Не теряя времени. Книжник - Режис Морейра

Потом перевернулись на спину и закрыли глаза. Бен не сопротивлялся дреме и скоро провалился в сон.

Фонтанна же, дождавшись, пока он заснет покрепче, открыла глаза, встала, скинула платье и стала на него смотреть таким же взглядом, как на детской площадке.

Потом опять легла, нагая, рядом с Беном, еще немного посмотрела на него с улыбкой и заснула тоже.

Бену приснился запутанный сон, где только под конец все прояснилось.

Фонтанне снилось, что она обнимается с Беном в песочнице, наполненной грейпфрутами.

На землю между ними села птичка, чирикнула и улетела прочь.

Бен и Фонтанна крепко спали и не услышали, как по улице к дому подходит очень высокий человек и поет:

«Я одинокий почтальон,иду к себе домой!»

Он пел во все горло, мило фальшивя и размахивая почти пустой сумкой. Судя по форменной фуражке и тесноватому кителю, он и правда был почтальоном. И песенку пел почтальонскую.

Едва зайдя в сад без ограды, почтальон резко замолчал — увидел спящих на траве девушку с парнем.

Замолчал не от страха — он сразу узнал в спящем своего друга, — а потому что тревожить сон друзей было не в его правилах.

Он пошел на цыпочках по заглохшей дорожке, остановился у почтового ящика и засунул руку в свою почтальонскую сумку. Роясь в ней, он бросил взгляд на босоножки девушки, на ее волосы, лицо, а там, расхрабрившись, и на все остальное.

— Куколка, — прошептал он и бросил в ящик все, что оставалось в сумке. Корреспонденция упала в урну — работа на сегодня была закончена.

Пинг-понг, пинг-понг, пинг-понг…

Под этот пинг и понг Фонтанна проснулась, подняла голову и увидела, что Бен и его друг на другом конце сада увлеченно играют в настольный теннис.

При этом один скакал и метался во все стороны, а другой только вытягивал руку и отбивал шарик, однако Фонтанна, прикинув, решила, что силы игроков примерно равны. Отвлекать их она не стала, тихо надела платье и, закинув руки за голову, снова улеглась и стала наблюдать за ходом матча.

Время шло, а игра и не думала кончаться, как будто друзья решили резаться в пинг-понг всю оставшуюся жизнь. Наконец, они отложили ракетки — Бен проиграл со счетом 31:33.

— Когда-нибудь я все же обыграю тебя, Ковбой, — сказал Бен.

— Ну конечно, — отозвался тот, кого он назвал Ковбоем. — А пока пожмем друг другу руки.

— Классная игра! — раздался голос сзади.

Не разнимая рук, приятели оглянулись. Фонтанна с улыбкой вставала с травы.

— Спасибо, куколка! — ответил ей Ковбой.

— Это Фонтанна, — поправил его Бен.

— Привет, Фонтанна! — сказал Ковбой.

— А это Ковбой, — представил Бен.

— Привет, Ковбой! — сказала Фонтанна.

Друзья направились к Фонтанне, а она пошла навстречу им.

Подойдя вплотную, она пошарила глазами — лицо Ковбоя обнаружилось не сразу.

— Какой ты высокий! — сказала она.

— В моем деле это очень полезно, — загадочно ответил он.

То есть ни вид, ни тон, с какими отвечал Ковбой, загадочными не были, но смысл ответа был загадкой для Фонтанны. Она представила себе почтовые ящики, висящие на трехметровой высоте, которые, если б не Ковбой, безнадежно пустовали бы. Наверное, подумала она, их владельцы почитают Ковбоя как святого.

— Ты правда знаешь всё?

— Это Бен вам сказал?

— Нет, Римский Папа объявил по радио.

В ответ — ледяное молчание.

Бен уставился на Ковбоя, Ковбой — на Фонтанну, Фонтанна — себе под ноги.

Она прикусила язык — и что это на нее вдруг нашло? Такой хороший малый, а ей вдруг вздумалось отпустить ему колкость — не в ее это духе! И тут ей вспомнился родной братец — тот не мог удержаться, чтобы не съязвить, когда ему задавали вопрос, ответ на который сам собой разумелся. Фонтанна ненавидела и брата, и мать с отцом, и прочую родню, поэтому ей было неприятно ощущать себя хоть в чем-нибудь на них похожей.

— Эти скоты из Ватикана… оставят ли они меня когда-нибудь в покое! — нарушил наконец молчание Ковбой.

— Проклятые католики! — подхватил Бен.

— Чтоб им всем провалиться! — заключила Фонтанна, втайне благодарная Ковбою за то, что он помог ей устранить неловкость.

День клонился к вечеру, солнце садилось, наступало самое приятное время, и Ковбой с надеждой в голосе сказал:

— Давайте выпьем?

Бен и Фонтанна, каждый по отдельности, еще несколько лет назад сделали окончательный выбор между вождением автомобиля и выпивкой — оба решительно предпочли ходить пешком. Так что предложение Ковбоя было встречено с восторгом.

— В саду? — спросила Фонтанна.

— В доме? — спросил Бен.

— На террасе, — усмехнулся Ковбой.

— Виски? — спросил Бен.

— Джин? — спросила Фонтанна.

— Турнир коктейлей, — очень серьезно произнес Ковбой.

Он был непревзойденным мастером последнего слова.

Они поднялись на террасу — так Ковбой называл открытую половину дома. Он пошел зачем-то дальше, в крытую, а Бен с Фонтанной выдвинули стол поближе к краю и установили сзади старую скамью-качалку. Очень скоро вернулся Ковбой, таща одной рукой огромный ящик с разными бутылками, а в другой держа три больших бокала.

— Пабло, Пако и Карлито, — объявил он, ставя бокалы на стол.

А Бен подумал, что забыл предупредить Фонтанну о странной мании приятеля давать имена всем окружающим предметам. «Да ладно, сама разберется», — решил он. И не ошибся: Фонтанна живо схватила третий бокал и воскликнула:

— Чур, мне Карлито!

Мания была странной вдвойне — она усугублялась непостоянством. Бен знал, что однажды окрещенные предметы могли менять имена чуть не каждый день. Сам Ковбой, казалось, этой путаницы не замечал и, уж во всяком случае, ничуть из-за нее не тревожился, зато замечал и злился Бен. Злился больше на себя, на свою дотошность. И почему он должен твердо помнить, что в прошлый раз, когда он пил из Карлито, тот звался Хельмутом? Кому, ну кому это надо?

Но сейчас было явно не время расстраиваться, и Бен, в утешение себе, подумал о гитаре Ковбоя, единственной вещи, которая никогда не меняла имени: всегда и везде хозяин называл ее одинаково — Барбара.

Фонтанна села на скамью-качалку посередине, два друга — по сторонам от нее, и они принялись смешивать коктейли и любоваться тем, как догорает день над притихшими джунглями.

Все трое участников турнира сохранили о нем самые смутные воспоминания.

Ведь алкоголь не только придает особую окраску людям, вещам и мыслям, но и дырявит память. Фонтанна, Бен и Ковбой при всем желании не смогли бы вспомнить, какие коктейли они изобрели и выпили в тот вечер.

Остались в памяти лишь вкус и цвет да еще отдельные моменты (например, как вдруг позеленел Ковбой, отведав причудливую смесь Фонтанниного изготовления) и дикие фразы (вроде той, что сказала Фонтанна, хлебнув того же пойла: «Я будто проглотила собственную мать»). Одно все запомнили точно: победителем вышел Бен с коктейлем «Летний трепет», от которого они лишились дара речи и преисполнились восторгом и благодушием.

После этого победного аккорда они мало-помалу стали приходить в себя.

Первой очнулась Фонтанна и удивилась тому, что уже темно:

— Мы прозевали закат!

Вторым подал голос Бен:

— Хорошо, что у меня не было никаких дел.

И последним — Ковбой:

— Так вы пришли без дела, просто так?

Бен и Фонтанна переглянулись и, мысленно посовещавшись, решили, что вряд ли смогут дать исчерпывающее описание африканской лавочки, а потому предложили Ковбою пойти и посмотреть на нее самому.

— Так ты скорее вникнешь в суть, — сказал ему Бен.

Ковбой опять скрылся в комнатах и скоро вышел с фонарем и фляжками.

— Мало ли что может случиться! — объяснил он.

Они еще не протрезвели до конца, да, собственно, и не желали, скорее им хотелось добавить градус, чтобы хмель не выветрился, а потому они наполнили три фляжки коктейлем-чемпионом и отправились в дорогу.

Дорога была долгой и прекрасной.

К летнему трепету прибавился трепет ночной.

Звезды, луна и редкие фонари, сменяя друг друга, так хорошо освещали путь по темным улицам, что для Люси, фонаря Ковбоя, не оставалось работы. Они шли твердым шагом, по временам давая городу возможность передохнуть и приготовить им дорогу дальше, а сами делали привал, где заблагорассудится, чтобы выпить за успех экспедиции.

Так в спящем городе появилось в ту ночь немало одноразовых баров: одинокая телефонная будка, широкий край закрытого ставнями окна, старый выброшенный диван, — все эти местечки внезапно оживали под звон сдвинутых фляжек.