Наркоманские сказки - Валерий Михайлов

– Николай На… товарищ капитан, вы-то как?

– А он фамилию меняет, – сказал мужик, загипсованный в виде стола. На его спине шла игра в карты, – На Ошпаркина.

– Ошпарились? Как вы так?

– Да вот так. У меня газовая колонка дома. Решил я, значит, свою гордость помыть, а перед этим мыл посуду. Ну и газ не сразу погас. Открываю я кран, и гордость свою туда. Поначалу, пока холодная из труб шла, даже хорошо было, потом кипяток пошёл. Хорошо ещё успел отпрыгнуть.

– Это ещё что, – перехватил инициативу человек-стол. – Ко мне недавно племянница с сыном приезжали. Ещё в школу не ходит. Так он что учудил? Решил в курятник, на кур пописать. Просунул писюн в сетку и целится. Петух увидал такое дело, да как клюнет! Пришлось скорую вызывать.

– А я в детстве любил на живность писать, – снова взял слово Отморозков. – Камнями там или из рогатки я их не обижал, но плюнуть или пописать – это верх кайфа. Один раз так невесты лишился.

– Перепутал с котом? – спросил один из играющих.

– Разговорчики! – возмутился Отморозков. – Сейчас арестую тебя за азартную игру в общественном месте, будешь знать.

– Одна у вас, ментов, совесть, да ты и ту ошпарил.

– Дай рассказать, – вмешался человек-стол.

– Так вот, иду я к ней с цветами, шампанским, как положено. Смотрю, а возле подъезда кот сидит. Домашний такой, чистый, красивый. Ну, как тут пройти мимо? Расстёгиваю штаны и к нему, а он, гад, отошёл на пару метров и опять сел. И так он от меня минут двадцать бегал. И ведь не убегает, гад, а словно специально дразнит. Я за ним, как был, в костюме, с цветами и концом наружу по всему двору. Невеста же моя с матерью на балконе курили.

– А я один раз чуть одноклассника без жены и детей не оставил, – перенял инициативу человек-стол. – Надо сказать, что был он тощим, жёлтым и болезненным, зато член у него был богатырский. Вся сила в корень ушла. А возле головки бородавка. Ну, прям член на члене. Словно кактус почкующийся. Набрели мы как-то с пацанами на склад, а там диски для болгарки. Начали мы их пускать. Тут я ему по концу и запустил, так он аж на два метра подпрыгнул. Снимает штаны, а конец, как яблоко, круглым стал. Ну ничего, обошлось.

– А я себе как-то креслом яйца прищемил, – сказал ранее молчащий игрок номер два.

– Это как же тебя угораздило? – спросил игрок первый.

– На концерте. Садился на кресло и прищемил. Сам удивляюсь, как. Но синяк потом был знатный.

Разговор, наверно, продолжался бы целую вечность, но в палату ворвалась дежурная медсестра, как две капли воды похожая на Тайсона.

– Вы совсем, что ли, трам-тарарам! – начала она с порога. – Вы какого… Канарейкина с растяжки сняли?

– Да мы подумали, чего ему на цепях висеть, только зря время тратить, а тут стол из него первый класс! – ответил игрок номер один.

– Да вы… – захлебнулась она. – А ты, девочка, что здесь делаешь?

– Мне гипс…

– Домой иди, нет их никого, на совещании, – пахнула она перегаром на Широчку.

Так Широчка и осталась в гипсе. Нет, не на долго, придя домой, она его сняла.

Широчка в деревне

Широчка проснулась около десяти. Почему около десяти? – спросите вы. Да потому, что у Широчки начались самые лучшие в мире летние каникулы, и Широчка уехала в деревню, к бабушке и дедушке. Несмотря на то, что деревня находилась в трёх автобусных остановках от города, это была самая настоящая деревня с домами с печным отоплением, колодцами во дворах, (несмотря на давно проведённые водопровод и газ) коровами, козами, свиньями, утками и целой кучей бабушек и дедушек. Наверно, для всех горожан здесь можно найти подходящих бабушку с дедушкой, чтобы приезжать к ним на каникулы или просто в гости. Так, по крайней мере, думала Широчка.

Широчка открыла глаза, поиграла немного с солнечным зайчиком и бодро встала с кровати. Залёживаться некогда: её ждал полный впечатлений большой летний день. Первым делом Широчка села на ночной горшок, который жил под кроватью. Широчка всегда какала по утрам, при этом её лицо приобретало выражение особой одухотворённости, прямо святая дева, узревшая лик Господа.

Вскакнув от души, Широчка встала и внимательно осмотрела содержимое горшка.

В соусе свежей девичьей мочи покоилась большая мягкая рыхлая какашка. Широчка специально ела по вечерам сырую морковку, чтобы какашка получалась, как надо. Сегодня какашка ей особенно удалась, и Широчка замурчала тихонько песенку от удовольствия. Широчка могла любоваться своими какашками целую вечность, но впереди было много дел, и она со вздохом поставила горшок на небольшой столик. После этого Широчка принесла из кухни кружку с водой и скалку, которой бабушка толкла картошку. Скалкой Широчка принялась толочь какашки, ловко разбавляя водой из кружки. Наконец в горшке образовалась смесь нужной консистенции, и Широчка обошла с горшком все бабушкины цветочки, поливая их полученной смесью. Широчка всегда поливала цветы какашками, и они росли большими-пребольшими.

Теперь можно умыться и погулять до завтрака.

Не успела Широчка отойти от дома и на десять шагов, как перед ней предстала весьма любопытная картина. Капитан Отморозков, заехавший, видать, в гости к своим бабушке и дедушке, совершал арест козы. Звали козу Роза Люксембург, и принадлежала она бабе Даше. Отморозков пытался нацепить наручники на козьи рога, коза же блеяла, вырывалась, норовила боднуть, в общем, всячески оказывала сопротивление при аресте. Баба Даша стояла рядом, и голосила, как на похоронах или на проводах в армию.

– За что вы её, товарищ капитан? – спросила Широчка.

– Оскорбляет, зараза, при исполнении, так сказать.

– И как же она вас оскорбляет?

– Меееееент, – проблеяла вдруг коза с явным негодованием в голосе.

– Вот видишь.

– Да ну, товарищ капитан, это у неё язык такой, как английский. Э бёт у них значит птица, импОтент – важный, а хэппи пёзды ту ю – совсем не о счастливых женщинах. Если же вы предложите американцу сок, то он вообще обидеться может.

– Это как вороны, – поддержал разговор Отморозков, – у нас дома черешня росла. Так они облепят её и сидят, лакомятся. А бывало, как начнут кричать: кар, кар, кааавр, кааа…, захлёбывается, будто ей полный рот накончали. Я сначала так и думал, а потом смотрю, рот, как рот. Никакой эротики.

– Так и коза. Может, она совсем не то имела в виду.

– И то может быть, – миролюбиво согласился Отморозков, – но на всякий случай протокол составить надо.

Чем всё это закончилось, Широчка так и не узнала. Бабушка позвала кушать. Пришлось возвращаться домой.

На завтрак была пюрешка с котлетками. Картошка приятно отдавала пряным запахом Широчкиных какашек, и Широчка съела целых три порции.

После обеда бабушка попросила Широчку отнести деду Напасу маковой росы, а то он третий день как хворает. Дед Напас жил недалеко, да и Широчке нравилось бывать у него в гостях, пить чай с волшебным печеньем и слушать рассуждения о национальной идее. Дед Напас был помешан на идее русской нации.

– От них всё зло, от иностранцев всяких. Испокон веков наезжали к русскому двору всякие немцы-французы. Понаедут де Билы с Кретьенами, понаделают нам Педров с Гомесами, а от них потом вся зараза…

Дед Напас всамделишно был хворым. Он сидел за столом, курил длинные-предлинные папиросы, надолго проглатывая дым.

– О чём хвораешь, дедушка? – спросила Широчка ласковым голосом.

– Да всё о ней, об идее русской. Всё о ней моё сердце обливается кровью.

– И что ты о ней думаешь?

– Бабы мы, все как есть, бабы. А всё потому, что вскормлены молоком бабьим.

– Так другого не бывает.

– Ещё как бывает. Наше, мужицкое молоко. Оно и вкуснее, и питательнее.

– Никогда не пробовала, – призналась Широчка.

– А ты попробуй, – предложил дед Напас. – Хочешь?

– Да можно немного.

– Только тебе самой его придётся надоить.

– Ну ничего. Где оно у тебя?

– Здесь, – Напас гордо вывалил богатырское наследство. – Только доить надо губами.

– Губами так губами.

– Не доится, – сказала Широчка Напасу после нескольких секунд доения.

– Ты дои, дои, оно не как у коровы, оно потом всё сразу, в рот, а ты смотри, чтобы всё проглотила.

– Я устала, – взмолилась Широчка через какое-то время.

– А ты себе рукой помогай, вот так, – дед Напас ловко показал Широчке, как надо делать.

Наконец Напас как-то вдруг хрюкнул и затрясся мелко-мелко, а Широчкин рот наполнился густой, слегка солоноватой жидкостью.

– Всё? – спросила Широчка у Напаса, но к тому пришли Осип с Кондратием, и он ничего не ответил.

– Ужинать будешь? – спросила бабушка, когда Широчка вернулась домой.

– Не а. Меня дед Напас молоком угощал. Своим, мужицким.

Широчка и комсомол

Всё когда-то кончается, как сказал старик Гераклит, отправляя пустую бутылку в авоську с тарой. Потом, правда, по пути в пункт приёма стеклотары он изрёк, уже прилюдно: «Всё меняется», благодаря чему и вошёл в историю.