Портрет без сходства. Владимир Набоков в письмах и дневниках современников - Николай Мельников

…25 мая 1929

Дорогой Марочка,

пересылаю письмо Сирина. Очень радуюсь, что дело у него устроилось. В следующей книжке (40) надо оставить для него 40 стр. – я и торопил его ответом и согласием, указывая, что к 1-му июля нам нужны первые главы («будем печатать по 2–3 листа»). Прошу тебя немедленно дать ответ редакции об условиях – я ему не буду писать до получения ответа от вас. Сам я предлагаю следующие условия и очень убеждаю вас согласиться на них:

1. 500 фр. за лист.

2. Немедленная оплата полученной части рукописи.

3. Первый фельетон в 300–400 строк перед выходом каждой книжки.

Разумеется, мы ничего не имеем против печатания по-немецки в журнале Ульштейна. Мотивирую первые два пункта:

Сирин выдвинулся в первые ряды заграничных писателей и стоит 500 фр. Несправедливо платить ему столько, сколько мы платим начинающим и второстепенным авторам.

Нам надо привязать и закрепить его за журналом – не надо, чтобы разница между нашей оплатой и тем, что ему смогут предложить в другом месте, была слишком велика.

Сирин живет в Германии, и по немецким ценам и 500 фр. (84 марки) – гроши. Он очень нуждающийся человек, живет своими заработками, и оплата по получении рукописи побудит его к аккуратности. <…>

…1 июня 1929

<…> Сирину написал. Надеюсь, что он не будет возражать. Важнее другое: эти условия могут ему показаться обидными и невыгодными, а хотелось бы его привязать к журналу – мне кажется, что «Современные записки» должны очень на него рассчитывать, принимая во внимание критическое положение беллетристического отдела. <…>

Илья Фондаминский – Ивану Бунину, 27 июля 1929

<…> Роман Сирина – настоящего «мастера». Очень интересен, но бездушен. Жизнь шахматиста (Алехина?). <…>

Из дневника Веры Буниной, 17 сентября 1929

<…> Ян читал главу из романа Сирина <…>. Сирин человек культурный и серьезно относящийся к своим писаниям. Я еще не чувствую размера его таланта, но мастерство большое. Он, конечно, читал и Пруста и др. современных европейских писателей, я уж не говорю о классиках. <…>

Илья Фондаминский – Ивану Бунину, 22 октября 1929

<…> Алданов, Зайцев, Ходасевич – слышал это стороной – потрясены Сириным: боятся, что всех их забьет. <…>

Александр Кизеветтер – Марку Вишняку, 28 октября 1929

<…> Роман Сирина обещает что-то интересное. Писателю этому – несомненно талантливому – надо было бы все же как-нибудь освободиться от чрезмерно старательной литературности <…>, щеголеватых подробностей, препятствующих показать читателю необычайно проницательную наблюдательность автора. И литературность и наблюдательность должны быть неуловимо разлиты по всему произведению, а не должны подноситься читателю подчеркнуто. Автор словно боится, что его намерения не дойдут до читателя в простом письме, и посылает «заказные». В литературном творчестве это свидетельствует лишь о недостаточной зрелости таланта. Но Сирин еще выпишется, ибо талантом он не обделен. <…>

Михаил Осоргин – Максиму Горькому, 8 ноября 1929

<…> У нас (точнее, в Берлине) объявился неплохим писателем Сирин; проглядите в последней книге «Современных записок» его «Защиту Лужина». Он же написал роман «Король-дама-валет». <…>

Из дневника Веры Буниной, 24 декабря 1929

<…> Книга Яну от Сирина. Мне понравилась надпись: «Великому мастеру от прилежного ученика», он не боится быть учеником Яна, и видимо даже считает это достоинством, – вот что значит хорошо воспитан <…>.

…25 декабря 1929

<…> Вчера прочли 2 рассказа Сирина. «Возвращение Чорба» – заглавие хуже всего. Рассказ жуткий, много нового, острого, но с какой-то мертвечинкой, и как он не любит женщин. «Порт» – много хуже и о русских пишет почти как иностранец. Хорош Марсель. А сегодня «Звонок», – очень хорошо! Но жестоко и беспощадно. Он умеет заинтересовывать и держать внимание. Фокусник сидит в нем, недаром так хорошо он изобразил его в «Картофельном эльфе». Второй рассказ «Письмо в Россию» – хорошо, но пишет он о пустяках. Мы попросили потом прочитать Яна «Несрочную весну». – Нет, Сирину еще далеко до него, не тот тон, да и не та душа. <…>

Из дневника Галины Кузнецовой, 25 декабря 1929

<…> Сирин прислал книжку только что вышедших рассказов. Читаем ее вслух. Очень талантлив, но чересчур много мелочей и кроме того есть кое-что неприятное. А все-таки никого из молодых с ним и сравнивать нельзя! <…>

Из дневника Веры Буниной, 26 декабря 1929

<…> Читали два рассказа Сирина, «Сказка» и «Рождество». «Сказка» – написанный очень давно, поражает своей взрослостью. И как чудесно выдумал он черта, – стареющая толстая женщина. Как он все завернул, смел очень. А ведь почти мальчишкой писал. Да уж очень много ему давалось с детства: языки к его услугам, музыка, спорт, художество, все, все, все. О чем бы ни хотелось писать, все к его услугам, все знает. Не знает одного – России, но при его культурности, европеизме, он и без нее станет большим писателем. «Рождество» – лиричнее, и потому слабее, не в лирике у него дело, но бабочка написано [так!] превосходно, молодец! <…>

…27 декабря 1929

<…> Два рассказа Сирина. «Гроза» – слаб, а «Бахман» очень хорошо! Сирин тонко знает музыку. <…>

…28 декабря 1929

<…> Вечером обычное чтение. «Подлец». <…>

…29 декабря 1929

<…> Вечером опять Сирин. «Пассажир» и «Катастрофа» Как у него всегда работает воображение, и как он всегда и все рассматривает со всех сторон и старается найти новую и подать самое простое блюдо, приготовленное по-новому. Это вечное искание и интересно. Сквозь Proust’а он прошел, да я думаю не только сквозь Рroust’а, а сквозь многих и многих, даже утерял от этого некоторую непосредственность, заменяя ее искусностью, а иногда фокусом. <…>

…30 декабря 1929

<…> Кончили Сирина, и жаль: последние рассказы «Благодать» и «Ужас» – очень противоположны, но оба хороши. В «Благодати» даже новая нота – примирение с миром. Что это – случайность? Или он поедет когда-нибудь по этому пути? Во всяком случае – писатель он крайне интересный, сочетавший все последние достижения культуры запада с традицией русской литературы и даже с âmе slаvе28.

Он войдет в европейскую литературу и там не будет чужд. Ведь все до сих пор русские писатели, которыми восхищаются европейские собратья, все же относятся к ним как к японской живописи некогда. Восхищаются, берут кое-что от нее, но все же она остается для европейского взгляда чуждой. А Сирин, мне кажется, не имеет этой чуждости, Россия у него на втором плане, на первом общечеловечность. «[Картофельного] Эльфа» пропустили, так как уже читали. <…>

Из дневника Галины Кузнецовой, 30 декабря 1929

<…> После обеда И.А. [Бунин] читал Сирина. Просмотрели писателя! Пишет лет 10, и ни здешняя критика, ни публика его не знает. <…>

1930-е годы

Из дневника Веры Буниной, 19 января 1930

<…> Вечером читали «Защиту Лужина». Местами хорошо, а местами шарж, фарс и т.д. Фокусник он ужасный, но интересен, ничего не скажешь. Но мрачно и безысходно. Но Лужин это – будет тип. В каждом писателе, артисте, музыканте, художнике сидит Лужин. <…>

Илья Фондаминский – Ивану Бунину, 14 марта 1930

<…> Я Вас очень прошу написать одну страничку (или даже меньше) для «Современных записок» (до 28-го) о Сирине «Возвращение Чорба». Я считаю, что это Ваш долг обратить на Сирина внимание публики. <…>

Илья Фондаминский – Марку Вишняку, 15 марта 1930

<…> Посылаю тебе «Соглядатая» Сирина. Мне нравится меньше, чем «Лужин», но все-таки и это талантливо. Т.к. мы брали «на корню», то я ему написал, что роман будет напечатан осенью – в летней книжке надо сделать перерыв (так мы думали в редакции). Он очень просит напечатать всё в одной книжке (всего 4 листа) – я написал, что постараемся, но не уверен. Обещал ему выслать деньги при первой возможности – не позже чем через месяц (по старому условию мы платим при получении рукописи). <…> Я просил Ивана Алексеевича [Бунина] написать страничку для «Современных записок» о «Возвращении Чорба» Сирина. Это надо обязательно, ибо Сирина совсем замалчивают или несправедливо ругают (Адамович). Если Иван Алексеевич не согласится, попроси Осоргина. Обязательно сделай это. <…>

Александр Кизеветтер – Марку Вишняку, 2 мая 1930

<…> Для оценки повести Сирина нельзя обойтись без экспертизы двух спецов – по шахматам и по психиатрии. Это говорит уже не совсем в пользу автора. Художественное произведение должно быть убедительно для читателя помимо всяких профессиональных экспертиз. Спец по шахматам у меня под рукой. Мой зять – довольно крупный шахматист. Он остался доволен шахматной стороной повести. И даже находил, что многое там напоминает одного современного маэстро – не из самых первачей. Спеца по психиатрии у меня под руками нет. Итак, по этой части я беспомощен в оценке.