Восхождение, или Жизнь Шаляпина - Виктор Петелин

Через полчаса, увидев сторожа, Шаляпин неторопливо шагнул к нему.

— Господин Пчельников принять вас не может, — внушительно заявил сторож. — Они велели мне сказать вам, что теперь, летом, все казенные театры закрыты.

Ожидание на лице Шаляпина сменилось разочарованием. Он надеялся на рекомендации Усатова. Что-то, видно, напутал сторож, не тому передал его письмо. Но может, более успешным будет его разговор с дирижерами Альтани и Авраменко, к которым у него тоже были письма Усатова? Рано отчаиваться…

Шаляпин сел на извозчика и вмиг домчался до Курского вокзала: в конторе ему сказали, что Альтани и Авраменко живут сейчас на даче, и он незамедлительно отправился к ним.

Альтани и Авраменко приняли его любезно, прочитали письма Усатова, которого помнили и чтили как превосходного артиста, порасспрашивали, каков он сейчас, чем занимается, но ничем порадовать не смогли.

— Молодой человек, — плохо выговаривая русские слова, сказал Альтани, — чем мы можем вам помочь? Сезон закончен. Голоса пробуют у нас, в казенных театрах, Великим постом. А сейчас все разъехались на летние вакации или на гастроли. Мы тоже скоро уезжаем на гастроли. Приходите через годик, мы послушаем вас. Дмитрий Андреевич столько лестного говорит о вас, о вашем голосе. А внешние данные мы и сами видим.

Шаляпину ничего не оставалось делать, как откланяться, поблагодарив за любезный прием.

Что ж делать-то? Снова наниматься в какую-нибудь случайную гастрольную труппу и гнать по спектаклю в день? Снова готовить партии в спешке, без серьезных репетиций? Ах, как нескладно все начинается… Только забрезжила новая радостная жизнь — и вот опять горькие разочарования; даже письма Усатова не помогли, вновь он предоставлен самому себе, как и пять лет тому назад. Как будто и не было успешных выступлений в Тифлисской опере.

Что делать? Он так надеялся на письмо своего учителя… Надеялся на хороший прием… И уж на самого-то себя прежде всего надеялся… А теперь что, идти в трактир, пристанище всех «перелетных птиц» — российских актеров? Рассказывали, что есть в Москве такой трактир, куда собираются все эти «перелетные птицы» и ждут, когда кто-нибудь из антрепренеров предложит им ангажемент… А где этот артистический трактир?.. Нужно искать. Рассказывали, что там же, за рюмочкой, подписывались и контракты. Но ведь в таких условиях недолго попасть в кабалу к какому-нибудь антрепренеру. Какой договор не подпишешь в этих условиях!.. Вот такие жуткие обстоятельства… Страшные времена наступают. Но ничего, как-нибудь выпутаемся…

Так размышлял Шаляпин, когда вернулся в меблирашки, где ждал его Павлуша Агнивцев.

Павел сразу все понял, как только увидел Федора.

— Ну что, не приняли?

— Даже слушать не стали… Сезон закончен, сказали, приходите Великим постом. Снова будет свободное прослушивание всех желающих.

— А я, ты знаешь, случайно набрел на объявление. Иду по Тверской и на углу Георгиевского переулка вижу рекламу: «Первое театральное агентство для России и заграницы». Я зашел туда, расспросил. Оказывается, тут же прослушивают и определяют, подходишь ты или нет для их целей.

— Ты уже прослушивался?

— Да нет, конечно. Я ж ничего не взял с собой. А нужны афиши, фотографии… Если писали о тебе, то и вырезки из газет, журналов… Словом, все, что у тебя есть. И обещают непременно подобрать театр…

— Завтра и пойдем.

Так они и сделали. Собрав все афиши, фотографии, вырезки из газет, которые он бережно хранил на дне чемодана, Шаляпин вместе с неизменным Павлушей отправился в театральное агентство.

Глава третья

Счастливый случай

В большом фойе, куда вошли Шаляпин и Агнивцев, стоял плотный табачный дым, курили и дамы, вызывающе одетые… Выкрики, смех, беспрерывный говор — вся эта обстановка чем-то напоминала восточный базар: сотни людей расхаживали, как будто предлагали что-то купить, расхаживали гордо и независимо. Нечем было дышать от табачного дыма. Да и протиснуться в кабинет к самой мадам Рассохиной было трудно… Пока они пробирались к кабинету, с удивлением смотрели на героев-любовников, одетых в какие-то оригинальные цветные плюшевые пиджаки. Манерно несли они свои напудренные красивые лица. А пестрые, кричащие костюмы дам тоже обращали на себя внимание. Знавшие лучшие времена актеры доставали дорогие портсигары с золотой монограммой — бенефисный подарок — и начинали свои бесконечные рассказы об успехах. Торопливо проходили комические и драматические старухи; величаво несли свои прекрасные фигуры героини; старались и здесь подчеркнуть свое амплуа инженю, смеялись, заливались серебристым смехом… Комики рассказывали циничные анекдоты, резонеры — что-нибудь полезное, положительное.

— Вот, Павлуша, негде яблоку упасть, сколько же нас, таких вот бедолаг, по Руси… И каждый мнит себя гением… Сесть негде…

Шаляпин растерялся… С тоской посмотрел он по сторонам… Как на театральном рынке… Бери кого хочешь и за сколько хочешь. Даже такие, как Собольщиков-Самарин, здесь.

А отовсюду слышались актерские голоса:

— Как я играл! После третьего акта шестнадцать вызовов!

— Меня студенты на руках вынесли! Видел портсигар? Вот, на второй бенефис получил.

— Этот браслет от губернатора, а брошь с бриллиантами от публики — по подписке.

— Понимаешь, заканчиваю сцену, и в публике восемь истерик — вот так прохватил!

«Откуда ты знаешь, что восемь-то, может, двадцать, когда успел подсчитать?.. — Шаляпин злился на это безумное хвастовство… — И вот будет весь день рассказывать об овациях, бенефисах, подношениях, а через две недели заложит свой портсигар в ломбард, сойдет лоск, и будет согласен на любой ангажемент и на любые условия антрепренера… Надо ведь платить за номер, надо питаться… Такая судьба и нам предстоит…»

Наконец Шаляпин и Агнивцев пробились к кабинету Елизаветы Николаевны Рассохиной.

Театральное агентство произвело хорошее впечатление. И сама Елизавета Николаевна, миловидная, деловитая, увлеченная своей деятельностью, музыкально образованная, и целый штат чиновников, бухгалтеров, кассиров, управляющих, и, главное, множество агентов по найму и рекламе — все это придавало учреждению солидность и надежность. Другое дело, что не все актеры бывали довольны своими делами. Ясно же, что никто не работал без своей личной выгоды. Конечно, и в конторе Рассохиной оставались проценты обеих договаривающихся сторон — и с антрепренера, и с актера в пользу агентства. С антрепренера брали поменьше, с актера побольше, а в сумме это составляло немалые доходы. Творческие результаты этого договора мало кого интересовали в конторе. Главное, она заключала договор, находила актеру антрепренера, а все остальное ее не касалось… Сама Елизавета Николаевна принимала живейшее участие во всей деятельности своей конторы: знакомилась с актерами, прослушивала их, запоминала, тут же выходила в толпу ожидающих ее и знакомила с антрепренером, который казался ей самым подходящим для данного актера или актрисы.