Московская Русь: от Средневековья к Новому времени - Леонид Беляев

Для этого неожиданно нашелся благовидный предлог: прибывшие в Москву новгородские послы официально назвали Ивана III государем (то есть хозяином, правителем), в то время как по обычаю его полагалось именовать лишь господином («осподарем» назвал себя уже Василий Темный в середине 1450-х гг., по окончании феодальной войны).

В сознании людей Средневековья обычай играл решающую роль. Раз новгородцы сами называют великого князя своим «правителем» — значит, отныне Новгород можно считать его отчиной, частью его страны (государства). Иван III немедля послал своих бояр спросить новгородцев: «Какого государства они хотят?» Вече ответило, что послы просто ошиблись, и не должны были называть Ивана государем. Но великий князь не намерен был отступать, а у новгородцев уже не осталось сил отстаивать свою свободу. В январе 1478 г. московские полки окружили Новгород, и он признал великого князя Ивана III хозяином Великого Новгорода. Вече отменили, вечевой колокол увезли в Москву, влиятельных бояр и Марфу Борецкую сослали или переселили в московские земли.

Присоединение Великого Новгорода многократно увеличило силы и владения Москвы, ведь в ее руки попали богатейшие районы Севера. Покорение сохранившихся русских княжеств было теперь вопросом времени и политического расчета. В 1485 г. покончили со старым соперником — Тверью, последний князь которой бежал в Литву. Дольше сохраняли внешнюю свободу Псковские земли и Рязанское княжество — Москве удобнее было иметь на рубежах «независимых» соседей. Их присоединили к Москве только при Василии III Ивановиче (1505–1533). На Руси остался один самостоятельный правитель — великий князь московский.

«Стояние на Угре»

Укрепляя внешние границы Руси, Москва вступала в войны с серьезными противниками — Литвой, Ливонским орденом, Ордой. Особо опасной была юго-западная граница, лежавшая там, куда сегодня ходят московские электрички, на Верхней Оке. Для плоской Русской равнины река Ока была очень важным рубежом. На ее берегах московские полки встречали ордынскую конницу, и, в конце концов, коротким словом «берег» стали обозначать южную границу вообще. «Стоять на берегу», то есть нести здесь пограничную службу, было опасно и почетно. Именно тут, на Верхней Оке, Русь окончательно освободилась от ордынского ига.

Решившись порвать с Ордой, Иван III перестал отправлять ей дань и заточил посла хана Ахмата. В ответ же хан попытался наказать Русь: в 1480 г. он заручился поддержкой великого князя литовского и подошел к Оке у впадения в нее Угры, ожидая литовцев. Но на Литву в это же время напал союзник Москвы, крымский хан Менгли-Гирей. Противники остались один на один — их разделяла лишь неширокая река. Настал решительный момент многовековой борьбы.

Иван III колебался, принимать ли вызов. На карту было поставлено слишком многое, а московские правители не любили сражаться без полной уверенности в победе. Многие бояре советовали уступить, не рискуя и не подвергая случайностям войны всего, достигнутого трудом столетий. Князь, при поддержке митрополита, принял решение не пускать хана за Оку и возглавил войско, ставшее у Калуги. Ордынцы не раз пытались переправиться через реку, но русские, имевшие огнестрельное оружие, их отбили (у татар были только луки, копья и сабли). С наступлением осенних холодов река замерзла. Препятствовать переправе стало невозможно, и русские войска отошли от берега. Но противников, измученных долгим бесплодным «стоянием», этот маневр испугал. Они начали отступление, превратившееся в бегство. Так было покончено с игом Орды на Руси.

Иван III предъявляет претензии на императорский титул

Русь стала независимым государством и могла теперь выйти на мировую арену.

Момент был удачным. В 1453 г. турки взяли штурмом гордую столицу Византии Константинополь. К концу XV в. распалась на несколько ханств ослабшая Золотая Орда. На границах Европы и Азии открылись две «вакансии»: новой столицы православия и нового «центра управления» степными просторами.

Москва предъявляла претензии на обе: как единственное независимое православное государство она могла возглавить дело защиты веры; как часть огромной империи, созданной когда-то Бату-ханом, она была одной из наследниц гигантских степей, лежавших за Окой и Волгой.

Европейские монархи, однако, не стремились признать вчерашнего данника Орды хотя бы равным себе. Права московских правителей нужно было подкрепить достойным титулом, символикой и генеалогией. Самым острым был вопрос титула. Что, собственно, такое «великий князь московский» и даже «великий князь всея Руси»? Буквальный перевод на латынь (язык европейской дипломатии) ставил великих князей в ряд высшей знати, но много ниже короля, императора Священной Римской империи или султана Турции. Ближайшие страны, Литва и Польша, долго отказывались именовать Ивана III даже «государем всея Руси». Ливонский орден, Дания и Австрия изредка называли его «царем» (слово, происходящее от «цезарь») и даже «всея Руси императором», но чаще использовали скромный титул «великий князь».

Ивану III его права на самый высокий ранг казались абсолютно бесспорными. Свой титул он поначалу увеличивал, так сказать, арифметически, добавляя названия княжеств и земель — «Иоанн, Божьей милостью государь и великий князь всея Руси, Владимирский, Московский, Псковский, Новгородский, Тверской…» и прочее, но это не ставило его выше в глазах монархов и не меняло статуса.

На помощь пришла идея «византийского наследства», в соответствии с которой императорская власть перешла от Византии к Древней Руси, а от нее — к Московской Руси. В написанной по этому поводу «Повести о Великих князьях Владимирских» изложили предание о государственных регалиях Москвы, якобы полученных из Константинополя. Считалось, что царский венец — «шапку Мономаха» — подарил киевскому князю Владимиру Мономаху его дед, император Византии Константин, еще в XII в. (на самом деле ее изготовили в XIII–XIV вв. на Востоке).

Составили новую родословную, подтвердившую древность царского рода, идущего даже не от правителей Византии, а от римского императора Августа. Претензии на родство с императорами отразила и государственная печать: поражающий дракона Святой Георгий и двуглавый орел, присутствующий в гербах Палеологов, императоров Византии, и Габсбургов, императоров Священной Римской империи. Право Москвы на «византийское наследство» окончательно укрепил в 1472 г. брак Ивана III с Софьей Палеолог, жившей в Италии племянницей последнего византийского императора Константина XI.

Рождение имперской идеологии: формула «Москва — Третий Рим»

Эту сложную историко-генеалогическую систему увенчала идея «последнего православного царства». После того как «попущением Божиим… Богом хранимый Константинград взяли безбожные турки», русская Церковь уже не зависела от константинопольского патриарха. Наоборот, ее представители теперь отвечали за судьбу православия во всем мире. Москва как бы встала на место двух великих, но уже павших христианских столиц, Рима и Константинополя («Второго Рима») — и в этом смысле ее уверенно можно считать «Третьим Римом».

Этот Рим будет и последним — ведь не за горами «конец света». Дело в том, что в преддверии 7000 г. от Сотворения мира (1492 г. от Рождества Христова) все в Европе ожидали этого события, предсказанного Библией. На Руси думали, что именно Москве суждено одержать духовную победу в решительной битве с силами зла, поскольку она — единственная независимая православная страна. Кратко эту идею сформулировал псковский монах Филофей, писавший Василию III: «Все христианские царства сошлись в одно твое… два Рима (Рим и Константинополь) пали, а третий (Москва) стоит, четвертому же не бывать». С приходом 7001 г. напряжение спало, но идея уникального, богоизбранного православного царства укоренилась в Московской Руси, усилив присущие ей чувства изолированности, отгороженности, потребности в обороне.

Москвичи думают и спорят: «еретики», «нестяжатели», «иосифляне» и прочие

Не нужно думать, что люди в XIV–XVI вв. были всецело поглощены борьбой за выживание в бесконечно жестоком мире, а Московская Русь строилась независимо от их воли, только силою обстоятельств. Духовная жизнь всегда была очень напряженной. В часы досуга и имея доступ к книгам священнослужители, купцы, служилые люди, даже состоятельные крестьяне задумывались над сложными, в том числе философскими, проблемами своего времени и активно участвовали в создании нового государства с определенной мерой ответственности. Они спорили друг с другом в трактатах и письмах («посланиях»), из которых позже составлялись книги.

Зарождающаяся нация старалась понять, как строить отношения светской и духовной власти, правителя и народа. Велись жаркие споры о типе нового государства, о роли Церкви, о ее праве на земные богатства и владение крестьянами. Мыслители, такие как учившийся в Италии монах Максим Грек или окольничий великого князя Василия Ивановича Федор Карпов (он знал восточные языки, латынь, греческий, читал Гомера, Овидия и Аристотеля), видели всеобщую обязанность «священства» и «царства» в согласовании интересов всех слоев — и духовенства, и боярства, и служилых людей. Они считали, что духовная власть должна основываться на терпении, просвещении паствы, указании пути к духовному спасению. Светская же — на законе, призванном установить в мире справедливость («правду»), а ее долг обеспечить безопасность страны, решительно карать зло и побеждать собственное внутреннее несовершенство.