Убить узбеков. Рассказы - Нина Заря-Абрамович

– Но, ее надо кормить творогом, мясом.

– Адель дала деньги на собаку. – И Леся убежала к подружкам по двору.

Мать целый день провела с собакой. Выгуливала ее в саду, у дома. Собака старательно ела траву.

Хохлатка была на редкость унылой, ни разу не подала голоса. Тяжело двигалась, часто дышала, высунув язык.

Мать беспокойно поглядывала на собаку.

Очевидно, ей жарко в этом синтетическом комбинезоне!

А, можно ли совершенно лысой собаке под палящим солнцем? Ведь, она обгорит!

– Откуда мне знать! Собаку приволокли. Дорогую и беременную. А инструкцию к собаке не дали, – думала озабоченно мать.

К вечеру, раздев псину, мать увидела поджарое брюхо и раздувшиеся соски. В них было молоко. В глазах тоска.

Дочь в зоне недосягаемости. Адель в Москве.

Новорожденные щенки где-то в квартире. 2 тысячи долларов за штуку.

Джип мчится по шоссе на хорошей скорости. Адель любит риск, адреналин.

– Ура! – свобода! – кричит Адель.

– Йо-хо-хо! – в экстазе вопит Леська.

На Южном мосту нет пробок.

Внизу серебрится Днепр, залитый солнцем. Ублажает глаза зелеными островками, заводями с желтыми кувшинками, лодками рыбаков, золотыми маковками церквей на правом берегу.

Вжих….! И джип догоняет мерс! И сзади грохот, въехавшей в джип Хонды. Визг тормозов. Черные следы протекторов.

Дульфан с маникюром всмятку влипает в лобовое стекло. Девчонок откидывает назад. Спасают ремни безопасности. Глушит мотор. Мертвое молчание.

И вдруг сзади четкое слово: П… ц!

Степа изрек свое первое слово.

– Степочка, зайчик! Радость моя! Наконец-то! Ты начал говорить!

Адель обливается слезами счастья.

Леська посылает воздушный поцелуй интересному водителю мерса.

Катюжанские видения

В воскресенье я была в Катюжанке, в 50 километрах от Киева. В той самой, чудесной церкви, где священник Александр избавляет страждущих от алкоголя, никотина, игровой зависимости и от многих других напастей. В том числе и от рака.

Чего меня туда понесло? За компанию. С двумя подружками. Ириной и Лесей.

Ирка раньше возила к отцу Александру своего сына Серегу. Алкоголика. Батюшка наложил запрет на питие. Серега моментально стал трезвенником. К нему вернулась жена.

Как тут не поверить в Катюжанское чудо? Теперь Ирка сама туда катается. За здоровьем.

Леся тоже проторила дорогу в Катюжанку. Ездит она к батюшке, как на работу. За деньгами.

Говорит, помогает. Еще бы! Ганс, ее Мюнхенский муж, недавно купил ей вторую квартиру в Киеве.

Первую, однушку на Позняках, он купил ей год назад.

Но, Леся убеждена, что квартиру ей Бог дал, а не Ганс.

Было семь утра, когда мы, оккупировав Иркину Хонду, рванули в Катюжанку.

В восемь тридцать мы уже стоим в церкви Архангела Михаила, и самозабвенно молимся. На головах, как и положено, хустки. В переводе на русский, косынки. Оголенные плечи прикрыты шарфами.

Отец Александр, в церковном облачении, бубнит святое писание. Обходит нас с кадилом. Народ крестится и прикладывается к ручке.

Двое его помощников, мужчин, со специфической внешностью, очень знакомой с 90-х годов, выносят свечи на высоких подставках. Лица у помощников, честно сказать, уголовные.

Я усердно всматриваюсь в вершину купола, в надежде своими глазами увидеть око Вседержителя, или, на худой конец, Архангела Михаила. Леся божилась, что, по словам отца Александра, здесь поселилось и это чудо.

Душно. Кричит ребенок. Очередь выстроилась на исповедь. Я оказалась впереди. Гонимая любопытством, захожу в исповедальную комнату. Отец Александр сидит на стуле. Пытливо смотрит на меня уставшими глазами. Здороваюсь с батюшкой. И застываю, не зная, что делать.

– Первый раз, что ли? – догадывается священник. И велит положить два пальца на Евангелие.

– В чем каешься, дочь моя?

– Грешна я. Оттого и жизнь наперекосяк пошла.

– Все грешны. Какие грехи твои?

– Ну, наверное, прелюбодеяние. Живу вне брака.

– Еще!

Не сдержанна я, на людей бросаюсь, когда доводят.

– Еще?

– Ну, ищу наживу. Спекулирую я, на ближних. Картины продаю.

– Дальше.

– Ну, все. В остальном веду праведный образ жизни.

– Да нет, так не пойдет, – нервно вскакивает со стула отец Александр.– Не готова ты. Есть аж 500 грехов, а у тебя только три. И батюшка выходит из комнаты.

– Да, не грешу я в основном! Я правильная! – опомнившись, кричу я ему вслед.

Начинается обряд причащения. Сначала дети, потом мужчины, женщины.

Ребенок уже надрывается от крика. Малиновый от жары. Зовет маму. Рвется из потных объятий своей бабки. Когда его подносят к батюшке для причастия, мальчуган переходит на визг. Вырывается. Батюшка вместе со своими помощниками, причащает неразумного. Тот выворачивается, закрывает рот, мычит. Помощники терпеливо проводят процедуру. Мелькает ложка из металла желтого цвета. Ребенок хрипит.

Потом из церкви все повалили во двор, к кирпичному старому дому. Здесь на лавках и у забора, под вишнями, народа уже тьма. Ждут таинства эпитимии.

Из России, Белоруссии, всех уголков Украины и даже дальнего Зарубежья. Пьяницы, куряги, наркоманы с женами, матерями. Автопарк из дорогих машин.

Когда отец Александр, направляется к дому, народ дружно выстраивается в широкую и длинную очередь, которую сдерживают перегородки, как на Красной площади к Мавзолею.

Раздается из матюгальника усталый голос батюшки. Скороговоркой, заученно отец Александр объясняет, что он не кодирует. Он не гипнотизер, не целитель. Он лишь посредник между нами и Богом. Он накладывает эпитимию. И что с Богом шутить опасно. Уж коли дал слово не пить месяц, год или всю жизнь, то нарушать нельзя. Обязался не курить, не бери сигарету в руки! И так далее. Иначе будет несчастье с давшим слово или с его ближними.

И отец Александр начинает перечислять случаи личных катастроф тех, кто нарушил запрет. То сам позвоночник сломал, то жена ногу вывихнула, то тестя молнией убило, то теща вдруг померла.

Народ слушает внимательно, с серьезными лицами. Пугливо переглядывается.

Запугав прихожан, батюшка перечисляет и недуги, от которых он избавляет:

Сахарный диабет, бесплодие, онкология, экземы, и разные скверны. И приводит потрясающий пример такого исцеления.

«Одну женщину во время моей молитвы так трясло, такая гадость начала из нее вываливаться – черви, крысы, мыши, всякое воронье….Потом ее муж мне 100 долларов дал…. На строительство храма».

Я оглядываюсь на людей. Все молча и почтительно внимают.

– Да, не рассказывайте мне о всех ваших болезнях. Зачем мне это? Я же не Бог! – раздражается уставший батюшка. Бог сам все видит!

Говорите просто «болезный»…

Я так устаю. Вчера 4 тысячи человек принял.

И не бросайте порванные купюры, потом морока с ними! – напутствует напоследок батюшка.

Народ стройной очередью, по одному, заходит в горницу дома, увешанную простенькими иконами и библейскими репродукциями. Тянется к креслу, на котором восседает отец Александр. На каждого страждущего по три секунды. Целуют ручку батюшке и с удовлетворенным видом выходят вон, мимо огромного ящика для сбора денег на храм.

На кушетке лежит с большим черным крестом на пузе молодуха. Лицо отрешенное.

– Это от тяжких грехов, комментирует Ирка.

Подходит моя очередь.

– Что мне говорить, шепчу я Ирке.

Ирка недоуменно вскидывает на меня глаза.

– Я же не пью, не курю, не болею ничем, – поясняю я.

– Тогда проси денег.

Я стопорю перед батюшкой, не в силах сказать слово.

Он смотрит на меня испытующе. Глаза умные. Узнает.

– Ну, что? Опять не готова?

– Денег хочу, – еле слышно шепчу я.

– Чего? – вопрошает отец Александр.

– Денег надо, – нахально хриплю я изменившимся голосом.

– Благословляю на копейку.

Иди с Богом, дочь моя! Батюшка крестит меня и подставляет сложенные руки для целования. Руки красивые, ухоженные, белые.

Я носом прикасаюсь к теплой коже батюшкиных рук и ухожу.

– «Болезная я», слышу за спиной жалобный голос Ирки. Тот крестит ее и отпускает с миром.

– Благословите на квартиру, – просит Леся и целует священнику ручку. Потом ложится на свободную кушетку, кладя на живот церковный крест. Батюшка встает с кресла, подходит к Лесе и …садится задницей ей на живот. Таинство обряда завершено.

Во дворе толпится куча народа, еще не прошедшего процедуру духовного запрета.

На лавочке у церкви сидят двое помощников, с уголовными рожами, курят. Цинично поглядывают на прихожан.

Оставив по 20 гривен на храм, мы садимся в Иркину Хонду и уезжаем из Катюжанки.

Подружки без устали щебечут, делясь впечатлениями, глаза восторженно горят.

– Такая благодать! Такое чудо!

Всю дорогу я молчу, перевариваю увиденное.

– Машка не разговаривает и правильно делает, – резюмирует Леся, самая продвинутая из нас. – Надо молчать, чтобы сохранить благословение.