Компас сердца. История о том, как обычный мальчик стал великим хирургом, разгадав тайны мозга и секреты сердца - Джеймс Доти

– С какой стати вам это делать? – спросил я.

– Потому что я умею превращать огонек в пламя. Один человек как-то научил меня этому, и, думаю, настало время, чтобы я научила этому тебя. Я вижу, что ты особенный мальчик, и если ты будешь приходить сюда каждый день – не пропуская ни дня! – то и сам это увидишь. Обещаю. Придется хорошенько потрудиться, и тебе предстоит тренироваться даже больше, чем для фокуса с большим пальцем. Но я обещаю: то, чему я тебя научу, изменит твою жизнь.

Я не знал, что сказать. Никто и никогда прежде не называл меня особенным. Мне казалось, знай Рут правду обо мне и моей семье, она наверняка не подумала бы, что я особенный. Верил ли я, что она действительно научит меня доставать предметы из ниоткуда? Не знаю, но мне хотелось, чтобы беседы, подобные сегодняшней, продолжились. Мне было приятно находиться рядом с ней. Я чувствовал себя счастливым. Я чувствовал себя так, словно Рут меня любит; понимаю, звучит странно, ведь, по сути, она была совершенно незнакомым человеком. Она выглядела как типичная добрая бабушка – и только ее глаза не вписывались в этот образ. Ее взгляд обещал тайны, загадки и захватывающие приключения. Никаких других захватывающих событий тем летом не предвиделось, а тут меня предлагают научить тому, что может изменить мою жизнь! Весьма необычно. Я не знал, способна ли Рут на это, но терять мне было абсолютно нечего. И я ощутил прилив надежды, которой судьба меня не особенно баловала раньше.

– Что скажешь, Джим? Ты готов научиться настоящему волшебству?

Этот простой вопрос раз и навсегда изменил мой жизненный путь и мою судьбу, какой бы она ни была уготована мне ранее.

2

Расслабление тела

С того самого момента, как зародилась наша цивилизация, вопрос о том, что служит источником человеческого разума и сознания, не переставал занимать людей. В семнадцатом столетии до нашей эры египтяне полагали, что средоточием разума является сердце. После смерти человека его сердце наряду с другими внутренними органами сохраняли и чтили. Мозг же казался древним египтянам настолько маловажным, что перед мумификацией его, как правило, удаляли с помощью крючка, вводимого через носовую полость, и выбрасывали. В четвертом веке до нашей эры Аристотель утверждал, что мозг служит главным образом для охлаждения крови – именно по этой причине люди, у которых мозг крупный, более рациональны, чем звери с горячей кровью. Понадобилось пять тысяч лет, чтобы мы по-настоящему осознали, насколько важен мозг для человеческого организма.

То, что мозг играет ключевую роль в формировании личности, люди начали понимать лишь после того, как заметили, что у тех, кто получил травму головы на войне либо в результате несчастного случая, нарушаются мыслительные процессы или другие функции организма. Ученые многое узнали об анатомии и работе мозга, но, несмотря на это, истинное понимание его устройства еще долго оставалось весьма ограниченным. Фактически большую часть XX века считалось, что мозг человека статичен и не подвержен изменениям. Однако сегодня нам известно, что мозг чрезвычайно пластичен: он может меняться, адаптироваться и трансформироваться. Его формируют жизненный опыт, повторения и стремления. Только благодаря невероятным технологическим достижениям последних десятилетий у нас появилась возможность увидеть, что мозг способен преобразовываться на клеточном, генетическом и даже молекулярном уровне. Каждому из нас под силу изменить структуру своего мозга – в свое время это стало для меня настоящим открытием.

Наш мозг очень пластичен: он может меняться, адаптироваться и трансформироваться. Жизненный опыт, повторения и стремления формируют его.

А впервые я столкнулся с феноменом нейропластичности в подсобке той самой лавки чудес. В свои двенадцать лет я, конечно, не мог этого знать, но за шесть недель Рут буквально «перепрошила» мой мозг. Она сделала то, что многие тогда сочли бы невозможным.

Я никому не сказал, что собираюсь ежедневно наведываться в лавку чудес, впрочем, никому все равно не было до этого дела. Лето в Ланкастере – бесконечная жаркая пытка; мне постоянно не давало покоя чувство, что я должен чем-то заняться, однако делать, по сути, было нечего. Вокруг дома, в котором я жил, вряд ли удалось бы отыскать что-нибудь, кроме иссушенной земли и перекати-поля. Лишь кое-где унылый пейзаж оживляла заброшенная машина или какая-нибудь ржавая металлическая деталь – вещи, в которых больше не нуждались и которые были выброшены туда, где они никому не помешают, где их никто даже не заметит.

Дети, равно как и взрослые, добиваются наилучших результатов, когда в их жизни присутствуют постоянство и стабильность. Мозгу совершенно необходимо и то и другое. В моем же доме ни того ни другого не было. Не было установленного времени для обеда или ужина, не было будильника, чтобы не проспать школу, никто не заставлял меня ложиться спать в определенное время. Если депрессия отпускала мою маму в достаточной степени для того, чтобы она могла встать с кровати, на столе появлялась горячая еда. При условии, что дома имелись продукты. Если есть было нечего, я ложился спать голодным либо шел в гости к другу, надеясь, что он предложит мне остаться на ужин. Я думал, что мне повезло, ведь в отличие от большинства моих друзей мне никогда не требовалось возвращаться домой к определенному часу. Я старался приходить домой поздно, поскольку знал: если заявлюсь пораньше, то непременно застану родителей в разгаре ссоры или произойдет еще что-то плохое – такое, отчего мне захочется оказаться в каком-нибудь другом месте, стать кем-нибудь другим.

Иногда сильнее всего на свете хочется, чтобы кто-нибудь сказал тебе что-нибудь – что угодно. Потому что это означало бы, что ты важен. А иногда дело не в том, что ты не важен, – просто на тебя не обращают внимания, потому что горе ослепляет окружающих и они перестают замечать тебя. Я делал вид, будто рад тому, что меня никто не достает: не заставляет выполнять домашние задания, не будит в школу, не говорит, во что одеваться. Но это было притворство. Подростки жаждут свободы, но только при условии, что у них под ногами есть прочный и устойчивый фундамент.

Рут попросила меня прийти в магазинчик к десяти утра. Я проснулся спозаранку с таким чувством, словно наступили одновременно и мой день рождения, и Рождество. Накануне я уснул с трудом. Я не представлял, чему Рут собирается меня учить, да и по большому счету мне было все равно. Мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить, и мне было приятно от того, что есть куда пойти. Я чувствовал, что важен для кого-то.

Я увидел Рут через окно, едва подъехал к магазинчику на своем оранжевом «Стингрее»[3] с фирменным белым сиденьем в форме банана. Я так хорошо помню этот велосипед, потому что он стоил дороже остальных моих вещей, к тому же я купил его на собственные деньги. Деньги, которые заработал, подстригая газоны один за другим длинными знойными летними днями. Приблизившись, я заметил на голове у Рут большой синий ободок, не дававший ее длинным, до плеч, волосам спадать на лицо, и очки, болтавшиеся на цепочке. Ее платье напоминало один из тех огромных комбинезонов, что учитель заставлял нас надевать поверх одежды на уроках рисования. Оно было в точности такого же цвета, как утреннее небо в Ланкастере – светло-голубое с горизонтальными белыми полосками. Каждое утро, проснувшись, я непременно первым делом смотрел в окно. Почему-то вид неба всегда придавал мне надежду.

Рут одарила меня широкой улыбкой, и я улыбнулся в ответ, почувствовав, как стучит сердце в груди. Частично это было связано с тем, что я ехал очень быстро, но, кроме этого, меня немного пугало то, что может произойти дальше. Я не понимал, откуда взялась тревога. Вчера предложение Рут показалось мне отличной идеей, да и сегодняшнее утро было лучше всех тех дней, когда я гонял на велосипеде по бесконечным полям, никуда конкретно не направляясь, но всегда надеясь куда-нибудь приехать. И тем не менее, стоя перед дверью, я не был уверен, что поступаю правильно.

А вдруг Рут – безумная колдунья, мечтающая превратить меня в монстра, которого можно контролировать силой мысли, чтобы потом с его помощью захватить мир?

Во что я ввязываюсь? Что, если я недостаточно умен для того, чтобы научиться волшебным приемам, которые упоминала Рут? Что, если она узнает правду о моей семье? Что, если она просто сумасшедшая тетка, которая собирается меня похитить, отвезти в пустыню и использовать мое тело для ритуала черной магии? Как-то мне довелось посмотреть фильм под названием «Женщина Вуду», и внезапно я подумал: а вдруг Рут – безумная колдунья, мечтающая превратить меня в монстра, которого можно контролировать силой мысли, чтобы потом с его помощью захватить мир?

У меня обмякли руки. Я уже наполовину открыл дверь, но внезапно она показалась мне невероятно тяжелой, будто сопротивлялась мне. Я обернулся и посмотрел на велосипед, лежащий прямо на земле, и на пустую автомобильную стоянку. Что же я делаю? Почему я на это согласился? Я мог бы сесть на велосипед, уехать отсюда и никогда больше не возвращаться.