Ловзар - Дамир Халилов

Игорь, спортивный парень, обул тапки и слегка приобнял Арсена.

– Арсен, мы ж на пятом курсе, какая уж тут учеба.

Арсен заулыбался.

– Да, учился, помню.

Гости вошли в комнату, Арсен проследил, чтобы все комфортно разместились на диванах и креслах. В комнату вбежала Лена в халате и прокричала:

– Ребята, ребята, не смотрите, пожалуйста!

Она схватила какие-то вещи и убежала, крикнув:

– Еще минутку!

Лев, вздохнув, сказал:

– Ребята, жить на Кутузовском, конечно, клево, но до вас хрен доедешь, особенно в пятницу, особенно вечером. Полтора часа в пробках.

Арсен пропустил эти слова мимо ушей.

– Лена говорит: завтра на день рождения идете? – спросил он.

– Ага, – Инна закивала, – к Катюшке, нашей однокурснице, ты ее, наверное, не знаешь.

Зашла Лена. Она стянула волосы в аккуратный хвостик сзади, надела шортики и обтягивающую маечку. Арсен очень любил этот ее образ – образ чистой девочки, почти школьницы. Хотелось позвать ее во двор, играть в классики, дергать за косичку, есть эскимо и слушать про наряды для Барби. Она громко чмокнула Арсена и стала здороваться с гостями.

– Олененок, какая ты у меня красивенькая! – Кира крепко обняла ее.

Инна шлепнула Лену.

– Ой, извини, не сдержалась. – Инна подмигнула Лене, словно намекая на какую-то тайну между ними.

Арсен засмеялся.

– Ладно, я побежала какао варить, – сказала Лена и направилась в сторону кухни, но Арсен остановил ее жестом.

– Малыш, я все сделаю, ты побудь с гостями.

Он взял пакет и пошел на кухню.

Арсен с детства привык к тому, что дома они часто принимали гостей. В таких случаях мать всегда готовила хычины, домашнюю лапшу, накрывала на стол, отец доставал домашнее вино. Детей сажали за отдельный маленький столик и в праздничной суете их почти не контролировали. Арсен хорошо помнил то радостное, торжественное чувство, когда гости начинали собираться. Почему-то, когда к ним приходили однокурсники Лены, такого ощущения не возникало. Он не мог сказать о них совершенно ничего плохого, но чувствовал себя с ними всегда скованно, и общение никогда не выходило за рамки вежливых вопросов-ответов.

С Леной все было иначе. Они не просто любили, они очень хорошо чувствовали друг друга. Например, она всегда безошибочно угадывала его настроение и делала то, что ему было нужно. Он мог напускать на себя сколько угодно веселый вид, но, если на душе у него было грустно, она всегда говорила ему теплые слова, становилась его игривым котенком, и он не просто не мог, он не имел права больше грустить.

Арсен закончил разливать дымящееся какао по кружкам, положил в тарелку горячие пончики, поставил все на огромный поднос и пошел в комнату.

– …и Катюшка с ним разошлась, – услышал Арсен обрывок рассказа Инны, с ногами забравшейся в кресло. – Сейчас вроде с каким-то хачом старым начала встречаться, уж не знаю, чем он ее там завлек.

– Прям старым? – удивился Лев.

– Ну, под сорокет – точно.

– Ребята, налетайте. – Арсен поставил на невысокий столик поднос, и все сразу же к нему потянулись.

– Лена, ты специально хочешь, чтобы я с диеты сорвалась? – завозмущалась Кира. – Столько пончиков, да с сахарной пудрой, да таких вкусных.

– Кстати, перед тем как начнем, – Лев достал из кармана джинсов маленький бумажный сверток, – кто как смотрит, чтобы покурить?

Инна захлопала в ладоши:

– Что же ты молчал!

Лев обреченно вздохнул.

Лена улыбнулась:

– Ой, я пас.

Кира и Арсен промолчали.

Лев достал папиросную бумагу и начал засыпать в нее траву, приоткрыв рот от старания.

– Голландские бошки, – констатировал он. – Надувают в кал. – он закрутил бумагу с травой внутри в продолговатую самокрутку.

Лев облизнул кончик бумаги и приклеил его к остову.

– Арсен, может, музыку, подходящую к случаю, включим?

Арсен потянулся к ноутбуку и включил лезгинку.

Все резко прекратили свои дела и испуганно стали вслушиваться в обжигающие нахрапистые ритмы, доносящиеся из колонок.

– Ого, – сказала Кира.

– Шучу, – пояснил Арсен.

Все расслабленно засмеялись.

– Да, под такой саундтрек надо афганочку курить, а голландцев надо курить под Марли, – экспертно заключил Лев.

– Только бы ты улыбался, – сказал Арсен, и из колонок зазвучал Боб Марли.

Первым, как хозяину дома, косяк вручили Арсену. Он затянулся, задержал дым в легких и через несколько секунд выдохнул. Марихуана всегда напоминала ему о школе. В те годы они с друзьями часто курили на переменах.

Забавно, но тогда ему совершенно не нравился эффект от шмали, как называли ее в школе. Однако, несмотря на головную боль, которую традиционно провоцировала марихуана, Арсен воспринимал процесс курения как инициацию, как некий символ принадлежности к миру избранных.

Это всегда был целый ритуал. Мало кого к нему допускали – здесь собирались те пацаны, которых уважали в школе. Чем-то это напоминало тюремную систему: чтобы заработать авторитет, пацан должен был ничего не бояться, быть готовым в любой момент перейти в конфронтацию – как словесную, так и рукопашную. Кроме того, он должен был «вписываться» во всех школьных разборках за класс и общаться со «старшаками» – авторитетными парнями с района, которые уже окончили школу. Арсен несколько раз очень жестко проявлял себя в драках, все знали, что он всегда даст отпор, поэтому он был вхож в этот круг.

Банковал на этих тусовках парень со странной кличкой Сигма, гласный и негласный лидер их школы. Он имел какой-то выход на местных барыг, которые брали его с собой на план. Потом Сигма рассказывал истории о том, как они раздевали девушек, приезжавших с ними, пускали их бегать по полю и затем ладонями собирали с них осевшую пыльцу, накатывая так называемую мацанину[7]. Все сомневались в правдивости таких историй, однако, поскольку шмаль у Сигмы действительно была всегда, с циничной улыбкой слушали и расспрашивали про детали.

На двери у туалета они ставили кого-нибудь достаточно крепкого, чтобы держать оборону, но недостаточно авторитетного в школе, чтобы курить с ними вместе. Секьюрити, щедро раздавая пинки и подзатыльники, спроваживал от туалета желающих использовать его по прямому назначению, получая за это ощущение причастности к этому кружку избранных и иногда, в довесок, – пяточку шмали от Сигмы.

Марихуану забивали в папиросу, иногда еще прижимали дверью, чтобы спрессовать, затем получившуюся козью ножку «взрывали» и передавали по кругу. Потом беспричинное посмеивание и многозначительные переглядывания на уроках вновь выделяли избранных из общей ученической массы и вызывали удивленные взгляды одних и зависть других одноклассников.

Сигма был крайне неприятен Арсену своей немотивированной жестокостью по отношению к тем, кто слабее. Он любил выбирать себе жертвы среди таких ребят и постоянно при всех унижать их.

Однажды Арсен увидел, как Сигма, сидя на корточках, подозвал какого-то парня из параллельного класса и, когда тот подошел, подпрыгнул, ударил мальчишку ногой в лицо, сломав ему нос. Все, кто видел это, отреагировали очень по-разному. Кто-то громко засмеялся, кто-то начал успокаивать Сигму, который в тот момент уже стоял над парнем, как бы размышляя – бить ли его дальше. Кто-то с интересом наблюдал за продолжением.

Арсен в этот момент понял, что никто не защитит этого мальчишку, который сжался на полу, прикрывая окровавленный нос. Отец всегда учил Арсена отстаивать свое, но никогда не бить слабого. Отец учил Арсена останавливать несправедливость, которую видишь. Отец учил Арсена никогда не бояться. Поэтому он встал и оттолкнул Сигму. В тот момент он уже знал, что его больше никогда не позовут на туалетные посиделки со шмалью.

– Сигма, расслабься, че ты до человека докопался?

Сигма со злостью посмотрел на Арсена и сплюнул ему под ноги.

Они стояли друг против друга, готовые сцепиться в любую секунду. Но что-то не давало им обоим этого сделать. Они стояли так пять секунд… Арсен видел, что у Сигмы напряжена каждая мышца, что его глаза ищут – куда ударить. Десять секунд… Все остальные пацаны из школы замерли, ожидая схватки титанов. Пятнадцать секунд… Арсен достал из кармана платок, наклонился и приложил его к разбитому носу парня, повернувшись к Сигме спиной. Тот развернулся и ушел.

После этого случая большинство пацанов, которые входили в их «узкий круг», перестали общаться с Арсеном. С ним лишь молча здоровались – в кодексе школьной чести отказ поздороваться (посаламкаться, как они тогда это называли) был сильнейшим оскорблением, после которого каждый сколько-нибудь уважающий себя пацан должен был бить. Бить сразу же, несмотря на место, наличие поблизости учителей и соотношение сил. В школе у него осталось двое друзей: Залик – его друг с пяти лет, с которым они были неразлучны до конца школы, в любой передряге поддерживая друг друга. И Леша – тот самый парень, которому Сигма сломал нос. Он оказался добрым, умным мальчишкой – два качества, которые ни во что не ставились в их школьном внутреннем рейтинге доблести.