Последний рейс «Лузитании» - Адольф Хоулинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Экономия была необходима во всем. Альфред А. Бут - молодой председатель совета директоров компании «Кунард» - сообщил, что по причине военного времени поток пассажиров сильно уменьшился. Билеты 3-го класса были распроданы только на одну треть, что означало для компании крупные убытки в том случае, если судно будет выполнять рейс полным ходом и с полной командой.
«Лузитания» была почти готова к выходу в море. В салоне 1 -го класса, выполненном в позднем геор-гианском стиле, на мозаичные панели красного дерева была нанесена свежая полировка. Тяжелые вельветовые занавеси были тщательно вычищены. Со свода обеденного салона 1-го класса в стиле Людовика XVI улыбались девять нарисованных муз. Казалось, они, как и посетители, совершающие экскурсию по судну, были вполне довольны роскошью салона.
Разнообразие поступавших на борт грузов делало «Лузитанию» похожей больше на обычный трамповый пароход - скромного международного бродягу. В списке ее грузов числились 200 тыс. фунтов листовой бронзы, 111 762 фунта [16] меди, множество различных механизмов из Бостона, 217 157 фунтов сыра, 342 165 фунтов говядины, 43 614 фунтов жира, 185 040 фунтов бекона, 207 бочонков коннектикутских устриц, 25 бочек смазочного масла, 655 упаковок с кондитерскими изделиями, несколько тюков с кожами, 5 больших ящиков с автомобилями и автомобильными частями, 17 мест с зубоврачебным оборудованием и медикаментами. Среди прочей всякой всячины находились ящики с цыплятами, которые предназначались для стола.
На борт были приняты также некоторые другие грузы, которые кое-кем могли рассматриваться как контрабандные. Они состояли из 4200 ящиков боеприпасов для винтовок, свыше 100 ящиков пустых шрапнельных стаканов и незаряженных дистанционных трубок. Все они были внесены в грузовой манифест [17] таможенным контролером порта Нью-Йорк Дадли Филдом Мелоном в последнюю минуту.
В целом груз «Лузитании» оценивался относительно скромно - в 750 тыс. дол. По слухам, на судно было погружено на 6 млн. дол. золота в слитках, которые были заперты в одной из прочных кладовых на нижней палубе, но это почему-то не нашло отражения в судовом манифесте.
Полдень уже миновал, а груз все еще поступал в трюмы. Матросы продолжали наносить белила на без того блистающую белизной надстройку лайнера.
В это время в другой части Нью-Йорка в доме N 4 по 58-й авеню, принадлежавшем Чарльзу Б. Алек-сандеру, к собранию Общества специальной помощи с речью обращалась Мари де Паж. Эта хорошенькая бельгийка, жена доктора Антуана де Паж из Брюсселя, завершала свой успешный тур по Штатам по поручению бельгийского Общества помощи и госпиталя в Ла-Пенне, известного под названием «Госпиталь королевы», который находился под началом ее мужа и был уже забит ранеными.
Пожертвования значительно превысили 100 тыс. дол. наличными, примерно на такую же сумму было обещано поставок, и мадам де Паж рассматривала оказанный ей в Питсбурге несколько дней назад прием как «превосходящий» по результатам те, которые ей устраивали в Вашингтоне и других американских городах в течение двухмесячной поездки по стране.
В полдень, когда легкий майский ветерок из Центрального парка, проникая через открытые с кружевными шторами окна, доносил шум уличного движения с 5-й авеню, мадам де Паж наносила заключительные штрихи, рисуя положение ее истощенной войной Бельгии. Она говорила о войне взволнованно, поскольку один из ее сыновей сражался на Западном фронте.
Под конец она поблагодарила присутствующих и сказала, что должна поторопиться в гостиницу, чтобы упаковать вещи.
- Я отплываю завтра на «Лузитании», - сказала она.
Это была ее последняя отсрочка, необходимая для завершения дел в Америке. Мадам де Паж перед этим сдала свой билет на «Лапландию», которая вышла в море днем раньше.
В этот же самый час Альфред Гуинни Вандербилт, чьи капиталы составляли около 100 млн. дол., одевался к обеду в отеле в нижней части Парк-авеню. Его слуга Рональд Денье только что упаковал хозяйский багаж для трехнедельной поездки в Лондон. В других апартаментах няня укладывала в постели Альфреда-младшего и Джорджа. Отъезды и приезды в жизни их отца были такими заурядными событиями, что он попрощался с детьми так, будто отправился в свои конюшни на ферме в Оклахоме. Тем не менее он был хорошим и добрым отцом не только для Альфреда и Джорджа, но также и для Билла, который жил с его первой женой. Вандербилт превратил их покои в волшебный мир игрушек, и друзья свидетельствовали об истинном наслаждении, которое он получал от игр с детьми в редкие минуты досуга.
В этот раз к отъезду из дома его призывали лондонские конюшни. Как директор Международной конно-выставочной ассоциации, он должен был провести в Лондоне встречу с другими директорами. Служащие Национальной конно-выставочной ассоциации, с которыми он совещался сегодня днем, согласились, что война развивается быстро и следовало бы возобновить проведение осенних выставок, отмененных за год перед этим.
Его прощание с Нью-Йорком было весьма скромным. Он вместе с другом X. Вандерхорстом Коксом и миссис Вандербилт направился в театр «Эмпайр» на пьесу «Знаменитый случай», поставленную совместно Дэвидом Беласко и Чарльзом Фроманом после их почти двадцатилетней размолвки.
Среди других посетителей театра в этот вечер был и капитан Тернер, который перед этим пообедал в одном из любимых ресторанов, а затем навестил свою хорошенькую племянницу Мерседес Десмор - актрису этого театра - за кулисами.
Драматург и инсценировщик Джустус Форман пренебрег спектаклем. Вместо этого он засел в гриль-баре «Никебокер» [18] на углу 42-й авеню и Бродвея - постоянном месте встреч писателей, актеров и газетчиков. Возможно, он хотел не только полюбоваться новой фреской Мэксфилда Пэрриша, на которой изображен король Коль [19], но надеялся также услышать доброе слово о своей пьесе «Дефис», которая начала идти в театре.
Он ушел рано, как только начали появляться некоторые знакомые, поскольку надо было успеть упаковаться для отплытия на «Лузитании». Форману предстояло ехать вместе с продюсером Чарльзом Фроманом, который предрекал ему будущее преуспевающего драматурга. Сам Форман был куда менее оптимистичен. Чтобы превзойти себя, он обязался написать для нью-йоркской «Тайме» серию писем с фронта с пометкой «Франция».
В нижней части Манхаттана два юных моряка коротали вечер в «роскошном», но сомнительном окружении. Восемнадцатилетний Лесли Мортон и его старший брат
