Excommunicado (СИ) - Темида Ди

— То, как много Эдвард сделал для нашего штата, — бесценно. Он был полностью поглощён работой в последнее время… Помню, как мы недавно дискутировали о новом законопроекте в добывающей отрасли — многим из вас известно, как важно дать нашим компаниям возможность…

Даже сейчас, когда отец в земле, этот несносный старый хрыч умудряется говорить о политике, а не о его личности и качествах.

Нашёл себе бесплатную площадку для пиара перед предвыборной гонкой… Все и так прекрасно знают, что для отца Рэйли был, скорее, конкурентом, часто пребывающим в тени, и большинство избирателей, я уверена, выбрали бы не его в состав сената на будущий год.

Он продолжает вещать что-то про полезные ископаемые — они-то тут каким боком, — лоббистов и какие-то поправки в налоговое законодательство, но я не вслушиваюсь. Темы финансирования чьих-то интересов и политические инсинуации мне всегда были неинтересны, и уж тем более сейчас кажутся крайне неуместными. Боже, как мерзко.

Я теряю счёт времени, не вслушиваясь в речи, сменяющие друг друга. Стою, как оглушенная, под согревающими лучами солнца, которые будто в насмешку заливают кладбище нестерпимым светом. И когда все начинают постепенно расходиться, отмираю и хочу подойти ближе к уже полностью засыпанной могиле отца, чтобы напоследок преклонить колени и хоть как-то, протолкнув ком в горле, попрощаться. Как вдруг моего плеча деликатно касается чья-то ладонь…

Я ощутимо вздрагиваю — не от испуга, а скорее от вторжения реальности в оцепенение, охватившее меня минутами ранее.

— Мисс Ричардс…

— Миссис Ричардс, — машинально поправляю я, чувствуя укол раздражения, и поворачиваю голову к нарушителю желаемого мною уединения с отцом.

Щурюсь от солнечного света, разглядывая незнакомца. Передо мной серьёзный мужчина лет тридцати пяти непримечательной внешности, одетый с иголочки. Он медленно опускает руку, затянутую в чёрную кожаную перчатку, и сочувственно кивает.

— Прошу прощения, миссис Ричардс, я… Не отниму у вас много времени, — невозмутимым тоном и с небольшой паузой молвит он, внимательно, но без тени лишних эмоций оглядывая меня в ответ.

— Сегодня все умудрились отнять моё время, не дав толком проститься с отцом, — ворчу я и отхожу на шаг от могилы, уже не скрывая своей злости, и грубо добавляю: — Кто вы и что вам нужно?

Но мой порыв не трогает мужчину, который отступает вслед за мной. Его лицо с тонкими невзрачными чертами не выражает ничего, хотя голос сохраняет вежливость. Не напускную.

— Понимаю, миссис Ричардс, но боюсь, у нас нет возможности ждать, — «нас» странно режет слух, будто и я вплетена в это слово, и, нахмурив брови, я собираюсь возразить, но не успеваю. — Меня зовут Энтони Смит, я помощник сеньора Рамиреса. Мистера Рамиреса, если угодно.

Я складываю руки на груди, со скепсисом готовясь слушать дальше, — неужели сейчас подходящее время, чтобы говорить о желании своего босса получить адвокатские услуги? Ведь э́то же собирается озвучить Смит, не так ли? Кто бы ни был этот неведомый Рамирес, человек он явно бестактный, раз посылает ко мне своего помощника, едва закончились похороны.

В это мгновение Смит оборачивается, всматриваясь в даль через плечо; я на автомате кидаю взгляд следом, обнаруживая, судя по всему, то самое живое воплощение бестактности. Но расстояние слишком большое, и на подъездной дорожке, усеянной автомобилями, я вижу лишь высокую фигуру мистера Рамиреса в чёрном пальто с высоким воротником, еле различая кивок в сторону своего помощника. И он тут же скрывается в салоне медленно подкатившего, начищенного до блеска, мерседеса.

Энтони Смит возвращает ко мне своё внимание, продолжая ровным тоном:

— Мистер Рамирес желает встретиться с вами сегодня вечером, чтобы обсудить одно деловое предложение. Ресторан «Нобу». Вы будете готовы к шести вечера, мэм?

От неприкрытой манипуляции в словах у меня приоткрывается рот в удивлении, смешивающимся с нарастающим бешенством.

Да какого чёрта?..

Собственно, это я озвучиваю вслух, яростно выдыхая вслед:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— С чего Вы и Ваш… руководитель взяли, что можете, во-первых, так просто врываться с предложениями, не дождавшись, пока остынет земля на могиле, а во-вторых, общаться со мной, словно предъявляете ультиматум?!

Последние слова чеканю так, что между нами почти звенит напряжённый воздух, но Смит лишь поджимает тонкие губы. Я истолковываю это по-своему и, переведя дыхание, решительно заявляю:

— Передайте мистеру Рамиресу, чтобы он для начала взял уроки этикета или же поработал над чувством такта. И только потом посылал своих людей ко мне с предложениями. А теперь, с вашего позволения, мистер Смит…

Порывистым движением обхожу его замершую худощавую фигуру, не заботясь о реакции на сказанное и совершенно не думая ни о чём, кроме желания уйти. Внутри неугасаемым гейзером клокочет гнев, и я ощущаю, как на щеках проступают алые пятна.

Так и есть. Дойдя, наконец, до своего припаркованного автомобиля, — удивительно, что этот Смит меня всё-таки не окликнул — я на мгновение застываю у отражения в стекле.

«Да что они о себе все возомнили!» — моим негодованием сейчас можно кого-то ошпарить, и я со всей силы дёргаю дверцу, чтобы сесть за руль.

Швыряю снятую шляпку с чёрной вуалью на пассажирское сиденье и ударяю по логотипу вольво перед собой, чуть не задев клаксон.

Дышу часто и неглубоко, пытаясь успокоиться, но не выходит. В итоге посылаю всех про себя куда подальше, резким движением стерев проступившую скупую слезу. Шиплю, потому что ногтем неудачно цепляю веко, но, чертыхнувшись, тычу несколько раз в кнопку «старт». Тишину заполняет мерный гул движка, и, опустив стекло, чтобы впустить немного свежего воздуха в нагретый салон и прийти в себя, я уже собираюсь вырулить с гравия к главной асфальтированной дороге, как с моей машиной неторопливо равняется S-класс. Я поворачиваю голову, и…

Шею под затылком моментально прошибает пот. Тонированное окно со стороны заднего пассажирского сиденья опущено до конца, и из полумрака меня прочными сетями цепко охватывает взгляд. Всего несколько мгновений, коротких, но кажущихся такими долгими, мгновений — и этот взгляд вонзается в меня стилетом. Припечатывает, порабощает, обнажает, будто потрошит мою сущность, вытаскивая наружу всё, что скрыто.

Горло сковывает, и я не могу найти хоть глоток кислорода, понимая, что позволяю по телу мириадами горящих точек расползтись самому отвратительному чувству — страху.

У меня не получается разглядеть Рамиреса вновь — его фигура скрыта в глубине салона. Но прошибаемое выражение его сверкнувших глаз, которым он меня награждает, пока мерседес катится по параллели, я продолжаю чувствовать наряду с непонятным испугом так, словно мы вдвоём в пустой комнате без окон и дверей.

Отворачиваюсь, как от пощёчины, и на автомате стремительно жму на педаль. Моя машина уносится вперёд, и только через полчаса, когда я долетаю до дома, липкое наваждение исчезает, позволяя взять себя в руки.

***

12 апреля 2015, Нью-Йорк

Утро следующего дня наступает слишком быстро. Я тщетно пытаюсь отогнать воспоминания о тёмных глазах, излучавших в мой адрес потопляющую неприязнь.

Выходит только когда сажусь в машину.

С чего бы мне испытывать безотчётный страх перед возомнившим себя невесть кем человеком, которого я даже не знаю? Который просто посмотрел на меня несколько секунд, проезжая мимо? Поистине идиотская реакция моего организма сбила меня вчера с рациональных мыслей, как и то, что окончательно я успокоилась, когда уже дома закуталась в одеяло. Тяжёлый сон всего на несколько часов, и вот я снова в строю, сегодня в тёмно-коричневом костюме под лёгким бежевым плащом, играя в нормальность. В строю, но мысли периодически уходят не в ту колею.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Рамирес — всего лишь несостоявшийся клиент-грубиян, Джейн, который решил, что может вот так, во время похорон, послать к тебе своего грёбанного помощника. Ничего особенного. Незачем так драматизировать. Интересно, что он вообще делал на кладбище? Знаком с отцом? Вёл с ним какие-то дела? И кто он на самом деле такой?.. Стараюсь вспомнить приёмы, которые периодически устраивали родители, а после — только отец, но среди многочисленных лиц не нахожу образ, хотя бы смутно походивший на Рамиреса. Да я его даже толком не разглядела, так какой в этом поиске смысл?