Горный цветок - Алексей Высоцкий

Емелин шел теперь по середине тропы. Шныриков чуть левее, позади него, ощупывая взглядом каждую нетронутую бороздку. Лишь кое-где, оставив следы, как рябинки оспы, почерневшую от влага землю тронули лапки проскочившего зайца. За ними показался след босых ног…

— Нарушитель? — спросил Емелин.

— Похоже. — Шныриков внимательно осмотрел следы. — Прошел недавно, с полчаса. Сразу после дождя. Гляди, как во вмятины затекла вода. Одно странно: почему он шел, не заботясь о маскировке? Так нахально границу переходят банды. Но один и босой? Погоди, — сказал он товарищу, снова разглядывая следы. Потом прошел к лесу и вернулся назад.

— Это мишка! — объявил он напарнику. — Да, медведь. Причем молодой. Смотри, брат, не перепутай впредь. След молодого медведя здорово похож на человеческий, сам видишь.

Емелин недоверчиво смотрел на Николая: медведь ли?

— Медведь, — повторил Шныриков. — А ты думал, что Бир? — пошутил он.

— А почему бы и нет? Бумага пришла в политотдел отряда, мне Лейбин показывал. Неделю назад бандеровцы спящих поляков перерезали и записочку оставили: «Тут був Бир!» А под Тварильней слыхал? Сотня бандеровцев налетела на переселенцев. Люди шли за подводами с домашним скарбом, вели скот. Налетели, как коршуны, расстреливали женщин, детей, стариков. Пятеро пограничников пришли им на выручку, да что значит пять против сотни!

— Может, враки? — спросил Коля. — Кто видел? А ты слышал, что рассказывал Варакин о митрополите? Пожалуй, похлеще Бира. Как он в соборе святого Петра во Львове молил бога даровать Гитлеру победу… Я в этом соборе был…

— Выходит, бог не услыхал молитву помощника папы Римского? — сострил Константин.

— Не помощника, а наместника на Западной Украине, — поправил Шныриков. — Важная птица, а руки у него по локоть в крови. Я о нем такого наслышался! Жуть.

Николай рассказал товарищу, как во Львове, в резиденции митрополита Шептицкого, разместился штаб специального батальона карателей. Гитлеровцы издевательски назвали его «Нахтигаль» (соловей). Этот «соловей» залил город кровью.

Шныриков сам видел следы деяний карателей. Пограничники говорили тогда, что помощником командира батальона там Роман Шухевич — правая рука Бандеры.

Из-за гор поднималось солнце.

Буквально из-под ног пограничников выскочил заяц.

Они замерли. Тишина. Лишь изредка камень, сорвавшись, с гор, раскалывал ее, и гулкое эхо исчезало в расселинах.

«А недалеко, по ту сторону границы, рыщут бандеровцы, — подумал Николай. — Скорее бы кончить с ними…»

Четвертый год идет война. Почти в каждом письме он пишет Марине: «Жди…»

Пограничная служба не мед. Здесь, на вновь установленной границе, каждый день — бой! Николай не пишет об этом домой. Зачем? В тылу ведь людям тоже не легче.

Шныриков глубоко вдохнул свежий воздух. Как всегда после проливного дождя, остро пахло землей. Первые лучи солнца ласкали горы.

На заставе Шнырикова ожидал сюрприз.

— К тебе Михайло приходил из истребительного батальона, — сообщил Серега. — Он саженцы принес, ты просил?

— А как же! — обрадовался Николай. — Поможешь посадить?

— Помогу. Михайло говорит, что их батальон получил, боевую задачу. С Биром вроде связано.

— С Биром? — машинально повторил Шныриков. — Думаешь, жив он? А я прикинул — враки. Кто-то другой под него работает. А вот яблоньки, Серега, это дело! Мы уедем, а ребята, которым служить доведется, будут вспоминать, кто их посадил.

Они прошли двор заставы и поднялись на веранду.

— Слыхали, фрицы у Балатона выдохлись? — сообщил сержант Ильин.

За шахматным столиком сидели пограничники. Несколь ко человек сгрудились у большой карты Европы.

— Глядите, шестьдесят километров и — Берлин! — говорил Коробской, показывая на алый флажок, воткнутый рядом с кружком «Берлин».

— Вот бы танками жахнуть! — выдохнул Шныриков.

— Сперва авиацией, — сказал Серега, — а затем десант…

Шум голосов, доносившийся с веранды, заставил Варакина оторваться от чтения. Он прислушался. Говорил Шныриков. Варакин сразу узнал его голос. «Пусть себе спорят, — подумал начальник заставы, — это хорошо, когда у каждого есть свое мнение». Николай говорил убежденно и громко.

Вчера Николай, может быть, пользуясь давним знакомством, обратился к нему с просьбой провести беседу. Как тут откажешь? Хотя и дел невпроворот, все знают об этом. К беседе он и готовится. Это третья об оуновцах. Полковник Туляков, присутствовавший на второй, вроде остался доволен. В тот день он похвалил заставу, даже назвал ее передовой. В устах скупого на похвалы начальника это что-то значило. Но, уходя, Туляков обронил:

— Советую быть начеку. Хотя впереди нас и фронт, и наступает он успешно, успокаиваться никак нельзя.

«Завтра же соберу комсомольцев», — решает Варакин, и слышит голос Шнырикова:

— На Смоленщине тьма полевых цветов…

«Эх, не был ты на лугах Владимирщины. Вот где цветов!..»

— А девки у вас, как цветы, али лучше?

Это говорит Коробской. Вчера только он принял отделение у Ильина, ставшего замполитом заставы.

— У Шнырякова три сестры, — голос Рудого заглушает смех пограничников.

— После войны приеду свататься, — грохочет бас Коробского.

Весельчак этот Коробской.

Смех утихает. Сильный голос Рудого заводит украинскую песню.

Шныриков зачарованно смотрит на друга. В песне тоска по дому, любовь и вера в близкую встречу с дорогими сердцу людьми, поэтому песня одинаково близка всем слушателям.

Варакин возвращается к прерванному чтению документов, взятых в отряде. Его интересует сейчас Донцов — теоретик украинского буржуазного национализма. Это имя он встретил у В. И. Ленина, знакомясь с его статьями, разоблачающими национализм.

Сейчас старший лейтенант читает характеристику, данную Донцову одним из его же последователей.

«Донцов, — писал его бывший единомышленник, — сын московского колониста, предал своих родителей и стал социал-революционером. Потом изменил социал-революционерам и перешел к националистам. Затем предал и этих и переехал в Австрию. Там он стал самостийником. Организовал «Союз освобождения Украины», с неким Васильком, призывал присоединить Украину к… Австрии. Затем предал Василька, потом изменил и Австрии…»

От полковника Тулякова Варакин слышал, что книжка Донцова «Национализм» — сродни гитлеровской «Mein Kampf», давно стала евангелием националистов.

Варакин окончил чтение поздно ночью. Он любил глубоко разобраться в интересующем его вопросе. Закрыв папку, закурил и задумался.

Снова Бир

В пятницу, восемнадцатого марта, когда на заставе проводилось занятие по огневой подготовке, прибыл начальник отряда.

— Приехал проверить взаимодействие с соседней заставой, — сказал полковник, поздоровавшись с Варакиным. — У поляков гуляет большая банда. Вот почитай, что они пишут.

Польские пограничники снова предупреждали о появлении Бира. За день до этого бандеровцы напали на отставшую от польской колонны машину с орудийным расчетом. Воспользовавшись численным перевесом, перебили солдат, захватили в плен двух раненых. Поляки организовали погоню. Тогда бандеровцы, убив солдат, бросили тела на пути преследовавших их поляков. На груди у обоих убитых были записки с угрозами и подпись «Бир».

Банда, петляя, приближалась к советской границе.

— Значит, надо готовиться к встрече, — возвратив письмо, сказал Варакин.

— Да. Нужно принять все меры к тому, чтобы на этот раз не упустить Бира. Кстати, говорил с народом?

Варакин ожидал, что полковник спросит об этом.

— Да, беседы прошли активно, — ответил он. — Было много вопросов.

— Какие?

— Да самые разные. О руководителях националистов спрашивали и про ПОУН.

— А вы разъяснили, что ПОУН возглавляли ставленники польской полиции?

— Я рассказал, как оуновцы, ожидая в тридцатые годы нападения гитлеровской Германии на Польшу, готовились к восстанию.

— Эту провокацию гитлеровцев мы вовремя раскусили, — заметил полковник. — Пройдет время, и история подтвердит это…

Время действительно подтвердило выводы советских органов госбезопасности.

На Нюрнбергском процессе один из руководителей гитлеровской контрразведки, генерал Ервин Лахузен, рассказал: «Канарие имел короткую беседу с фон Риббентропом, который, вернувшись к теме Украины, сказал, что необходимо организовать восстание или повстанческое движение, чтобы все дворы поляков были объяты пламенем, а все евреи — уничтожены».

Гитлеровцы, искавшие наемных убийц, нашли их в лице националистов, посулив им единую независимую Украину.

Однако факты показали, какие планы гитлеровцы вынашивали в отношении Украины, какую участь готовили ее народу. Захватив Украину, они, вопреки обещаниям, расчленили украинские земли, отдав Одессу, Измаильскую область и Северную Буковину боярской Румынии, а земли между Бугом и Днестром и западные области присоединили к Германии. Такова была истинная цена обещаний фюрера, рассматривавшего Украину как «германское пространство» и отводившего ей роль аграрного придатка рейха.