Дорога великанов - Марк Дюген

Вскоре я поднялся, чтобы сделать телевизор погромче: стреляли в президента США. То факт, что какой-то парень позволил себе подобную роскошь, показалось мне просто невероятным. В новостях упоминался только один стрелок. Я не мог в это поверить. Неужели простой парень вдруг почувствовал в себе такие силы, что решил: «Сегодня я прикончу президента США»? Думаю, тысячи людей желали ему смерти, но осмелился только этот парень – и получилось только у него. Удивительно! Я пока не знал, насколько план удался: президент еще не умер от тяжелых ранений.

Я позеленел от зависти: этот парень украл мою славу! По крайней мере, местные газетенки должны были в тот день писать только обо мне. Как такое могло произойти? Я увлеченно следил за специальными корреспондентами и за лентой новостей, опустошая одну бутылку за другой. После шестой я решил, что убийство Кеннеди мне на руку: может, благодаря ему меня не станут сильно осуждать или вообще обойдут вниманием.

Постепенно во мне назревал чудовищный страх.

5

Отказавшись стрелять кроликов, я покинул ферму и направился к большой дороге. Выйдя за пределы огорода, я услышал бабушкин вопль. Он словно током меня ударил. Я приблизился к соседской ограде, за ней красовалась пегая лошадь с прекрасной гривой и мускулистым крупом. Я прицелился – просто ради удовольствия. Затем поднялся на холм, запыхался. Бабушка всё еще кричала, и голос ее раздавался эхом.

В те времена я весил не больше ста двадцати килограммов, но чувствовал тяжесть. За мной, высунув язык, бежала собака. Я достиг вершины, где ничто не нарушало моего покоя, и откуда не было видно домов. Сел и прислонился к высокой сосне. Дул западный ветер. Внезапно голос ненавистной старухи вонзился в мое сердце. Собака разлеглась чуть поодаль. Она никогда не ластилась ко мне. Смотрела на меня стеклянными глазами. Я хотел ощутить гармонию, но даже на просторе чувствовал себя запертым в четырех стенах, и при мысли об этом в голове поднимался ураган, похлеще, чем бывают в Алабаме.

Около получаса я сидел под деревом, ждал, пока злость утихнет, бросал собаке палки, которые она не собиралась приносить. Я спустился по другой тропинке, более длинной и менее крутой. Я всегда нетвердо стоял на ногах – наверное, слишком быстро рос – и боялся что-нибудь вывихнуть. Ровной дорога стала лишь на подходе к дому. Глядя на него издалека, я думал, что многие мечтали бы жить именно там, недалеко от живописного озера, в нескольких километрах от Йосемити[13], куда я ни разу не ездил.

На расстоянии около ста метров от дома я заметил бабушкин силуэт. Старуха стояла у окна своей комнаты, спиной ко мне и к солнцу. Она согнулась над мольбертом. Что она рисовала? Думаю, очередную иллюстрацию для детской книжки. Впрочем, иногда она рисовала и для себя. Как правило, природу. Я не понимал зачем. Однажды я сказал ей, что не понимаю, – она обиделась.

Я направился к ней, пустая голова звенела. Я не хотел видеть ведьму вблизи; чувствовал досаду, но не более. Мне оставалось около двадцати метров. Наверняка она слышала, как я в сапогах ступаю по сухой земле. Она не обернулась. «Обернись! Ну же, обернись!» – повторял я про себя. Почему я хотел, чтобы она обернулась? Я не знал. В моей голове юркой птичкой промелькнула мысль: «Интересно, что чувствуешь, убивая свою бабулю?». Подросткам часто приходят в голову безумные мысли, только вот действовать у них кишка тонка.

Стоя примерно в десяти метрах от бабули, я выждал какое-то время, поднял винтовку, замедлил шаг. Бабуля не поворачивалась, хотя скорее всего узнала мою поступь, тяжелую и уверенную: ее ни с чем не спутаешь. Я прицелился и выстрелил бабушке в затылок. Она упала на мольберт, мольберт – на землю. Я подошел к ней. Она лежала на животе и выглядела глупо, гротескно. Умерла она, конечно, сразу. Я не ненавидел ее до такой степени, чтобы заставить страдать, и на всякий случай дважды выстрелил ей в спину – туда, где сердце. Чтобы уж наверняка.

Я оставил бабулю на глазах у изумленной собаки. Вошел в дом. Теперь некому на меня орать: «Сними сапоги и надень тапочки!»

6

Когда Кеннеди скончался, я не знал, что думать. Парень, который убил президента, здорово преуспел и затмил меня, хоть это и не помешало мне наслаждаться собственным триумфом всю вторую половину дня.

Вскоре я ощутил смятение. Я думал сбежать, но знал, что далеко не уйду. Парень вроде меня, ростом больше двух метров, не останется незамеченным. Я хотел взять дедушкину машину, но эта развалюха с кузовом жрала бензин, как новорожденный теленок молоко, а у меня не было денег. Я обшарил весь дом. Развлекался, воображая себя в роли бабушки с дедушкой и гадая, где они заныкали добро. Старикан не особо верил банкам, чтобы хранить там все сбережения. Где-то между лесным ведомством и фермой, разумеется, нашлось местечко для тайника.

Я начал с бумажника в кармане куртки. Чувствовал себя при этом не в своей тарелке. Когда дедушка вернулся домой, я понял, что передо мной дилемма. Либо я позволю ему увидеть бабушкин труп и потерплю соответствующее наказание, либо казню старика. Я знаю, что через пару месяцев он возрадовался бы чудесному освобождению, но, подобно многим рабам, дед любил свои оковы.

Пока машина подъезжала к дому, я окончательно утвердился в мысли, что причинять дедушке боль для меня невыносимо. Я видел, как старик со своим фирменным гордым видом подъезжает к дому. Он махнул мне рукой – мол, рад тебя видеть – и чуть снизил скорость, чтобы вписаться в ворота гаража.

Припарковавшись, он вышел из машины, потянулся, сделал несколько шагов и открыл багажник. Хотел обернуться и попросить меня помочь ему, но я предупредил его действие: дважды выстрелил деду в спину. И вдруг вспомнил его слова: «Аккуратнее, Эл, не стреляй в крупную дичь: калибр маловат, птички будут страдать; разве что попадешь в голову». Он упал на колени, головой в багажник. Я всадил ему две пули в череп. Готов.

Я покинул гараж, чтобы успокоиться. Если убийство бабушки притупило мою ярость, то убийство старика, напротив, выбило меня из колеи. Вдруг появилась собака, словно специально отвлекая меня от мрачных мыслей. Что с ней станет? Эта бедная кляча слишком стара. Пес понюхал дедушкино тело, подозрительно на меня посмотрел и лег на цементный пол гаража. Я снова задумался о том, что делать с собакой, а затем воскликнул:

– Черт возьми, Бобби, не могу я совладать с мирозданием!

Я надеялся на отблеск понимания в его глазах. Но нет. Ничего. И я пошел прочь.

7

Дедушка начинал коченеть, когда я решил вывернуть ему карманы. Купюр из его кошелька должно было хватить дня на три-четыре, плюс в багажнике оставалась куча еды. В основном нескоропортящиеся продукты – редкое везение. Но я не мог заставить себя вытереть с машины капли крови. Не из отвращения – скорее, из суеверия.

Дедушкин труп я оттащил в сторону. Раньше никогда не прижимал старика к себе, и теперь по спине у меня бегали мурашки. Я аккуратно расстелил красное с зеленым одеяло в шотландскую клетку, на которое дедушка ложился, когда чинил машину, и перенес тело.

Я продолжил обыскивать дом. Вскоре до меня дошло, что лучшее место для хранения денег – туалет на улице: бабушка с дедушкой так и не накопили на удобства. Я нашел бабло в железной коробке, прямо в бачке унитаза. Маленькие хорошенькие связки купюр, с которыми можно весело смотреть в будущее. Мысль о том, что я способен украсть деньги и кто-нибудь сочтет меня подонком, прикончившим бабушку с дедушкой ради наживы, заставила меня содрогнуться. Сильнее всего я переживал по этому поводу.

Я вернулся в дом и, взяв справочник, отыскал телефон местного полицейского участка. Секунду поколебавшись, набрал номер. Ответила женщина. Я попросил шерифа.

– По какому вопросу?

– По личному.

– Не думаю, что у шерифа есть на тебя время, мой мальчик. Ты ведь знаешь: убили президента США!

– Неужели вы думаете, что убийца решил спрятаться в этой дыре? – спросил я.

– Как ты можешь такое говорить! Как можно не гордиться своим родным краем? Продолжай в том же духе, мой мальчик, и ты плохо кончишь! – Не знаю, с кем я говорил, и что именно эта женщина делала в полиции, но мое неуважение к нашему адскому уголку странным образом ее обидело. – Что тебе нужно?

– Вы могли бы попросить шерифа мне перезвонить?

– Как тебя зовут?

– Эл Кеннер.

– Как пишется?

– Ка, Е, два Эн, Е, Эр.

– Откуда звонишь?

– С фермы Вулф-Крик, в одиннадцати километрах к северу от Норт-Форка.

– Шериф тебя знает?

– Должен помнить.

Я был уверен, что шериф меня помнит. У дедушки в прикроватной тумбочке хранился пистолет сорок пятого калибра. Я это знал, и бабушка знала, что я знаю. Когда она уходила в магазин, она клала пистолет в сумку, чтобы я не соблазнился его опробовать. Поэтому однажды я позвонил шерифу и сказал: «Хочу сообщить, что шестидесятипятилетняя старушка с пистолетом в сумке мчится в сторону Норт-Форка на старом «Форде» пятьдесят девятого года. – И для пущего эффекта прибавил: – Если вы ее не остановите, последствия могут быть ужасны: я вас предупредил. Внуку ли не знать бабулиных планов».