказался бесплодным… Выходя из швейцарского посольства, я пожалел, что отпустил такси, — весь разговор занял десять минут. Пока я ловил машину, чтобы вернуться на вокзал, подробности, всплывшие в памяти, отравляли душу, и Рим показался мне дурацким скопищем дворцов, ханжески подновленных церковных развалин и рваного белья, сохнувшего на веревках в переулках…

— Не думаю, чтобы с визой что-нибудь вышло, — говорил мне швейцарец с корректной полуулыбкой. — Почему вы не обратились в посольство у себя на родине?

— Меня лимитировали сроки.

— Напрасно. Софийские коллеги навели бы справки, не затягивая. Здесь это сделать труднее: кто знает, как скоро будет получен официальный ответ.

— Я не собираюсь задерживаться в Берне или Женеве. Мне нужна транзитная виза, чтобы через Швейцарию и Францию добраться до Берлина. Это меняет дело?

— На всякий случай заполните эти бумаги и побеспокойтесь о финансовом поручительстве вашего посольства… Не понимаю, почему вы не хотите действовать через свой консульский отдел?

— Сколько времени это займет?

— Месяца два, я полагаю.

— Вот видите! Потому я и рискнул прийти непосредственно к вам.

— Боюсь, что все-таки напрасно, господин Багрянов. Хотя я и попробую что-нибудь для вас сделать… Для начала запаситесь официальным подтверждением вашей кредитоспособности. Это многое упростит.

— У меня есть чековая книжка.

— Этого недостаточно… Весьма сожалею.

Можно было уходить, но я решил проявить непонятливость.

— Чем плоха чековая книжка?

— Деньги нетрудно одолжить на короткий срок, внести в банк и, по миновании надобности, закрыть счет. Не обижайтесь, господин Багрянов. Вы сами вынудили меня к ненужной прямоте. Если б вы только догадывались, сколько людей стремится укрыться в Швейцарии от войны! И каждый готов предъявить чековую книжку, а когда приезжает, оказывается, что республика вынуждена кормить его и одевать.

— Не забывайте, я еду транзитом.

— Из каждой сотни транзитных гостей пятьдесят пытаются остаться в Швейцарии, и один бог ведает, каких хлопот стоит Политическому департаменту уговорить их следовать дальше. Вы не поверите, но многих приходится отправлять до границы под конвоем…

Итак, все осложнилось. В германском посольстве ни болгарский паспорт, ни письмо министерства экономики не произвели впечатления. Третий секретарь был вежлив, и только. Он решительно отказался помочи мне добраться морем до любого из французских портов, чтобы оттуда ехать в империю.

— Германские суда используются для войск, и распоряжаются ими военные власти. Советую сноситься с ними не самому, а через посредство болгарских официальных лиц.

Стена. Но есть же где-то дверь?

Я, конечно, могу явиться в болгарское посольство, заполнить ворох анкет и настроиться на ожидание. Но что из этого выйдет — вот вопрос. Политический отдел, как водится, затребует из Болгарии свидетельство о благонадежности. Ограничься сыскной интерес одним софийским периодом, я бы спал спокойно и, подобно прочим туристам, бегал бы по Риму, скупая поддельные сестерции и сомнительную чеканку Бенвенуто Челлини, но где гарантия, что почта рано или поздно не донесет казенную бумагу с орлом до села Бредово, означенного в моем паспорте в качестве места рождения? И как будет реагировать директория полиции на ответ, что я, Слави Николов Багрянов, в данный момент благополучно нахожусь в означенном селе, занятый своим полем с пшеницей и тютюном?

В Софии триста левов помогли мне избежать раздвоения личности. Кваргальный надзиратель был любезен и не утруждал себя посылкой запросов. Мы скрепили отношения ракией и “Плиской”, поданными Марией в мой кабинет, а белый конверт с банкнотами довершил дело. Свидетельство было составлено и тем же вечером заверено гербовой печатью и автографом господина директора полиции.

Я расцеловал Марию в обе щеки и поспешил на экспресс, оставив свое второе “я” пребывать в заботах об урожае. Две тысячи левов — в обмен на паспорт — здорово помогли ему зимой выпутаться из затруднений. Я, в свою очередь, тоже был доволен: иначе как бы мне удалось стать главой такой славной фирмы, как “Трапезонд”, проданной прежним владельцем со всеми потрохами с торгов и за сущий бесценок?

“Трапезонд” был моей удачей. Вместе с подержанной мебелью и общественным положением я получил уборщицу Марию, возведенную мною в ранг домоправительницы. Преклонный возраст и сварливый нрав не мешали Марии заботиться о моих рубашках и готовить крепкий кофе. Большего я и не требовал.

Мне и сейчас не многое надо. Я неприхотлив. От судьбы я прошу самую малость: помочь мне найти в стене крохотную дверку, можно — щель, скользнув в которую, одно из “я” Слави Николова Багрянова сумело бы доехать до Берлина. Готов поручиться чем угодно, что Слави Багрянов ни на один лишний час не задержится на территории Швейцарии и даже глазом не поведет в сторону Давоса и Сен-Морица. Что же касается вопроса о средствах, то господин чиновник зря сомневался: они у Слави есть. И вполне достаточно.

…Теперь я опять возвратился в Милан. Круг замкнулся.

Поскольку рассчитывать на легальные способы перехода границы не приходится, остается одно: выдать вебе транзитную швейцарскую визу самому. Для этого надо знать, какая она из себя, чем выполнена — штемпельной краской или специальными чернилами, какими защитными атрибутами снабжена, кем подписана, отмечается ли в полиции и так далее, и тому подобное. Остальное несложно.

Труднее заполучить паспорт синьоры Дины Ферраччи виконтессы делля Абруццо в свое распоряжение как минимум на два — три часа. И все же я должен попытаться это сделать, ибо в нем эта виза есть. Еще в вагоне я ухитрился заглянуть в Динин документ и обнаружил там оригинальные штампы и подписи, годные для изготовления прелестной копии…