Стражи - Кен Бруен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это и были полицейские.
— Брешешь.
— Я ботинки видел, гораздо ближе, чем мне хотелось бы. Они точно из полиции.
— Господи! — Он сел — выглядел он хуже, чем я себя чувствовал, — потом поставил на кровать большой пакет и объяснил: — Здесь то, что тебе может понадобиться.
— А выпить?
Я чувствовал себя так, будто я сумасшедший священник из «Отца Теда». Пошуровал в пакете:
шесть апельсинов
плитка шоколада
коробка печенья
дезодорант
пижама
четки.
Я вынул четки и спросил:
— Чего тебе наговорили про мое состояние?
Он сунул руку в карман и вытащил четвертинку виски.
— Да благословит тебя Господь! — сказал я.
Я отпил прямо из бутылки, почувствовал, как шевельнулся мой разбитый нос. Виски дошло до сердца и растеклось по саднящим ребрам.
— Крепко.
Шон кивнул и вроде задремал.
— Эй! — закричал я.
Он аж подскочил. Казался потерянным, нет, еще хуже, старым. Сказал:
— Жара… Господи… почему есть такие места, где жарко, как в печке?
Наверное, подействовали болеутоляющие уколы, но я был совсем без сил. Спросил:
— Где Саттон?
Шон отвернулся, и я насторожился:
— В чем дело? Давай выкладывай.
Он повесил голову и что-то пробормотал.
— Говори внятно… Ненавижу, когда ты бормочешь.
— Был пожар.
— Боже!
— С ним все в порядке, но дом сгорел. Со всеми картинами.
— Когда?
— Тогда же. В ту ночь, когда тебя избили.
Я покачал головой. Это я плохо придумал. Виски плескалось у меня за веками.
— Что, черт возьми, происходит? — воскликнул я.
Снова появился врач и сказал:
— Мистер Тейлор, вам нужно больше отдыхать.
Шон встал, положил руку мне на плечо:
— Я еще приду сегодня.
— Меня здесь не будет. — Я спустил ноги с кровати.
Врач забеспокоился:
— Мистер Тейлор, я настаиваю, чтобы вы легли.
— Я ухожу… ВСВ, так это у вас называется?
— ВСВ?
— Вопреки совету врача. Бог мой, вы что, не смотрите «Скорую помощь»?
У меня на мгновение закружилась голова, но виски придало уверенности. Все мое существо вопило от нетерпения — так хотелось выпить пива. Много-много.
На лице Шона отразились все страдания мира, когда он сказал:
— Джек, будь разумным.
— Разумным? Это не по моей части.
Я неохотно согласился взять такси. Когда меня катили на коляске к выходу, медсестра сказала:
— Ты настоящий придурок.
Шик-блеск
Монахиня читала Патрицию Корнуэлл. Увидев, что я взглянул на обложку, сказала:
— Я предпочитаю Кэти Рейхе.
Ну что на это скажешь? Вежливого ответа уж точно не найдешь. Я спросил:
— Я приехал слишком рано?
Она неохотно отложила книгу:
— Еще полчаса. Можете пока погулять.
Что я и сделал.
Монастырь Бедной Клары стоит в самом центре города. Здесь каждое воскресенье в половине шестого утра бывает месса. Такое впечатление, что переносишься лет на пятьдесят назад.
Или вообще в Средневековье.
Сам обряд, запах ладана, латинские интонации погружали в благодать, описать которую невозможно.
Я не знал, почему прихожу сюда. Спросите меня, во что я верю, и я потянусь к газете, где есть расписание скачек. Как-то я, не подумав, рассказал об этом Кэти Б. С тех пор она меня все время дразнит.
— В чем дело? Можно подумать, ты язычница.
— Я буддистка.
— Ну видишь, о чем я? С чего бы тебе сюда приходить?
— Это как в телесериале «Возвращение в Брайдсхед».
— Что?
— В Англии католицизм исповедуют немногие избранные. Ивлин Во, Грэм Грин и так далее.
Она меня утомила. Сейчас я смотрел, как она приближается к монастырю. Я ее предупредил:
— Оденься соответствующе. Не на гулянку собралась.
На ней было длинное платье. Вполне годится для бала в «Банке Ирландии», но для мессы? Затем я заметил ботинки, те самые, и сказал:
— Ботинки!
— Я их почистила.
— Но они синие.
— Монахиням нравится синий цвет.
— Откуда ты знаешь?
— Я видела «Агнцы Божьи».
Тут она заметила мой нос, пальцы в гипсе и подняла брови. Я все рассказал. Она восхитилась:
— Вот здорово.
— У тебя что, крыша поехала?
— Как ты думаешь, они за мной придут?
— Нет никаких «они»… просто совпадение.
— Ну да… как же.
Зазвонил колокол. Кэти спросила:
— Откуда я узнаю, что надо делать?
— Делай то же, что и я.
— Тогда нас обоих выставят.
Внутри маленькой церкви было тепло и уютно. Кэти схватила листок со словами гимнов и взвизгнула:
— Они тут поют!
— Это не для тебя.
Но я ошибся.
Прихожане пели гимны хором. Кэти — громче всех. Когда месса закончилась, к нам подошла монахиня и поздравила ее, сказав:
— Хотите как-нибудь еще спеть в воскресенье?
Я тут же вмешался:
— Она не наша.
Кэти и монахиня посмотрели на меня с глубоким презрением. Я отошел в сторону.
Прибыл отец Малачи. Не успел слезть с велосипеда, как закурил сигарету.
Я сказал:
— Ты опоздал.
Он улыбнулся:
— Куда опоздал?
Малачи был очень похож на Шона О'Коннери минус
загар
гольф.
Я не назвал бы его другом. У священников другие привязанности. Я знал его с детства. Он оглядел мои раны и сделал вывод:
— Все пьешь?
— Это тут ни при чем.
Он вынул сигареты. Хорошие. Бело-зеленая пачка. Крепкие, как пинок мула, и настолько же смертельные.
Я заметил:
— Ты все куришь.
— Я и Бет Дэвис.
— Она умерла, между прочим.
— Я это и имею в виду.
Он проследил за двумя монахинями и заметил:
— Шик-блеск
— Что?
— Аккуратистки. Тут им нет равных.
Я огляделся.
— Как сейчас церковь относится к самоубийству?
— Собрался покинуть нас?
— Я серьезно. Все еще не разрешают хоронить самоубийц около церкви?
— Ну ты здорово отстал от жизни, Джек
— Это ответ?
— Нет, это печальный факт.
Факты
Мы с Кэти Б. перекусывали на природе. Под Испанской аркой. Ели китайскую еду и смотрели на воду. Она сказала:
— Я сделала отчет.
— Давай сначала поедим.
— Ладно.
Я кинул несколько кусков курицы лебедям. Похоже, им не очень понравилась китайская кухня.
Подошел пьянчуга и попросил:
— Дай пятерку.
— Я дам тебе фунт.
— Ладно, только евро не давай.
Он загляделся на еду, я предложил ему мою порцию. Он неохотно взял и поинтересовался:
— Иностранная?
— Китайская.
— Через час снова есть захочется.
— Но у тебя ведь есть мой фунт.
— И мое здоровье.
Он зашаркал прочь и начал приставать к каким-то немцам. Они его сфотографировали.
Кэти сказала:
— Можно я тебе кое-что расскажу, прежде чем делать отчет?
— Валяй, я люблю слушать.
Она заговорила:
— Мой отец был посредственным бухгалтером. Он почти до пятидесяти лет проработал, и его ни разу не повысили. Мать непрерывно грызла его. Лучше всего помню, что у него было десять костюмов. Все совершенно одинаковые. Мать их ненавидела. Ирландцы про таких, как она, говорят: «ужас Господний». Он всегда был ко мне добрым и щедрым. Мне было девять, когда его выгнали с работы из-за пьянства. А мать выгнала его из дому. Он забрал свои десять костюмов и ушел жить на вокзал Ватерлоо. Он жил там, в тоннеле. Надевал чистый костюм и выбрасывал его, когда он становился грязным. В своем последнем костюме он шагнул под поезд, который выходил из Саутхэмптона в 9:05.
— Экспресс.
— Из-за матери я его ненавидела. Но когда я сообразила, что она такое, я начала его понимать. Я где-то прочла, что мать Хемингуэя послала ему ружье, из которого застрелился его отец. После смерти матери я разбирала ее вещи и нашла расписание вокзала Ватерлоо. Похоже, она рассчитывала на такой финал.
Она плакала, слезы катились по лицу и падали в вермишель, стекали, как дождь по стеклу. Я открыл одинокую бутылку вина и протянул ей.
Она отмахнулась:
— Я в порядке. Ты по-прежнему ничего не смыслишь в технике?
— Да.
— Тогда постараюсь объяснить попроще. Я ввела в компьютер кое-какие данные насчет самоубийств среди подростков и два раза попала в точку. Когда-нибудь слышал о Плантере?
— Который делает арахисовое масло?
— Нет, у него огромный магазин «Сделай сам» на задах площади Короля Эдуарда.
— Там, где сейчас новый «Даннес»?
— Да.
— Черт, площадь Короля Эдуарда! Слушай, это же самый центр города. Как это по-ирландски!
Она смерила меня взглядом:
— Из трех самоубийств среди подростков три девушки работали там хотя бы не полный рабочий день.
— И что?
— А то, что странно это. Хозяин, Бартоломео Плантер, — переселившийся шотландец. Денег навалом.