Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

чья голова чудом не клонилась под тяжелым венцом светлых кос, присела в отточенном реверансе. Дед ответил мужчине на поклон, как равному, и милостиво кивнул девочке в ответ на реверанс.

Исабель почти уже решилась спросить, кто этот незнакомец, но не успела: к ним подошла дама, на плече которой красовался герб со львами Арагона и башнями Кастилии. Советник кортесов – это Исабель знала, и притом высокопоставленный, во всяком случае, поприветствовали они с дедом друг друга сердечно, улыбнувшись при обмене поклонами.

– Как летит время, дон Фернандо, – заметила она после обязательных вопросов о здоровье и благополучии. – Подумать только, теперь уже донья Исабель…

– Дети растут быстро, донья Инес, – с легчайшим из вздохов согласился дед. – Кто это с вами?

Гостья чуть шагнула в сторону, открывая их взору доселе скрытую ее мантией фигурку. Новоявленная девочка – бесспорно иберийка – закусила бледные губы и мятежно сверкнула глазами из-под отросшей темной челки. Реверанс у нее получился несколько неуклюжий, несмотря на явное старание, и чиновница страдальчески свела темные брови.

Дед, впрочем, отреагировал на явление с явным для Исабель любопытством.

– Это та девочка, о которой вы мне писали? Вилланка?

Исабель не выдержала и уставилась на девчонку, жадно разглядывая каждую деталь: и одежду, в ткани которой было не угадать руки мастера, и странную обувь на явно не деревянной и не кожаной подошве, и алую пентаграмму на груди, которую девочка нервно поглаживала, – амулет, должно быть. Девочка ответила ей взглядом исподлобья и снова опустила бедовые черные глаза. Вилланка! Исабель, конечно же, знала, что подобное случается время от времени, но слышать – это одно, а увидеть урожденную вилланку воочию – совсем другое. Даже молчаливый Ксандер, выверенно склонивший голову при появлении доньи Инес, с любопытством впился в вилланку взглядом.

– У нее и правда Дар, – заметил дед, разглядывая явленное ему существо с некоторым недоумением. – И, должно быть, немалый, раз отправили сюда и с вами.

Донья Инес чуть пожала плечами.

– Так и в кортесах рассудили, но, по-моему, тут определенно не скажешь. Вы же понимаете, в минуту смертельной опасности любой, даже виллан, может вдруг проявить… способность. Но она ничего не значит, если это просто спонтанность, случайность.

– Вы не проверяли? – в голосе дона Фернандо скользнуло легкое неодобрение.

– Это сложно проверить, и потом, первый случай был впечатляющим, согласитесь!

– Соглашусь, – кивнул дед.

Исабель глянула снова в сторону вилланки, которая ковыряла носком своего необычного ботинка камень в полу и делала это упорно: камень немного шатался, поэтому ей удалось выковырять немного земли. Вилланы есть вилланы – им и тут надо развести грязь.

– И потом, у девочки как раз подходящий возраст, – услышала она голос доньи Инес, снова прислушавшись к разговору.

– И вы решили перенести ответственность и выбор на Лабиринт и Академию? Мысль не худшая, не подумайте, что я смеюсь, это может даже оказаться эффективным.

– Признаться, я все-таки не уверена, что она пройдет Испытание, – сказала донья Инес доверительно. – Дети лучших родов не всегда проходят Лабиринт, что уж говорить о вилланах. Дар Даром, но планка Трамонтаны – высшая из всех, и…

– Это непредсказуемо, – осадил дед, впрочем, чуть улыбнувшись тут же, чтобы показать, что разделяет ее мнение, хоть и должен остеречь от поспешности. Донья Инес вспыхнула и поклонилась, признавая промах. – Впрочем, будем надеяться.

– Будем, – вздохнула советница. – Поговаривают, что чем меньше знаешь о Лабиринте, тем больше шансов его пройти. Правда, я в этом вовсе не уверена…

И тут ясно и звонко запели трубы, а в витражные окна ударили лучи солнца. Единственный простенок, через который пока никто не проходил (Исабель даже подумала, что там нет ничего, кроме камня и плюща, даже окон в этой части стены не было), вдруг треснул, подался, разошелся створом огромных ворот, украшенных тонкой резьбой. А из возникшего прохода навстречу притихшей толпе вышел человек.

– Добро пожаловать, дамы и господа. Я, Сидро д’Эстаон, волей судьбы ректор Академии Трамонтана, приветствую вас на ее пороге.

Ректор, как и атриум, выглядел вовсе не так, как ожидала Исабель. Главу Академии она представляла себе почему-то глубоким старцем, одетым во что-то неопределенное вроде рясы, почему-то – высоким, но обязательно сгорбленным под весом прожитых лет и, конечно, с длинной седой бородой. Эдакий волшебник Мерлин, как на гравюре в томе артуровских легенд, которым она, бывало, любила зачитываться. Даже на гравюре можно было разобрать таинственную улыбку на его губах, и Исабель частенько воображала, как сидит у ног такого учителя, почтительно внимая его урокам.

Д’Эстаон был прямой противоположностью ее детским мечтам: невысокий, худощавый, гладко выбритый, с безупречно прямой спиной и одет строго, но со светской элегантностью. В руках он держал изящную резную трость, хотя вовсе не хромал; остановившись, он поставил ее перед собой и сложил на ней руки – на правой полыхнул недобрым зеленым огнем крупный камень. Говорил он спокойно и учтиво, но не улыбался, а глаза его, бесцветные и прозрачные, как талая вода, окинули слушателей таким жестким и цепким взглядом, что многие поежились. Подростки замерли, а большинство взрослых – включая самых знатных и титулованных – подобрались и встали едва ли не навытяжку. Стало очень тихо, умолкли не только люди, но и ветер, ручей и птицы, лишь откуда-то раздавалось тихое жужжание, похожее на пчелиное.

Ректор погладил трость, и жужжание чуть притихло.

– Я счастлив видеть здесь всех вас, – продолжил он на безупречной, звучной латыни, даже, пожалуй, слишком звучной и резкой на иберийский слух Исабель. – Всегда отрадно видеть, что наша кровь не оскудела талантами. Каждый из вас, соискатели, не только наделен Даром – правом, силой и долгом творить, менять мир, повелевать стихиями и служить благу земли и всего живого. В вас горит свет особенно яркий, даже среди нашего избранного, хранящего память и веру народа. Но стать учеником Академии – честь, которую заслуживают только лучшие из лучших, и через несколько часов мы узнаем, кто из наших юных гостей достоин ее.

Он чуть повел плечом, и за его спиной вспыхнули факелы, освещая вход, из которого дохнуло мягкой, немного влажной прохладой. Исабель вдруг осознала, что эта стена была не просто так лишена окон – ей атриум врастал прямо в гору. А еще факелы осветили фигуру, нависшую прямо над проемом – вырезанную из камня грозную мантикору [1]. Барельеф был искусен: казалось, орлиный взмах могучих крыльев вот-вот снимет зверя в полет, чудился скрежет грозных когтей, впившихся в камень, и сурово и бесстрастно было лицо, обрамленное львиной гривой. Это выражение удивительно роднило мантикору с ректором.

За