Отречение от благоразумья - Андрей Мартьянов

У Конде мы вволю наслушались последних сплетен из колоний Новой Земли, о делах далекой от нас Священной Римской Империи. Особенно всех позабавило недавнее происшествие в столице Чехии Праге, где разошедшиеся горожане выбросили имперских наместников из окон ратуши (сие действо по научному именуется «дефенестрация»), а позже оправдывали свой поступок «особенностями национального чешского характера», утверждая, будто у них издревле принято именно так разрешать политические кризисы. Наместники, кстати, уцелели, приземлившись точнехонько в кучу навоза, и после подавления бунта вернулись на свои законные места.

Не знаю, как остальные, а из разговоров и полунамеков я сделал многозначительный вывод, что принц Конде с изрядной прохладцей относится к статьям заключенного в 1598 году Нантского эдикта, теоретически уравнивающего в правах протестантов и католиков, разделяя сожаления отца Мюллера о том, что более запрещено подвергать протестантов обструкции только за их вероисповедание и втайне мечтая о второй Варфоломеевской ночи, но более тщательно спланированной и проводимой под чутким руководством Матери нашей Святой Церкви. Я решил, что в скором времени эта парочка найдет общий язык, на редкость здраво судящий о людях отец Алистер со мной согласился.

После посещения дома Конде отче Густав с истинно тевтонской напористостью и невзирая на слабые протесты, потащил нас осматривать недавно отремонтированный Нотр Дам де Пари, собор Парижской Богоматери, но я счастливо избежал предначертанного, свернув в вовремя попавшийся узкий переулок квартала Марэ и завершив свой путь в новомодном заведении, которое многие расхваливали — кофейне мадам Нинон де Ланкло, «удивительные блюда и напитки из Нового Света, приятное общество, разумные цены»... Вдобавок на обратном пути мне довелось раззнакомиться с милейшими женщинами — соломенной вдовушкой госпожой Кокнар и ее подопечными. Муженек госпожи Кокнар лет десять или пятнадцать назад отправился поискать счастья в Новом Свете, и что-то не торопился обратно в Старый, к семейному очагу и шлепанцам. Однако бойкая госпожа Кокнар не собиралась предаваться отчаянию, вела хозяйство, держала нескольких мастериц-вышивальщиц, сдавала комнаты господам королевским мушкетерам, и вдобавок покровительствовала Бедным Сироткам — Франсин и Шарлотте Ларшан, двум очаровательным и языкатым девицам, своим дальним родственницам, любительницам собирать придворные сплетни (хотя они ни разу в жизни не бывали за воротами Лувра) и побеседовать о чем-нибудь «возвышенном и душещипательном» из великосветской жизни.

Излишне говорить, что вернулся я далеко за полночь, слегка повздорив с караульными, не желавшими отпирать ради меня ворота...

Наступившее утро принесло ворох новостей: казнь Равальяка отложена на неопределенное время в связи с новыми вскрывшимися обстоятельствами, в Лувре во время вчерашнего празднования седьмой пятницы на неделе подпалили шутихами крышу королевских покоев, а в нашей приемной зале, любовно отделанной в черных тонах, сидит некий весьма обеспокоенный добрый христианин, и преподобный Густав Мюллер желает немедленно — вы слышите, немедленно! — видеть господина секретаря вместе со всеми надлежащими атрибутами его ремесла, сиречь бумагой, чернильницей, перьями и быстро! Шнель!

КАНЦОНА ТРЕТЬЯ

О притягательности доносительства

Доносчики полезны и необходимы, дабы не останавливалось вращение юридическо-теологической мельницы. С этим никто не спорит, более того — Святейшая инквизиция изо всех сил поддерживает благие намерения своих верных сыновей и дочерей, стремящихся помочь упомянутой инквизиции в деле скорейшего искоренения ересей...

Только почему у всех этих доносчиков — независимо от происхождения и статуса — шкодливые глазенки никогда не смотрят на собеседника, а в доносах (вроде бы написанных без принуждения и совершенно добровольно) не просматривается ни капли полета фантазии и игры воображения? В точности школяры — переписывают друг с друга, не трудясь овладеть подлинным смыслом начертанного!

Новоиспеченный борец со злом несколько отличался от подобных ему личностей, во множестве виданных мною в землях Испании, Франции и Англии. Во всяком случае, повествовал он с большим жаром, делая круглые глаза, отчаянно жестикулируя и вызывая изрядные колебания воздуха. Братья-доминиканцы внимали: герр Мюллер — со скучающей благосклонностью, отче Лабрайд невозмутимо, отец Фернандо — с нескрываемым любопытством, Мак-Дафф — равнодушно. Следовательно, еще неведомый мне господин осведомитель не излагает ничего полезного, за что можно было бы зацепиться в раскручивании вероятного дела.

Я пристроился в углу обширного стола, шлепнул перед собой первый подвернувшийся листок, украшенный изображением невинного агнца и словами «Consiergeri. Nunciatura Apostolica», и начал строчить, уловив первую же связную фразу незнакомца:

«...А еще сей Бернар в задней комнате своей книжной лавки содержит подозрительного вида книги, обтрепанные, переплетенные иная в старую кожу, а иная в бархат с позолоченным тиснением, и книги сии не продает, но выдает определенным лицам на руки с условием всенепременного возвращения. В числе его постоянных посетителей я не раз замечал некую даму, видом неказистую, однако, судя по наряду и обращению сопровождавших ее лиц, знатную, и сказали мне, что зовут ее Леонора Галигай и она из приближенных Ее величества королевы...»

— Вы сами держали в руках хоть одну из этих книг? — перебил словоизвержение увлекшегося звуками собственного голоса дворянчика (точно, дворянин — при шпаге, хотя ее почистить бы не мешало... и ножны новые купил бы, что ли...) отец Густав. Начинающий доноситель от неожиданности икнул и сбился:

— Ну... Я... Как бы вам сказать, ваше преосвященство...

— Ваше высокопреподобие, — страшным шепотом поправил я, зная, с какой легкостью наш председатель впадает в ярость берсерка, стоит кому-то перепутать его титул. «Преосвященство» — это к кардиналу, а герр Мюллер не кто-нибудь, а полномочный легат самого Папы Павла V и кардиналами может на завтрак закусывать.

— Ваше преподобие, — торопливо исправился застенчивый сикофант. — Я... В общем, я издалека поглядел, там на одной книге было написано — «Disquisitionum Magicarum», — ему пришлось совершить настоящий подвиг, чтобы выговорить заумное латинское название.

— Разрешено, — почти сразу откликнулся Мак-Дафф, — сочинение дель Рио, вдобавок направленное против колдунов. Еще что-нибудь, мсье де Варрен?

Более нашему раннему визитеру добавить оказалось нечего, и его быстренько выпроводили, предварительно позволив запечатлеть свою корявую подпись внизу заполненного мною листа, пожелав всего наилучшего и заверив, что инквизиция не дремлет.